Был конец марта, и лёд на реке кое-где ещё лежал. Восходящее солнце подсвечивало сбившиеся в кучки осколки, а очнувшаяся вода, оживая после зимнего глухого сна, блестела — пока ещё розовым и неземным, словно любуясь дорогим украшением на свету.
А город дремал. В этот час редкие водители перемещались на автопилоте, а прохожие представляли собой сомнамбулы, вынырнувшие из полуночных приключений в немилостиво морозную реальность. Морозный город как следует встряхивал одних — тогда, вслед за сигаретным дымом, с глаз спадали бельма, — или целовал в лоб, замораживая мысли и сердце, и заставлял уткнуться в чьё угодно плечо, чтобы не двигаться до наступления мая.
На заднее сидение в такси ему было не пробраться. Натянув шапку по самые глаза, Нева, щурясь, поглядывала на свою тёзку, когда с моста машина свернула на набережную. Прозвище ей дали друзья — из-за имени и фамилии, — а подхватил брат, которому оно показалось подходящим. «Это твой протест, — любил говорить он. — Отрицание имени, его значения и природы. Тебе идёт». Даже теперь, когда у неё была фамилия бывшего мужа, когда от друзей её отделяли годы, а от брата — расстояние (наконец-то сокращающееся), она откликалась на Неву, разменяв на это прозвище своё имя.
Должно быть, размышления убаюкали её: такси остановилось у знакомой парадной. Водитель предложил помочь с вещами, но Нева по привычке отказалась, понадеявшись на лифт и совершенно позабыв, какой он узкий. Тяжёлые чемоданы поехали верхом друг на друге на третий этаж.
В поисках ключа она нетерпеливо глянула на ряд звонков, но не заметила ни одной знакомой фамилии, кроме «Невских» и «Степановых»; а ведь казалось, что она ещё недавно покидала эту квартиру. Ключ повернулся дважды со щелчком, она втащила чемоданы и оставила их у высокого зеркала. Ни к чему было будить соседей.
Их комнаты были дальними от входной двери. В детстве по коридору можно было проехать на маленьком велосипеде, объезжая чужую обувь и коробки. Сейчас было чисто: став владельцами квартиры, они с братом установили свой порядок.
Её комната была закрыта, из-за двери слышался негромкий храп. Разумеется, подселение было вполне справедливым и ожидаемым, и всё же оно вызывало у Невы лёгкое раздражение. Она направилась к соседней двери и без труда её открыла — брат никогда не запирался.
Нет, ничего не изменилось. Раскрытые шторы впускали утренний свет, и в нём взвилась неприкаянная пыль; сквозняк из форточки поспешил захлопнуть дверь — Нева предупредительно удержала её за ручку. На столе поверх книг по истории культуры лежали исписанные от руки листки с планами экскурсий, холодная кружка величаво попирала закрытый ноутбук. За спинку стула одним плечом уцепился пиджак, в правом кармане виднелась бумажка из пышечной; значит, вчера не ужинал.
На неширокой кровати медленно вздымалось и опускалось простынное облако. Кое-кто, не закрыв форточку, замёрз ночью и закутался с головой. Вокруг, подобно редким самоцветам, вынесенным на белый фон для фотографии, возлежали трое кошачьих: серый, объёмный как туча, бдительный даже во сне Адмирал, дёргающий задней лапой, худой, с шерстью цвета песка Василий и белая с рыжими пятнами, маленькая Фонтанка. Адмирал повёл острыми ушами, а Фонтанка сонно зевнула, глянула на Неву и получше свернулась в клубок.
Откуда-то со стороны окна послышалось копошение, потом короткая перебежка когтей по древнему паркету, и на середину комнаты вышло незнакомое существо, походившее на ещё одну кошку, если бы только она не казалась… рыбой. Однако это всё же была собака, на которую нацепили комбинезон с капюшоном, так что опознать породу было сложно. Нева и рыба-собака видели друг друга впервые и разглядывали молча, но собака, чуя чужого, звучно рявкнула. Спящий под одеялом шевельнулся и застонал. Кошки, мигом проснувшись, навострили уши и попрыгали на пол. Они окружили собаку, обнюхали, Фонтанка тронула её лапой. Но, по мнению рыбы-собаки, Нева всё же была посторонней, и собака начала лаять звонко и отчаянно: её не понимают! она одна стережёт тут всех! только ей и есть дело до безопасности! Кошки, выгнув спины и встопорщив хвосты, разбежались по углам от скандалистки. На кровати взметнулся белый парус, показалось заспанное лицо. Голос был сиплый после сна.
— Корюшка, тихо!..
— Привет, братишка.
Он вздрогнул и посмотрел на Неву: взгляд метнулся от лица к одежде, а затем к её рукам. Видимо, пытался угадать, почему она приехала. Она не стала утруждать его формулировкой вопроса.
— Я ушла от Стефана, Петя, мы развелись, — она продемонстрировала пальцы, на которых не было больше золотого кольца. — Я вернулась домой. К тебе, — она мягко улыбнулась.
Было видно, что Петя не знал, как реагировать: он был рад видеть сестру, но огорчился по поводу её развода. Он потёр глаза, зажмурился и вылез из постели.
