В холле стоял паренёк с внушительным рюкзаком, под мышкой он держал несколько пластинок; с ним прощался хозяин. Большие двери в гостиную были распахнуты. Свет из холла выхватил разноцветные конфетти, бумажные стаканчики и белёсый налёт на истоптанном полу; спёртый тёплый воздух вырывался наружу, прогоняя последних гостей.
С другой стороны холла раздался звон. Появилась Этель с ножкой от бокала в руках. Она тихонько выругалась и оставила осколок на узком столике, при этом сбив с него бамбуковую декоративную чашу, в которой хранились ключи.
Де Лясен подхватил девушку и словно в танце повлёк к двери.
— Поль, проводишь Этель?
— За мной сестра заехала — мы подвезём.
— Это совсем рядом, вниз по улице через четыре дома.
— Без проблем. Этель, не отставай!
Поль помахал всем напоследок и вышел на лестницу.
— Ну что, ты меня простила? — шепнул де Лясен, и даже у Петра Петровича, не имевшего отношения к происходящему, побежали по коже мурашки от его голоса.
— Простила, — кокетливо ответила девица, провела пальчиком по вороту халата. — А почему ты меня сам не проводишь? Всегда провожал.
— Я же не оставлю гостя одного.
— Ой, того красавчика?
— Ага.
Де Лясен подмигнул Невскому, но Этель этого не видела.
— Ну раз сегодня прощаемся так…
Она потянула за полы халата вниз, он склонился к ней и поцеловал.
Пётр, поняв, что пялился всё это время, сел на корточки спиной к ним и принялся собирать ключи.
— Этель!.. — нетерпеливо позвал Поль с лестницы.
— Давай беги, — усмехнулся Патрис. — Увидимся!
— Завтра? Придёшь завтра в кафе?
Он не ответил, дверь закрылась. Невский вернул чашу с ключами на столик.
— Благодарю.
— Я могу вам помочь и с этим, — Пётр кивнул на гостиную. Хозяин затворил её, покачав головой.
— Потом-потом… Поздновато для ужина, но, может, перекусим?
— У вас тут… Вот тут… Это. — Невский неловко указал на свои губы, потом на рот де Лясена, потом ткнул в зеркало. Патрис, увидав отпечаток помады, стёр его двумя пальцами. Он подхватил ножку разбитого бокала и махнул в сторону кухни.
— Вы уверены, что это хорошая идея? — ляпнул внезапно Пётр, не успев прикусить язык.
— Вы о чём?
— Ну, девушка. Этель. Она же смертная?
Патрис неверяще хохотнул.
— Сказал мне человек, разбивший сердце самой Анне Павловой!
Невский замер и зачем-то даже задержал дыхание.
— Э-э… Я не… Откуда вы знаете?
— О, она не называла имён, но по её рассказу я моментально узнал вас.
Потерянно оглядевшись, Пётр закутался в халат.
— Что ещё она рассказывала?
— Немногое… Когда по-настоящему любишь кого-то, статус, бессмертие и прочие препятствия перестают казаться таковыми, не правда ли?
— Простите. Я об этом не подумал…
Париж изучающе посмотрел на него, хотел, кажется, что-то сказать, но ответил только:
— Вам вовсе не за что извиняться, Пьер… Идёмте.
На пороге кухни они осторожно переступили через осколки, которые затем аккуратно сдвинули к стене. Патрис вымыл руки, надел фартук и собрал волосы в полухвост.
— Как насчёт горячих бутербродов? Вам крок-месье или крок-мадам?
— Мадам, — наугад попросил Пётр, забыв, чем они отличаются.
Де Лясен виртуозно нареза́л большой кусок ветчины на ровные квадраты, переворачивал сковороду, подбрасывая на ней ломтики хлеба, на другой одновременно поджаривал яйцо; его плавные, уверенные движения походили на танец, и Невскому показалось, что хозяин специально старался произвести впечатление на гостя.
Бутерброды приготовились через десять минут и настолько ароматно пахли, что Пётр Петрович, не выдержав, придвинул к себе ближайшую порцию. Патрис тем временем занялся чаем.