— Давай ты мне за кофе всё расскажешь. И у меня новости есть. Только пойдём куда-нибудь, хоть в «Север-Метрополь».
Чтобы не смущать брата, Нева вышла из комнаты, перенесла пару чемоданов к Петиному порогу, а затем заглянула на кухню. В её отсутствие заменили обе плиты, повесили ящики и тюль, появился какой-то утлый столик, накрытый скатертью, которая ни с чем в помещении не сочеталась. Она заметила пять пепельниц и с десяток зажигалок. Нева покопалась в ящике, нашла Петину чашку и налила в неё воды из-под крана — хотелось поскорее прогнать чувство отчуждённости, не покинувшее её, даже когда она переступила порог знакомой с детства квартиры.
Петя показался в дверном проёме. Он торопился, рубашка была помята и застёгнута через одну пуговицу, волосы взъерошены. Нева вручила ему чашку с водой и занялась пуговицами.
— Куда так спешить?
— Не знаю. Никак не проснусь. Не верится, что ты приехала.
— Я ещё и не уеду.
Петя заглянул в чашку.
— Я допью?.. — он выпил воду. — У нас нет отдельной комнаты.
Нева смахнула с его плеча пылинки.
— Ну и что? Мы с тобой всё детство провели в одной комнате. — Петя смотрел на неё виновато, как если бы не предусмотрел её возвращение, подселив в комнату жильца. Она улыбнулась и притянула его в свои объятия. — Петя, я дома, — тихо сказала она. — А остальное не важно.
Они занесли чемоданы в Петину комнату, где сразу стало мало места. Кошки проявили к новым предметам естественное любопытство, и пока Петя ловил по комнате вертлявую Корюшку, уселись на багаж Невы, присовокупив его таким образом к остальной обстановке.
Выйдя из парадной, Петя сразу принялся объяснять про собаку.
— Это не моя. Наш новый сосед Костя спас её от рыбака, у которого она с голоду слопала весь улов. Представляешь, кто-то выставил на улицу таксу!
— Так это такса?
— Да! Смотри.
Петя взял Корюшку на руки, откинул постоянно спадавший на её морду капюшон, и на Неву уставились умные карие глаза. Она уже признавала сестру Пети за своего человека, а потому облизнулась, завиляла хвостом и засучила лапами.
— Любит Костю, но он у нас товарищ замкнутый. Мне кажется, он и тебе понравится: тихий, спокойный, любит чистоту. Он, кстати, какой-то наш дальний родственник.
Он опустил собаку на тротуар, та бросилась вперёд, натянув поводок. Из-за её походки рыбий хвост комбинезона смешно мотался из стороны в сторону.
— Откуда он?
— Реставратор из Эрмитажа. Как-то раз у нас там кинули клич, мол, есть ли у кого тихое местечко в центре... Я твою комнату не хотел никому сдавать, правда.
Опять это страдальческое лицо.
— Ой, ну прекращай. Если бы уехал ты, я бы твою комнату тоже сдала. Это нормально, понимаешь? — прямолинейно и строго сказала она. Пётр поёжился в своём пальто.
— В общем, Костя живёт у меня за стенкой, а через межкомнатную дверь мы туда-сюда пускаем Корюшку. Я с ней гуляю, Костя кормит. И с Фонтанкой они большие друзья. А сейчас она тебе хочет понравиться.
Собака носилась впереди них зигзагами: вскарабкивалась на кучи грязного от пыли снега, прыгала с них на тротуар, пробегала по уже подтаивающим лужам, лезла на проезжую часть, затем возвращалась и скакала вокруг них, бешено виляя хвостом и пару раз хотела запечатлеть грязные отпечатки лап на чёрных джинсах Невы.
«Север-Метрополь», до которого они дошли, открылся прямо перед ними, ровно в семь утра. Петя вытер Корюшке лапы и понёс в кафе. Нева заказала кофе и пару эклеров в миндальной обсыпке. Они втиснулись за крохотный столик у входа. Собака в помещении вела себя спокойно и была образцово-послушной, а в этом кафе её уже знали.
Отхлебнув кофе, Нева поняла, как она соскучилась по всем этим маленьким, незаметным ощущениям, к которым привыкаешь, когда постоянно ими окружён. Всего двух лет для неё оказалось достаточно, чтобы мысленно пообещать Петербургу больше никогда не покидать его берег. Кофе был здесь другим, надрывно-терпким, по-русски горьким, отчаянным.
— Давай сначала про плохое? — деликатно предложил Пётр. От его внимания никогда не укрывались её внутренние тревоги и переживания. — Что произошло у вас со Стефаном? И где твоя гитара?
Нева спустила длинные волосы на одно плечо.
— Мы разошлись из-за моей музыки. Сперва он в шутку советовал мне сочинять песни на шведском. Потом, когда удалось подписать контракт с небольшим лейблом, и мини-альбом выложили в магазины, его не устраивало, что они мало платят. Спустя полгода он всё-таки послушал мой альбом. Знаешь, что он сказал? Skit. — Петя на это грубое слово вскинул брови и замер, не успев сделать глоток кофе. — Его не устроила тематика песен — мрачно. Пока я писала второй альбом, он постоянно влезал в процесс и критиковал абсолютно всё, что я делала. То, что я сочиняю дома и не работаю, его также не устраивало. А однажды я нашла гитару с переломанным грифом. — Пётр вернул чашечку на блюдце. Корюшка, казалось, тоже внимательно слушала Неву. — Я думала, что доломаю об его голову — он знал, что гитару мне подарил ты. А он заявил, что моя карьера безуспешна и будет мешать материнству. Я сказала, что у нас не будет никаких детей. И ушла. Если бы не формальности с разводом, я приехала бы раньше.
Петя отклонился в кресле назад, беспрестанно хмурился, и нужные слова никак не складывались у него на языке.
— Вот же лицемерный мерзавец, — наконец сказал он, и это прозвучало так невинно и воспитанно, что Нева улыбнулась. — Я был о нём другого мнения.
— Это почти комплимент. Но пару лет назад и мне бы в голову не пришло. Уходя, я ему сказала: ты не шведский швед. Кажется, это его по-настоящему задело.
— Как ты сейчас?
— Гораздо лучше, уверяю тебя. Верну свою фамилию, найду работу и продолжу писать музыку. Я дома; больше ничего и не надо… — Петя протянул руку к её бледной ладони и коротко сжал. Нева погладила его по голове. — Всё будет хорошо, правда.
Они в тишине пили кофе и, распробовав эклеры, заказали ещё. Корюшка оживилась: она тёрлась о ноги подобно кошке, а из-под капюшона в виде рыбьей головы свисал собачий розовый язык.
— Расскажи про соседей.
— Ну, про Костю я говорил — спокойный, вежливый, соблюдает чистоту, да и, в общем, неплохой. В третью комнату въехала Инна Владимировна, учительница русского и литературы. В меру общительная, позитивная девушка, но немного нервничает, говорит, никогда не жила в коммуналках. В четвёртой по-прежнему Степановы: дедушке трудно ходить, а бабушка явно намерена пережить всех нас. Они всё те же сплетники, только теперь Маргарита Васильевна пересказывает точку зрения Платона Даниловича, если он остаётся у себя. В пятой комнате Дима и Вера с сыном. Зовут Павлик, ходит в школу, но очень уж грустный. Вообще они какие-то дёрганные, но вроде не ругаются. Не очень на контакт идут, наверное, быстро съедут — Вере в наших условиях не нравится. Ну а в шестой — рабочий по имени Слава… — Петя внезапно сбавил обороты своего увлекательного рассказа. — Он тебе не понравится. Он исправно платит, свет выключает и не мусорит. Но пьёт. — Нева пожала плечами, жуя эклер. — Ну и ещё он иногда Инне Владимировне внушает, что ей муж нужен. Правда, сам не лезет.
Нева фыркнула, покачав головой.
— Тоже мне. Пусть себе пьёт, только никому не мешает… А хочешь, я и твой эклер съем? — вдруг сказала она, и Пётр, придвинув к себе блюдце, молча приступил к десерту.
Допив кофе, они вышли на улицу, где солнце уже немного прогрело воздух. Корюшка прыгала от радости и всё недоумевала, почему окружающие не разделяют её восторга. Пете приходилось то и дело брать её на руки, чтобы она не приставала к прохожим.
— А какую ты работу хочешь найти?
— Пока не думала. Наверное, что-то простое, несложное. Чтобы на музыку силы оставались.
Брат дёрнул плечами, извлёк из кармана пачку сигарет и зажигалку.
— Ты с каких пор куришь?..
Но он не ответил. Затянулся, выпустил дым в сторону. Сигареты пахли отвратительно.
— Я хотел тебе вот что предложить. Не торопись с работой, а? В деньгах мы всё равно не нуждаемся — нам платят за аренду, и я работаю. А ты спокойно себе твори, это ведь важно...
Нева остановилась, Пётр тоже замер, потупил взгляд, вжал голову в плечи. Корюшка тянула поводок.
— Петя, ты лучше всех, — просто сказала Нева, поцеловала его в щёку, и они отправились по улице дальше. — Но отсутствие хоть каких-то рамок тлетворно на меня влияет. К тому же, мне понадобится новый инструмент.
Нагулявшись с Корюшкой, они вернулись домой, где уже слышались голоса и шаги, на кухне закипала вода, в ванной кто-то принимал душ. Петя указал собаке на коврик: «Корюшка, лапы!», и она послушно, тщательно вытерла лапы, а потом бросилась в комнату своего хозяина Кости. Они повесили пальто на крючки и отправились в Петину комнату, но из кухни выглянула старушка в толстых очках, пригляделась к девушке и расплылась в улыбке.
— Ева Петровна! Голубушка вы наша, красавица, вернулись! — она, переваливаясь, добралась до Невы и обняла её. В другом конце скрипнула дверь.
— Ева Петровна?.. — просипел старик и поднял ладонь в приветствии. Старушка пригрозила ему полотенцем.
— Сиди, Платон Данилыч! Как кушать, так подай-принеси, а как «Ева Петровна», так сам вскочил!
Нева помахала ему рукой. Маргарита Васильевна же требовала внимания к своей персоне.
— А когда вы приехали? Надолго? Так внезапно, Петенька про вас ничего не говорил.