— Куда вы летели, Пьер? Точнее, не долетели?
— Домой.
— Из Амстердама?
— Из Венеции.
— О-ля-ля… — де Лясен даже отвлёкся от заварочного чайника. Выражение его лица сложно угадывалось, он и удивился, и как будто бы встревожился от этой новости. — А, ну точно! Теперь всё сходится: и книжка, и, простите мне мою зоркость, телеграмма.
— Ну, вы почти угадали — я должен был пересесть в Амстердаме.
— А-а, вот как… Надеюсь, месье вас не разочаровал? — внезапно спросил он с улыбкой и указал на бутерброд, оставшийся на тарелке, украшенный дымящейся, почти идеально круглой глазуньей: — А вот мадам. Но разница небольшая.
Невский спохватился и снова начал извиняться, однако де Лясен не только не принял извинений, но предложил ему и второй бутерброд.
— У Венеры всё хорошо? — негромко, походя поинтересовался Патрис, как если бы это не слишком его волновало. Пётр нахмурился.
— Если честно, я думал, что вы прольёте свет на происходящее… — Тут его прорвало, таить происшедшее он больше не мог. — Позавчера мне пришла телеграмма, что уже странно — кто сейчас посылает телеграммы? Когда я прилетел, оказалось, что текст телеграммы был совсем другим, а я его прочитал не так… А потом… Я не знаю, чему я стал свидетелем. Она… затопила дом, затем одним движением заставила воду отступить. Она вообще вроде бы меняла реальность, понимаете? И там была какая-то посторонняя… И Венера постоянно на что-то намекала, и я не смог понять, много параноил… А в самолёте я обнаружил записку в конфете, где сказано, что мне следует лететь в Париж… Вот.
Теперь, когда он попытался озвучить всё то, что произошло в Венеции, Пётр Петрович сильнее потерялся в своих воспоминаниях. Бессвязный рассказ его походил на бред. Что из всего этого было реально? Что вообще было реально?..
— Звучит так себе, — признал де Лясен, вздохнул и больше ничего сказал; Пётр почему-то решил, что он разочарован.
— Стоило предупредить вас ещё из аэропорта, но я посчитал, что вы меня уже ждёте… И что вы придумали что-то вроде квеста или розыгрыша. Я имею в виду, вы с ней вместе.
— Почему вы так решили?
— Ну… Вы же европейцы и почти соседи, у вас всегда творится что-то интересное…
Или оба просто хотели посмеяться над наивным русским иванушкой, а Невский, заскучав без приключений, клюнул на удочку, подумал Пётр Петрович, но оставил эту догадку при себе.
— Не знаю, что и сказать, Пьер, — Патрис подался вперёд, подперев рукой подбородок. — Честно говоря, я давно с ней не общался. Даже не представляю, зачем ей посылать вас ко мне… Да и вашему рейсу в Амстердам было бы логичнее сесть в Бельгии или Германии. Париж совсем не по пути.
— Как-то зловеще звучит.
— Вы правы, — он снова вздохнул, словно решаясь сообщить нечто значительное. — Венера, конечно, не способна влиять на объективную реальность. Но она управляет снами… Боюсь, многое из того, что случилось с вами в Венеции, было сновидением.
Чуть не подавившись чаем, Пётр Петрович ошарашенно уставился на де Лясена. Он и сам подозревал нечто подобное, но никаких подтверждений своим догадкам не нашёл.
— Но записка! Она же настоящая… — Невский положил на стол расправленную голубую фольгу, которую забрал из кармана пальто, прежде чем покинуть гардеробную. Патрис с интересом раскрыл её, пробежал послание глазами, глянул на Петра и снова в записку.
— Весьма польщён, но я не «Вечный город».
— Что? Погодите!.. Там же написано: "La Citta…"
— "…Eterna".
— "…Delle Luci".
Де Лясен протянул ему фольгу. Пётр потерянно таращился на слова, которые, как он думал, выучил наизусть.
— Она отправляла вас к Ромео. Но вы приехали ко мне. Интересно…
— Мне что, нужно ехать в Рим?..