— Это сюрприз. Он ничего не знал.
— А ваш муж?
— Объелся груш, Маргарита Васильевна, — счастливо ответила Нева и шмыгнула в комнату Пети.
Корюшка носилась там кругами, то и дело исчезая за межкомнатной дверью. Из-за неё, услышав шаги, выглянул парень — вероятно, Костя. Он вынул наушник из уха и кивнул Петру. Тот позвал его в комнату.
— Знакомься, это наш друг и сосед — Константин Невский.
Нева удивлённо подняла брови.
— Какое совпадение. Мы тоже Невские.
— Знаю, — кивнул Костя.
— Я же говорил, мы дальние родственники, — подтвердил Пётр. — Костя, это моя сестра Ева.
— Не Ева, — поправила она с улыбкой. — Нева.
Костя вроде бы хотел протянуть ей ладонь, но потом передумал и спрятал её в карман заляпанного краской фартука.
— Ты погулял с собакой, — отрывисто сказал он Пете. — Спасибо.
— Не стоит благодарности, пустяки. А что ты рисуешь?
— Я покажу.
Они ушли к Косте, а Нева поманила кошек, которые давно её не видели. Сперва Адмирал инспектировал её одежду и руки, долго принюхивался и как бы с подозрением поглядывал на лицо и отросшие волосы. Затем, по беззвучной команде, подошли Васька и Фонтанка. Они ткнулись тёплыми головами в её руки, Фонтанка попросилась сесть на плечо, а Васька громко урчал и безостановочно тёрся о ноги. Так и оставшись с кошкой на плече, Нева занялась чемоданами.
Петя вернулся в комнату и, оглядевшись, почесал в затылке.
— Мы тут сделаем уборку и небольшую перестановку. Только где бы нам добыть вторую кровать?
В проёме показался Костя.
— В седьмой комнате, — сказал он.
— Где? — переспросила Нева. Ей ответил Петя:
— Случайно обнаружилась ещё одна дверь в кладовой, когда селился Слава. Через стену от Степановых, видимо, есть седьмая комната. Правда, ни открыть, ни сломать дверь мы не смогли.
Нева посмотрела на них по очереди и покачала головой.
— Комнат всю жизнь было шесть. Скорее всего, там продолжение кладовой.
Кровать решено было заказать через интернет. Нева была уставшей после долгой дороги, но никому об этом не говорила и активно участвовала в перестановке и уборке. Она успела познакомиться с Инной Владимировной и Верой, а мужчины не нашли повода покинуть свои комнаты. Однако благодаря ораторской силе Маргариты Васильевны о приезде хозяйки квартиры было известно всем обитателям.
Инна Владимировна оказалась добродушной, хотя и немного неловкой девушкой, почти такой же высокой, как Нева. Она нервничала в присутствии нового человека и оттого много шутила, в основном на тему предметов, которые вела в школе, но упрекнуть её за юмор было невозможно. Иногда она задавала вопросы как будто невпопад, но из них всякий раз вырастала небольшая беседа. Интереснее всего ей было узнать о том, как Нева обрела своё прозвище. «Первая буква фамилии — и имя. Довольно банально». «Довольно круто!» — ответила на это Инна Владимировна.
Вера — «Вера Сергеевна», как она представилась Неве, — была с виду обычной, миловидной женщиной, но в ней чувствовалась постоянная бдительность, неумолкающая тревога. Она показательно носила обед, полдник и ужин для своей семьи прямо в комнату, всегда плотно закрывала двери, и хотя она была при макияже, выходить никуда не собиралась, о чём свидетельствовали её пёстрый халатик и пушистые розовые тапочки. С Невой она говорила нарочито непринуждённо, громко смеялась и, проигнорировав просьбу, называла её «Евой». И хотя навскидку они был ровесницами, Вера мнила себя главной, невзначай напоминая о том, что у неё есть не только муж, но и ребёнок. Неве, впрочем, до этих соревнований дела не было.
К вечеру мебель была переставлена: Петина кровать перенесена к окну, стол притулился в её изножии. В большой шкаф, занимавший почти всю стену, Нева убрала свои вещи, папки и книги. Для второй кровати высвободили место, всё было прибрано, а пыль стёрта даже с самых труднодоступных мест. Но заказанную кровать так и не привезли. Петя и Нева пили на кухне кофе, стараясь не спать. Костя безмолвно составлял им компанию и курил вместе с Петей, но около полуночи он ушёл в свою комнату. В час ночи сдался Пётр.
— Я уступлю тебе кровать, а сам лягу на полу.
— Не глупи.
— У меня есть второе одеяло.
— Вот и прекрасно.
Нева почти насильно уложила Петю, завернув его в одеяло, и легла рядом, спиной к нему, укрывшись пледом. Фонтанка тут же заняла положенное ей место в изголовье, Адмирал чинно забрался на подоконник, Васька свернулся клубком в ногах, а Корюшка спряталась под кроватью. Тепло окружало их со всех сторон и баюкало в своих объятиях, как в колыбели. Когда-то давно, в детстве их укладывали точно так же, вместе, а отец читал на ночь сказки или рассказывал свои невероятные истории. И когда они уже спали, целовал их и, боясь, что под ногами скрипнет паркет, крался в свою комнату — в ту, что теперь занимал Костя.