— Пока мы не поймём, что происходит, пожалуй, не стоит. Не знаю, что на уме у Венеры, но Ромео порой мыслит пугающе масштабными категориями… — Он с осторожностью добавил: — Мне не хочется наговаривать на своих друзей. Но они слишком привыкли поступать так, как сочтут нужным, не считаясь с остальными.
Невский вдруг понял, как он расслабился и размяк за свои нестоличные годы. В былое время никто бы не сумел застать его врасплох, втянуть в какие-то посторонние тёмные дела. Полагаясь на крайне чуткую интуицию и богатый опыт общения, он умел предвосхищать исход событий и поступков, добивался своего, не получая урона. Верно, его интуиция, как не тренированная годами мышца, ослабла и истончилась… А, возможно, он и в самом деле просто соскучился по приключениям?
— Расскажите, что с вами случилось в Венеции, — попросил Патрис.
— Но вы говорите, мне это всё приснилось.
— Что бы это ни было, реальное или эфемерное, оно с вами произошло.
И Невский, чуть помедлив, подробно пересказал все свои злоключения, не забыв про сон с тайником в полу собора и появление Уолтера Джорджмена.
— Ещё, в самом конце, перед тем, как я очнулся в самолёте, — добавил Пётр Петрович, — она упомянула мои тайник и шкатулку.
— Хм. А откуда она может знать про чужой тайник?
— Понятия не имею.
— Видимо, в вашей шкатулке лежит нечто ценное.
— Если считать ценными мои сантименты, — хмыкнул Пётр. — Эту шкатулку оставила у нас Марья в восемьсот двенадцатом году, когда восстанавливала здоровье после пожара. Несколько писем, какие-то памятные вещицы, пара ключей да нитка жемчуга.
— Ключи, вы говорите?..
— Ну да. Старинные, ржавые.
— И их привезла вам Мари… в двенадцатом году…
В полной тишине они просидели с минуту. Де Лясен о чём-то сосредоточенно думал и смотрел как будто сквозь гостя. Невского запоздало одолели сомнения: что, если он разоткровенничался не с тем и, несмотря на гостеприимство и оказанное внимание, лишь глубже залез в капкан?
— Скажу сразу. В отличие от хорошо известного нам с вами месье Темсона, я не самый способный детектив, — признался Патрис. — Но я всё же попробую… Может, помните приём в Москве, лет семь назад? Вы тогда уличили нас с Лондоном в попытке шпионажа — на основании информации, которой с вами поделился, если не ошибаюсь, месье фон Шпрее. А вы, случаем, не спрашивали, кто был его источником?
— Да, спрашивал. Темсон это и был, — хмурясь, вспоминал Пётр Петрович. — Бернхарду показалось это странным само по себе. Но ещё удивило то, что Темсон настойчиво обвинял во всём лично вас. В итоге Берлин заподозрил обоих.
— Как вы знаете, он не ошибся. Лондон сказал мне, что сейф с необходимыми документами найдёт сам. От меня же требовалось узнать пароль от этого сейфа. Узнать его у Мари.
— Но почему Темсон подослал вас? Он же телепат.
— Думаю, у его дара есть свои ограничения. Насколько я знаю, он не может читать мысли Мари. Как и ваши. Кроме того, Лондон явно хотел, чтобы я принимал удар на себя. Он считал, что я не пойду на открытый конфликт с русскими, а вы с Мари по старой дружбе будете ко мне снисходительны, посчитав меня очаровательно наивным парнем.
По ироничной улыбке француза без слов было ясно, какого именно англичанина он в действительности считает наивным.
— Так. А при чём здесь шкатулка?
— Когда же мы с вами виделись в последний раз, уже в позапрошлом году, Лондон настойчиво пытался попасть к вам домой. Мне он сказал, что хочет посмотреть на какую-то картину или предмет искусства для своего аукциона. Но, как вы помните, он уехал ни с чем… Я думаю… — Патрис сильнее подался вперёд. — Я думаю, и в Москве, и в Петербурге месье Темсон искал шкатулку из вашего тайника.
— И как в этом замешана Венера?
— Честно — не представляю. Её игры со сновидениями кажутся опасными, но до поры всё же не причиняют вреда…
— Подождите… Но там, в Венеции, я видел Джорджмена, а не Темсона.
— Вы правы, это настораживает. Однако его вполне могли подослать… Вы говорите, он ей угрожал?
— С её слов выходило, что так. Но прямо она, конечно, не сказала. — Невский чувствовал, как голова разрывается от всё новых вопросов, хотя старался задавать их более-менее последовательно: — А откуда Темсону известно о шкатулке? И почему в первый раз он искал в Москве, а не у меня?
— Скорее всего, за это время у него появились обновлённые сведения о её местонахождении. Или даже о её содержимом! И вот это-то самое интересное, Пьер.
Невский сомневался, что правильно догадался.
— Так, погодите… Ключи?
— Ключи, — кивнул Патрис. — У меня есть основания думать, что в шкатулке хранятся ключи от Москвы.
Пётр Петрович едва не рассмеялся.
— Если бы от них был толк, Марья никогда бы не забыла их у меня. Да и откуда у вас такие основания?
— В своё время эти ключи искал Наполеон.
— Ха-ха, ну ещё бы! Вы лучше меня знаете, что он был личностью интересной и, мягко говоря, амбициозной. А в Москве давно уж не найдётся замка для таких ключей, и вообще это же чисто символически…
— Вы правы: ключи от города, которые везде на виду в музеях, ничего не отпирают, — осторожно перебил Патрис. — А передать ключи означает для горожан выразить почтение и доверие достойному человеку. Но традиция возникла не просто так. Когда города были крепостями, их ворота запирались замками и ключами. В те времена передача ключей знаменовала капитуляцию… Вместе с тем, существует способ получить полную власть над такими, как вы и я. Наполеон узнал об этом. Погибло очень много невинных, пострадали и люди, и целые города. Сгорела Москва…
— Что ж, справедливости ради, мы всё-таки сами её сожгли. С разрешения Марьи и под её руководством.
— Вы тоже в этом участвовали?
— Москвичи и она. Ну, и я, так, немного помогал.
— Вы храбры и великодушны, Пьер. Мало кто, окажись на вашем месте, поступил бы так же. — Невский промолчал, не зная, что ответить. — Мы не можем влиять на ход войн или смену политических режимов — история в руках у человека. Но мы вдохновляем людей своей грандиозностью и безусловной любовью… — Патрис хмурился, собираясь с мыслями. — Мои восхищение и восторг затмили здравый смысл. Я открыл Наполеону тайну своего происхождения, рассказал о волшебных силах. Рассказал, что есть и другие, такие же как я, и что силы у всех нас разные. Он так искренне увлёкся всем этим, мне казалось, в самом его мировоззрении произошёл какой-то решающий, необратимый сдвиг… Но он хотел власти и величия, он хотел заглянуть в будущее и убедиться: его имя записано в истории на одной строке с цезарями Рима. Моей дружбы не было достаточно, нашей страны, признания, триумфа, новых территорий — ничего не было достаточно. И он не умел вовремя остановиться. Ну а ключи стали апофеозом его завоеваний.
— Так. И вы считаете, что Темсону тоже нужны какие-то такие ключи? Зачем?
— Не знаю…
Какое-то время Париж сидел в тишине, погружённый в собственные мысли. Потом он убрал тарелки и чашки в посудомоечную машину, снял фартук и одёрнул слегка примявшийся халат.
— Увы, мне о ключах известно не сильно больше вашего. Предлагаю спросить совета у кое-кого знающего… Я же могу вам доверять, Пьер?
Пётр в недоумении кивнул. Де Лясен закрыл дверь кухни и несколько раз проверил щеколды на окнах. Он размял кисти рук и хрустнул пальцами, поманил Невского. Тот в полном недоумении встал напротив.
Раскрыв ладонь над кафельным полом, Патрис перевернул её и потянул вверх, словно сжав в побелевшем кулаке невидимый канат.
— Что происходит?..
— Дайте руку.
— Но…
— Буквально секунду… Пьер, руку!
Под ногами проступила большая узорная печать, по кругу которой светились слова. Невский никак не мог понять, где фраза начинается или заканчивается и не без ужаса разобрал только одно слово: «смерть». Его пальцы вдруг оказались в тёплой ладони Патриса, тот весело подмигнул.