Петя подёргал сестру за длинные волосы. Она чуть повернула к нему голову.
— Что?
— Радуюсь, что ты приехала, — он то ли вздохнул, то ли усмехнулся. — Спокойной ночи, Нева.
— Добрых снов, Пётр.
Каждый из них улыбался, но не видел улыбки друг друга.

О скором наступлении лета жителям коммунальной квартиры напоминали двое: девятиклассник Павлик и Инна Владимировна. Школьник совсем погрустнел в преддверии экзаменов, учительница же носила домой тяжёлые стопки тетрадей и контрольных работ для проверки, а по субботам целый день проводила в школе на консультациях для одиннадцатого класса. Петя, возвращаясь по вечерам из музея, иногда встречал её по пути и помогал нести внушительный пакет с тетрадями. Они немного говорили на кухне за чаем; правда, Инна Владимировна всегда пила чай стоя, почти залпом, после чего уходила в свою комнату, и свет у неё горел до глубокой ночи. Чаепитие Пети превращалось в сеанс курения с приходом Кости, но на запах дыма всегда появлялась Нева, смотрела молча, никак не комментируя новую привычку брата, которую, конечно, осуждала, и варила кофе для них троих. То и дело Инна Владимировна заглядывала на кухню, а Петя, глядя на её бледное, но энергичное лицо, уступал свою порцию кофе, на которую она соглашалась после продолжительных уговоров. Никто не знал, в котором часу она всё-таки ложилась спать.
Днём почти все работали, но в обед изредка пересекались Петя, Инна Владимировна и Слава. Сестра была пока в поисках работы, к тому же меняла фамилию во всех своих документах, так что и она оказывалась дома. Петя заметил, что в присутствии Невы Слава стабильно терял апломб, с которым делал свои снисходительные замечания и ему, и Инне Владимировне. Вероятно, стеснялся нового человека, чья реакция ему была незнакома.
Зато Инна Владимировна, наоборот, обретала дар речи и охотно делилась студенческими шутками и историями из филологии, которые ещё не успела забыть за первый год работы. Было видно, что она профессионал и очень любит русский язык, но в то же время она как будто постоянно сомневалась в себе и во всём, что делала.
В тот майский день Пётр не вернулся домой на обед, и всё время проводил в залах, сопровождая одну иностранную группу за другой. Погода стояла аномально знойная, но собственный климат Эрмитажа не вызывал желания его покинуть, спасая от жары. Петя намеренно водил свою группу по самым безлюдным комнатам, чтобы избежать толпы посетителей.
И всё же за ними кто-то увязался. Слыша иностранную речь, окружающие обыкновенно теряли интерес к группе и экскурсоводу, но эти пятеро мальчиков и девочек прислушивались, ловили каждое слово. Когда экскурсия закончилась, и группа разошлась в разные стороны, Пётр увидел Павлика, терявшегося за высокими ребятами. Павлик, сын соседей по коммуналке, вопреки обыкновению, был не грустным, а озадаченным и как будто заведённым. Остальных ребят Пётр никогда не видел: они посматривали на Павлика, с сомнением окидывали взглядом зал.
— Чем могу вам помочь? — приблизившись, спросил Петя. Старшеклассники обратили на него взгляды, Павлик вышел вперёд.
— Пётр Петрович, нужна ваша помощь. Вы же умеете с людьми разговаривать. Короче, Инна Владимировна заперлась в комнате и не выходит. Она там плачет…
— Инну Владимировну хотят уволить! — внезапно выпалила одна девочка, и ребята вокруг заговорили наперебой.
— Вадим Филиппыч ее прогнал…
— Скоро «Последний звонок»!
— Да фиговый он директор, вообще-то...
— Она очень хорошая, она лучшая!..
— Перед всей школой, представляете!..
— ...из кабинета, и она в слезах…
— Мы должны кучу всего репетировать…
В этот момент из соседнего зала выглянула смотрительница Раиса Ивановна и грозно сверкнула зеленоватой оправой.
— Пётр, что вы тут устраиваете? — прокаркала она и, заложив руки за спину, переваливаясь, направилась к собранию. — Вы же не водите школьные группы.
Совершенно растерявшись, Петя ощутил себя примкнувшим к числу школьников, неловко улыбнулся Раисе Ивановне и вытолкал ребят к выходу. Говорить на ходу было неудобно, и ребята шли молча, не успевая переводить дыхание, а Пётр пересекал залы большими шагами, с непоколебимостью невских ледоколов прорубая в толпе путь. Оказавшись на улице, он заговорил.
— Итак, вот что я понял: Инну Владимировну обидел директор. Она очень расстроилась и ушла домой, заперлась в комнате. Вы ее хотите вернуть, а на носу, к тому же, «Последний звонок».
— Да, — кивнул Павлик. — Я видел, как она уходила, и решил сказать её классу, что знаю, где она живёт.
— Можно, мы с ней поговорим?..
— Нет, Федь, пусть лучше Пётр Петрович, он же взрослый.
«Да уж, взрослый, — подумал Петя, поманив школьников за собой. — А что мне делать-то теперь?»