— Всё будет…
Он не договорил: пол под ними разверзся, и оба провалились в беспросветный мрак.

Невский не шевелился. Только что он слышал стук собственного сердца, но этот звук замедлился и утих вместе с эхом голосов. Вокруг ничего не было: ни опоры, ни стен, ни иных ориентиров. Однако иррациональный страх неизвестности и начинавшаяся паника осели под натиском невесть откуда взявшегося умиротворения.
Рядом вспыхнул шарик холодного белого света, блик упал на Патриса. Он широко ухмыльнулся, и свет разгорелся чуть ярче, шарик выскочил из его ладони, взмыл вверх и замер под сводом. Кажется, они находились в пещере? По какой-то причине Пётр Петрович не решался открыть рот.
Де Лясен потёр ладони, и они оказались вымазаны в светящейся краске. Он коснулся скул, парой движений очертил глазницы, пальцы прижал ко рту, и вот пепельная маска черепа почти целиком скрыла утончённое лицо.
— Ну-ка кыш! — глухо, как из-за стены воскликнул он.
Пётр Петрович от испуга отскочил в сторону, увидев, как к нему ползёт бесформенная тень. В висках начало лениво стучать.
— Пьер, не волнуйтесь.
Патрис нарисовал череп и на его лице. Невский скосил глаза на переносицу, заметив, как мерцает в полутьме его кожа, и неожиданно понял, что стал лучше видеть и слышать, к нему вернулись человеческие чувства; краска на губах ощущалась приятным холодком.
— Что вы такое сделали?
— Это нужно, чтобы не привлекать внимания. Так мы сойдём за местных.
Ещё один неуловимый жест парижанина, и свет над головой разгорелся самую малость ярче. Пещера со всех сторон оскалилась каменными шипами.
— Где мы?
— В царстве мёртвых. Времени у нас немного, давайте поговорим по пути.
Патрис направился к единственному выходу из залы.
— «Он двинулся, и я ему вослед», — пробормотал Пётр, поспешив за своим проводником. Де Лясен заинтригованно вскинул брови.
— Вот как? С удовольствием побуду для вас Вергилием, мой дорогой Данте.
Они вышли на дорожку, бежавшую по высокому уступу, который устрашающе срывался вниз, к стылому чёрному зеркалу реки.
— Я думал, в аду теплее, — пробормотал Невский, ёжась от царапнувшего шею холодка.
— Может быть, может быть! — весело ответил де Лясен. — Но мы и не в аду.
— Вы сказали…
— После смерти все в равной степени мертвы. Это не ад и не рай. Просто мёртвый мир, царство смерти. Или, допустим, лимб… Весьма удобно, на случай если приехали «увидеть Париж и умереть» — всё рядом!
Пётр тронул шершавую скалу, взмывшую от уступа в чёрную ввысь.
— Это и есть ваша сила? Управлять миром мёртвых?
— Я им не управляю. За главного здесь он, — Патрис указал на далёкий силуэт, показавшийся из-за поворота реки. Высокая фигура, с головы до ног закутанная в мантию, апатично стояла в ладье. — И лучше нам его не гневить… Понимаю, что я запоздал с просьбой, но, Пьер, можете пообещать, что никому не расскажете?
— Не скажу. Да мне всё равно никто не поверит.
— Вы удивитесь, но найдутся те, кто мечтает услышать об этом месте. Как, кстати, и о ключах…
Нога Невского соскользнула с уступа, его дёрнуло вниз, и он в последний момент схватился за протянутые руки. К реке россыпью полетели камни, звучное эхо разнеслось над задрожавшей водой. Де Лясен, в котором сложно было подозревать физическую силу, без труда втащил спутника на уступ. Ладья остановилась, Петру показалось, что лодочник обратил лицо под капюшоном вверх, безошибочно найдя два их светящихся черепа на фоне тёмной скалы. Они замерли, вцепившись друг в друга. Но вот река снова остекленела, лодка бесшумно поплыла своим ходом.
Теперь де Лясен сам пошёл вдоль края, оттеснив Невского к стене и для надёжности взяв под локоть. Уступ вскоре превратился в плавный спуск к широкой пустынной поляне, откуда ветвились бесчисленные дорожки.
— Итак, ключи. Помимо сувенирных и настоящих есть, конечно же, волшебные ключи. В отличие от ворот, они отпирают сердце города. Тот, кто владеет ключами, способен подчинить себе людей вроде меня и вас — бессмертных, обладающих сокрушающим даром. Именно на этих ключах помешался Наполеон. Он собирал все, какие находил, надеясь на удачу. И изучал самые разные исторические записи. — Присмотревшись, Патрис выбрал одну из тропинок. — Мы идём к нему.
— К кому?
— К Наполеону.
— К настоящему?! — переполошился Пётр Петрович.
— Ну… Он не очень жив, — с иронией пояснил де Лясен. — Это скорее, хм-м, оставленный им отпечаток, чем он сам. Только… Я понимаю, что он принёс немало бед, но мы здесь и не затем, чтобы судить за его дела. Будем вежливы, что бы он ни сказал, ладно?
— Вы как будто и к себе обращаетесь.
Париж рассмеялся.
— О да, Пьер! О да…
Они углубились в лес, тьма сомкнулась впереди и позади. Пётр поднял голову и обомлел: небосвод украшали бесчисленные звёзды. Их магнетическая безмятежность казалась осязаемой. Идти никуда не хотелось — только стоять и любоваться.
— Пьер, — ласково позвал Патрис. Рисунок черепа на его лице исказился — он улыбнулся. — Однажды и мы с вами станем подобными звёздами. И хотя мне чертовски хочется показать вам все-все здешние места, сейчас нам надо двигаться.
И Невский, конечно, повиновался, но то и дело оглядывался на россыпь незнакомых созвездий, безмолвно звавших его назад.
Они прошли ещё немного и очутились во внушительной каменной зале, которой не видно было конца и края. Тускло освещённая вблизи, она растворялась где-то далеко в темноте. По обеим сторонам в нишах угнездились бледно-голубые огоньки, — такие же, что украшали небо над чёрным лесом. Посередине, в глубокой борозде, походившей на высохшее русло, кое-как полз ручеёк.
Обогнув впадину, они приблизились к правой стене. Патрис внимательно всматривался в каждую нишу. Теперь стало видно, что огоньки — на деле бесформенные сгустки холодного света, медленно переливающиеся, зависшие над землёй, неотличимые друг от друга.
Патрис остановился напротив одной из ниш, протянул руку, и свет покорно угнездился на его ладони.
— Это он.
— Откуда вы знаете?
— Я связан с ним…
Клякса света, вытянувшись, обрела силуэт человека. Он был невысоким, с маленьким брюшком, в простом мундире без ленты и эполет. Сложив призрачные ладони на таком же полупрозрачном животе, он грустно воззрился на своих визитёров.
— Ваше Величество.
Патрис сделал глубокий поклон, Пётр Петрович без усердия, угловато согнулся. Наполеон ответил благосклонным кивком.
— Граф де Лясен. С чем пожаловали?
— Мы не отнимем у вас много времени, сир.
— Вы и не отнимаете, граф. Я сам им распоряжаюсь и дарю его вам.
Его Величество был сама скромность.
— Помните ли вы, мой император, однажды я поведал вам о живых городских сущностях?
— Память никогда не подводила меня.
— А помните ли, я упоминал ключи, с помощью которых можно подчинить себе такую сущность?
Наполеон не торопился с ответом. Сжав тонкие губы, он размышлял, но ничем не выразил напряжение мысли. Даже не посмотрев в сторону Невского, он бросил:
— Кто это с вами, граф?
— Мой друг, сир.
— Как его имя?
Патрис, похоже, не хотел отвечать.
— Пьер Невский.
— Невский…
Наконец император удостоил Петра своим бледным мерцающим взглядом. Стало не по себе.
— Не хотите ли справиться у вашего друга, граф? Это ведь Петербург помог Москве скрыться вместе с ключом. Это его генералы украли ключи, собранные нами.