Время шло к полднику. Солнце нагревало брусчатку на Дворцовой так, что над ней как будто поднималось марево, но быстро таяло и смешивалось с неосязаемыми тенями и плотным светом. Прямо на площади, вокруг колонны расположилась молодежь, накрыв головы футболками и кепками. Жара отогнала к зданиям дамочек в пышных псевдоисторических платьях, а туристы, лишённые их внимания, чувствовали себя свободно и жмурились на солнце, облизывая сахарные трубочки и фруктовый лёд.
Шли пешком. Петра совесть ненавязчиво покалывала, потому что путь был неблизкий, но на транспорте дорога бы заняла вдвое больше и уж точно была бы менее комфортной. Петя при любой возможности нырял в прохладу теней зданий, арок и дворов, а когда они почти дошли, всем пообещал холодного чая, кофе, лимонада и просто льда в кубиках, потому что уже и сам изнывал от жары. Все вместе они ввалились в квартиру и, оставив обувь у двери, под предводительством Петра отправились на кухню.
— Ведите себя тихо. Павлик, покажи ребятам холодильник, пожалуйста. Давайте сперва я разведаю, как там дела, а потом и вы поговорите с Инной Владимировной, хорошо? Хорошо? — повторил Петя, дождавшись кивка от каждого и покинул кухню.
Выйдя, он столкнулся с Костей, причём буквально: на полном ходу врезался в него лбом. Костя попытался уйти от удара, а потому подставил челюсть. Удар был ощутимый, и теперь Петя и Костя потирали ушибленные места. Вместо приветствия Костя коротко сказал:
— С Инной что-то.
— Пойдём-ка, — Петя потянул его в ванную комнату и закрыл дверь. Склонившись над умывальником, он плеснул холодной воды в лицо и посмотрел на отражение Кости в зеркале.
— Она пришла два часа назад, была не в духе. Забыла ключи, и я открыл ей дверь. Не стал лезть. Полез Слава.
Пётр заметил небольшой синяк на его спокойном лице и нахмурился.
— Вы подрались?..
Костя раздумывал над ответом.
— Нет, я бы не сказал. Слава был нетрезв и… тоже не в духе. Он мне врезал, но сам же испугался и ушёл к себе.
— Мда, — только и ответил Петя. Пожалуй, это было неожиданно мудрое решение в исполнении Славы.
— Но Инна за это время ушла и заперлась у себя.
В дверь коротко стукнули, затем она открылась и в проёме показалась Нева. В руках у неё была запотевшая баночка с плавающей в ледяной воде марлей. Она одним взглядом, без слов поприветствовала брата, а затем обратилась к Косте — твёрдо, бесстрастно, с едва читаемым упрёком:
— Ещё не обработано. Вернись в комнату.
На Петиной кровати в луче света посапывал Васька, Фонтанка оживлённо преследовала по комнате испуганную бабочку, а Адмирал, слишком солидный для того и для другого, кажется, воспитывал Корюшку. Они сидели друг против друга, и кот то и дело клал серую лапу на её острую морду. Нева без усилия усадила Костю на свою кровать и нависла над ним, вынудив запрокинуть голову назад. Она осторожно притронулась к синяку, и Пете показалось в этот момент, что пальцы, которыми она с изяществом зажимала баррэ, у неё слишком длинные, а Костя, живший между комнатой и мастерской в Эрмитаже, слишком бледный, и всё это вообще было достойно какого-нибудь полотна. Отогнав ненужные мысли, Петя решил напомнить о себе и о школьниках, которые сейчас поглощали на кухне запас льда, накануне старательно заготовленный Костей.
— Нева, мне нужно поговорить с Инной Владимировной. Дай мне запасной ключ от её комнаты. — Сестра повернулась к нему, из-за её плеча выглянул Костя. Петя добавил: — Пожалуйста.
Нева продолжила заниматься Костей.
— По-твоему, это хорошая идея? — не оборачиваясь спросила она.
— Не знаю. Но единственная, — ответил Пётр, потерев нос. — Она с нами меньше всех живёт, для неё это и без того нервно, но ещё никогда она не была в таком состоянии... Папа давал наставление, чтобы мы относились к соседям как к гостям, а не как к посторонним, с которых раз в месяц надо стрясти денег за аренду.
— Это правда, давал. — Нева наказала Косте не трогать мазь на синяке в ближайший час и перестала над ним колдовать. — И упрямством тебя не обделил, да? — сказала она без укора. Сестра достала связку ключей из небольшого тайника за картиной на стене, нашла нужный и сняла его с кольца. — Но если не захочет говорить с тобой, не дави, Пётр. А то плохо закончится.
Петя взял ключ и вышел в коридор, пытаясь придать стройность собственным мыслям, на ходу растрепал волосы, потом пригладил их; чувствуя, как душит зной, расстегнул верхнюю пуговицу на летней рубашке. Высунувшись из кухни, за ним наблюдали блестящие от пота лица с любопытными глазами. Он приложил палец к губам, призывая ребят не шуметь, и прокрался к комнате Инны Владимировны.