Его голос казался почти бесстрастным, но большие глаза горели яростью. И даже будучи призраком, Наполеон устрашал своей величественной выдержкой и нарочитым спокойствием.
Пётр открыл было рот, чтобы ответить, но между ними встал Патрис. Возмущённый дерзостью император взирал на него цепко и пронзительно.
— Он не ведает о ключах. Я смею уповать лишь на ваши знания, Ваше Величество, — заверил он.
Наполеон отвернул царственный лик. Патрис постарался попасть в поле его зрения и заговорил кротко, почти нежно, как с любимым упрямым дедушкой.
— Мой император, прошу, поведайте о ключах. Я знаю, вы искали их. Никто ни до, ни после вас не преуспел в этом.
Сменив положение рук — теперь он сцепил их за спиной, — монарх прошёлся взад-вперёд, остановился и заговорил, сосредоточенно вспоминая. Расфокусированный, невидящий взор его, лишь изредка замирая, скользил по возвышавшейся перед ним фигуре де Лясена.
— Боюсь, упования ваши напрасны, дорогой граф. Ключи, что, встречая меня в городах, подносили мне жители, не давали никакой особенной власти, ничего не делали. Порой я думал даже, что вы обманули меня… Однако же в неких дневниках я обнаружил записи, объяснявшие, что и для получения ключа, и для его употребления необходимы совершенно особенные условия, — и впредь следовал этим наставлениям. Первое условие отнюдь не простое: ключ требуется взять самому оттуда, где он хранится. В крайнем же случае принять из рук, но не горожан, а городской сущности. Но вот второе оказалось много трудней: это нужно сделать всенепременно силой, против воли города. Если же он покорится, ключ навсегда потеряет свою власть над ним. Подобная участь постигла почти все ключи…
— Хотите сказать, что все те города, что вы захватили, сдались вам добровольно? — изумился Пётр Петрович, позабыв о тоне. Как и подобает императору, Наполеон сделал вид, что не обратил внимания.
— Ими руководил справедливый страх, — спокойно возразил он, прямо взглянув на Невского. — Не сдались лишь двое, одна из которых — Москва. Ну а второй…
Пётр горделиво вскинул подбородок, но Наполеон резко повернулся к де Лясену.
Патрис отшатнулся, в неверии распахнув глаза.
— Мой император… Но зачем?.. Я ведь был вам другом и союзником…
— Именно поэтому ваш ключ превратился в безделушку, граф. — Наполеон достал из-за ворота цепочку с крохотным корабликом.
— Но это даже не ключ…
— Ключ не по форме, но по своей сути. Как и вы: город, замаскированный под человека.
— Но как узнать, что это настоящий ключ? — хмурясь, спросил Пётр Петрович.
Император застыл на месте, кораблик поблёскивал в его белой ладони. В ту же секунду силуэт Наполеона вновь обратился шариком света.
— Как он мог… — произнёс де Лясен и обернулся. — О нет…
— Да уж, не очень вежливо, — согласился Невский и по наитию повторил его движение.
То, что ещё недавно было ручейком, превратилось в широкий чёрный поток. По воде к ним неумолимо шла, покачивая фонарём на носу, сбитая из скелетов ладья. Мрачный лодочник вблизи казался гораздо больше, чем тогда, с уступа. На его одеянии звякнули золотые монеты, бусины и кости, под капюшоном всполохами сверкнули очи. Взметнувшееся к своду весло превратилось в устрашающую косу, и рука, туго обтянутая кожаными лентами, направила оружие на пришельцев.
Без лишних слов Патрис потащил Петра за собой. Сбоку замельтешили беспокойные голубые точки, а впереди темнел лес. Но больше, чем спастись бегством, Невскому — пока не осознавшему страх, едва сориентировавшемуся в царстве смерти, — хотелось обернуться, увидеть лицо этого жнеца, рассмотреть его самого и его лодку. Любопытство перед неизвестностью заглушило инстинкт самосохранения. Он оглянулся.