За дверью слышался шум машин — окно у учительницы было открыто, — играла негромко музыка из радио, и ещё тише были сдавленные рыдания. Не постучав и никак не заявив о себе, Пётр вставил ключ в скважину, очень тихо повернул два раза и, оказавшись в комнате, прикрыл дверь.
Инна Владимировна полусидела на кровати, спрятав лицо в подушку. Плакала она безудержно, сотрясаясь всем телом, и Петю прошило насквозь щемящее, жалостливое чувство, он с трудом удержался от того, чтобы не броситься к ней, обнять и впитать всю её боль и обиду — только бы она не плакала так горько. Но ни соседские отношения, ни уважение к личному пространству не позволяли ему подобной, как он полагал, фамильярности. Он всего лишь присел у кровати, протянул ладонь и мягко опустил на её плечо, сопроводив это тихим: «Я с вами, Инна Владимировна». Она ожидаемо вздрогнула, но не спросила о том, как он оказался в комнате или зачем пришёл — подняла лицо и, судорожно вздыхая, уткнулась щекой в его руку.
— Пёт… Пётр Петрович… — выдохнула она, но истерика, дав ей вынырнуть и сделать глоток воздуха, вновь поглотила её под своей волной. Петя терпеливо сидел рядом, затем встал у кровати на колени, когда затекли ноги, но не убирал руку, за которую Инна Владимировна хваталась, как за спасательный круг. Впрочем его присутствие подействовало на неё положительно: хотя её всё ещё трясло, она поддалась, когда Петя потянул её, вынудив сесть на кровати. Он хотел взять со стола пачку бумажных платков, но Инна больно сжала его руку и не отпустила от себя. Пётр сел рядом, плечом к плечу с учительницей, а она, почувствовав его рядом, прижалась к нему и задышала спокойнее.
— Спасибо, что п-пришли… Я никак… Это так… так тяжело.
— Расскажете, что случилось? — негромко попросил Петя, удобно подставляя плечо ей под голову. Инна Владимировна кивнула, продолжительно выдохнула и начала рассказ.
— В-вадим Филиппович, наш директор… Он немного вспыльчивый. А может и нет. Я уже не знаю. Он придирается ко всем, но за последний год я стала, знаете, центральным объектом его нападок, — Инна шмыгнула носом, но прохладная ладонь Петра, в оберегающем жесте сомкнутая на её дрожащих пальцах, очевидно, приводила её в чувство и не давала растревожиться сильнее. — У нас есть план: провести столько-то часов в неделю, классная деятельность, факультативы для выпускных классов. Часы — это моя зарплата, а остальное — бонус, премия… Вы же знаете, какие у нас зарплаты… Мы с другими учителями русского разделили факультатив. Директор почему-то решил, что я должна взять больше часов, но мне просто некуда пихнуть их в расписании! И когда я… Когда я попытаалсь объяснить, он вдруг разозлился, начал кричать… — На Петином плече разлилось горячее влажное пятно. — Сказал, что ув-уволит меня за несоблюдение трудовых обязанностей и без выплаты надбавок за полугодие… А куда я пойду? Меня не примут в другую школу, и сейчас начнутся каникулы… И выгнал из кабинета… Была большая перемена… — Речь Инны Владимировны становилась отрывистой, менее внятной; Пётр обнял её одной рукой. — При всех!.. При моих детях выставил… Меня…
Рыдания, отступив на время рассказа, захватили её снова. Она спрятала лицо в ладонях и уткнулась в Петра. Погладив её по голове, он заговорил спокойно, уверенный, что его слова неумолимо проникнут сквозь завесу слёз, преодолеют горечь и обиду.
— Очень люблю слушать, когда вы рассказываете про русский язык. Вроде бы родная вещь, совершенно естественная, а вы постоянно находите, чем удивить. Я от одной вас узнал больше нового, чем от всех своих учителей. У нас с Невой их было много, есть с чем сравнивать... Завидую вашим детям, — он усмехнулся, и учительница эхом издала смешок, который, конечно, больше походил на всхлип. Петя подошёл к самому главному. — Не знаю, что он за человек, ваш директор. Скорее всего, у него у самого проблемы, которыми ему не с кем поделиться. Но срываться на подчинённых он, конечно, не имеет никакого права… Вряд ли мнение одного человека, особенно такого импульсивного, на что-то повлияет. Уверен, что учителя на вашей стороне… — Он отстранился и посмотрел ей в глаза. — Знаете, что самое главное? На вашей стороне дети, Инна. Вы дали им бесценные знания, стали их наставником и воспитателем. Они не знают, как выразить благодарность…
Инна Владимировна сокрушённо покачала головой и потупила взгляд.
— Это крах. Заслужить уважение учеников — нелёгкий труд. Я целый год выстраивала отношения… И в один момент всё просто обрушилось…
— Вовсе нет, — по-прежнему мягко возразил Пётр и улыбнулся уголком губ. — Ваши дети, Инна Владимировна, здесь. Ждут вас на кухне и очень переживают.
Её лицо изменилось за несколько секунд… И она снова заплакала, но на этот раз от радости. Она что-то пыталась сказать, как-то хотела выразить нахлынувшие эмоции, переход от печали к счастью был резким, слишком сильным. Затем она стала извиняться за измятый, мокрый рукав его рубашки, посмеивалась и даже пожурила себя за глупость. Её голос зазвучал привычно бодро, хотя пока ещё надломленно, чуть неуверенно. Она поднялась, потянулась и использовала несколько платков, чтобы вытереть лицо и как следует прочистить нос. Инна Владимировна улыбалась и шутила, а затем выпроводила Петра за дверь, желая переодеться.
Петя вернулся к себе и отдал Неве ключ. Костя так и сидел на её кровати, не шелохнувшись, и только следил за ним взглядом.
— Как она?
— Переживает. Директор слишком уж нервный у них... Но сейчас она выйдет.
— А Слава? — как будто ни к чему спросил Костя. Нева, подняв на руки Фонтанку, очень холодно отозвалась на это:
— Пусть только высунется. Спущу носом по лестнице.
Петя переводил недоуменный взгляд с сестры на Костю.
— Что он ляпнул-то такое?
Костя вперил глаза в потолок, причём в какую-то совершенно безынтересную его часть. Нева сделала вид, что прослушала и как-то лениво повела плечами, а Фонтанка положила лапки ей на ключицу, подставляя под её руку спину. Что за странная реакция? Что такого сморозил Слава?
— Развёл свою алкогольную психологию, — надменно сказала сестра, зная, что от Петиных вопросов не уйти. — По его мнению, абсолютно все проблемы у женщины из-за отсутствия «нормального мужика». Полез её обнимать-успокаивать и всё лепетал про мужика этого. Костя встал между ними и сказал что-то… — Нева глянула на своего пациента, в её глазах мелькнула тёплая усмешка. — Что-то между «Не ты мужик» и «Ты не тот мужик». Или «Ты не нормальный мужик»…
Костя порозовел. Он, бывало, путал слова, если волновался, и очень стеснялся этого. Нева не стала развивать тему и прислушалась к звукам из-за приоткрытой двери: на кухне разговаривали наперебой и смеялись. Заглянул Павлик, показал Пете большие пальцы и сказал:
— Только там стульев не хватает. У вас есть свободный, Пётр Петрович?
Петя покачал головой, а ответил Костя:
— В седьмой комнате наверняка есть.
— Нет никакой комнаты, — возразила Нева. — Комнат всю жизнь было шесть: отец нам показывал план квартиры…
— Пойдём покажу, — сказал на это Костя, слитным движением поднялся во весь рост и повёл Неву к таинственной двери. Пётр шёл следом и только дивился тому, как сестра отрицала существование седьмой комнаты, а он попросту забывал. Они прошли в кладовку, с которой соседствовала комната Славы, включили свет, и перед ними предстали белые двери со старинными латунными ручками. Рядом с ними будто произошёл взрыв воздуха: виньетка пыли и вевокой грязи обрамляла проём и дверное полотно, оставив небольшой чистый островок возле одной из ручек.
— Мы пытались её открыть, — объяснил Петя. — Ломать не будем, резать замок не хочу. Дверь историческая. Надеюсь, ключ найдётся. Или пригласим мастера, он измерит скважину и изготовит нужный ключ.
Лицо Невы было непроницаемым: она смотрела на дверь со смесью удивления, сомнения и непогибающего отрицания, будто та существовала вопреки её убеждениям и моральным принципам.
— Это очень странно, Пётр, — медленно проговорила она. — Кроме ключа нужен ещё и исторический план помещений. Квартиру наш прадед перестраивал сам, не хотел, чтобы вмешивались большевики со своими выдуманными нормами. Кто знает, как он решил распорядиться помещениями.
— У тебя ключа нет? — уточнил Костя. Нева протянула ему большое кольцо с нанизанными ключами.
— Только эти. Сомневаюсь, что подойдут, но можно попробовать.
— Пётр Петрович? — позвали из коридора, и Петя вышел. Инна Владимировна робко заглядывала в его комнату, он помахал ей рукой. — А, вот и вы. Можно я холодный кофе сделаю? Вы не против?
— Нет, конечно, — Пётр широко улыбнулся. — А зачем вам моё разрешение?
— Мой кофе закончился, так что я возьму вашу баночку! — Инна Владимировна была в отличном расположении духа и прямо-таки лучилась от счастья.
На кухне было всего четыре стула, один из которых ребята уступили учительнице. Они оживлённо болтали, обсуждая репетицию номеров для «Последнего звонка». Пётр Петрович занял излюбленную позу в дверном проёме, о который он опирался плечом. Павлик, не зная, куда себя деть, чтобы не мешаться под ногами, решил последовать его примеру. Инна Владимировна разлив кофе из большой турки в три стакана, уже заваривала следующую порцию. Она добавила молоко, корицу, шоколадный сироп и лёд. Ребята салютовали ей, разрушали ветхую тишину взрывами смеха и собственной молодостью. Жара за окном была осязаемой; таинственная комната не давала Пете покоя; а к директору стоило написать коллективное письмо, чтобы исправился и больше учителей не обижал...
Вдруг Инна Владимировна заключила его в короткое, немного неуклюжее объятие. В Петину ладонь вложили нечто ледяное, стеклянно-влажное. В стакане с кофе податливо и застенчиво треснули кубики льда.