Вода сбила его с ног, он кувыркнулся через голову, чиркнув спиной о камни. Всё поплыло перед глазами, сердце неистово билось о рёбра, в ушах гулко звучал далёкий голос Патриса. Над ним навис светящийся череп и стал приближаться. Вернулся слух, воздух сковал морозом влажную кожу, — его вытащили из воды. Он кое-как устоял, всё пытался схватиться за что-нибудь, а его толкнули назад, в объятия бархатного мрака. Патрис заговорил над ухом, но его речь было не разобрать; тёплая ладонь уверенно сжала Петру плечо. Похожий на треск грома, рокотал чужой голос. На сырой земле проступила бледная печать. Внезапно он разобрал среди узора слова «Остановись!» и «царство». Затем повиновался команде зажмуриться…

Пока он падал, к нему возвращались чувства и память. Саднили царапины, сошла с лица световая краска. Всё резко ускорилось, он приземлился во что-то мягкое и пружинящее. Рядом послышался грохот и звон стекла, а затем приглушённый стон.
На Петра навалилась неукротимая сонливость, и сил сопротивляться у него уже не осталось. Из темноты проступали диковинные образы, затем снова всё сливалось с контурами предметов. Кто-то шептал литанию, выстукивая ровный ритм. Бамбуковая чаша, упав, рассыпала по полу монеты и кости. Под потолком возник светящийся оттиск печати, принял очертания черепа, сквозь него проступил нос и рот. Где-то сбоку маячил Патрис: причудливо взметнувшиеся полы халата сделали его силуэт непривычно грузным. Медленно повернув голову, он сверкнул палевым глазом…
Он проснулся от прикосновения и вперился в бездонную, чернее окружавшего мрака, тень. Сию минуту зажглись лампы. Невский увидел зашторенное окно и кусочек ванной комнаты в проёме без двери. Кажется, это была хозяйская спальня — он лежал на большой застеленной кровати. А де Лясен, как теперь стало очевидно, промахнулся мимо неё и растянулся на полу. Сонно заозиравшись, он опомнился и вскинул голову в поисках гостя.
— Пьер? Вы целы?
Подтянувшись, Патрис кое-как заполз на кровать и обессиленно рухнул рядом. Некоторое время они молча разглядывали лица друг друга, кажется, думая об одном и том же. На виске у де Лясена запеклась струйка крови.
— Он попытался затащить вас в воды Забвения.
— Вот что это было. Но вы сказали, в гриме мы не будем привлекать внимание.
— Увы, то защита от безобидных, но более надоедливых жителей. С нашим же очаровательным смотрителем такой трюк не работает, рано или поздно он бы до нас добрался.
— У него есть имя?
— Всякий раз не успеваю выяснить. К тому же, он не то чтобы разговорчив.
— И часто вы захаживаете в этот свой сумеречный сад?
— Нет… Кстати, вы первый, кого я взял с собой. — После небольшой паузы Патрис предложил: — Давайте выпьем?
Пётр быстро покивал; немота в теле наконец прошла, осталась только слабость.
Квартира снова удивила своим затейливым интерьером: в гостиной под ковром обнаружилась винтовая лестница, уходившая в подпол, где хранились вино и консервация. «А разве под вами нет соседей?» — уточнил Пётр, на что хозяин, закрывая люк, сдержанно похвастал: «Погреб им не мешает — это так, волшебный кармашек квартиры. Мне с ним помог Ромео…»
Захватив пару бутылок и бокалы, они вышли на балкон и расположились в плетёных креслах под широкой маркизой. Дождь по-прежнему накрапывал, но уже обессилел. Подсвеченный золотом улиц снизу, город почивал, притушив лампы в окнах и мансардах. Силуэт Эйфелевой башни темнел на фоне непроницаемого серо-фиолетового неба.
Пётр поёжился от холода. Только сейчас он заметил, что на нём больше не было серебристого халата. Но Патрис, совсем не пожалев потерянной вещи, наверняка недешёвой, отмахнулся.
— Малая плата за то, чтобы уйти целыми и более-менее невредимыми. — Передав гостю плед, он зажёг две толстые свечи и салютовал: — Что ж… За мир живых!
Тонкий звон бокалов встроился в дремотный шум дождя. Вино оказалось крепким и насыщенно-терпким. Пётр Петрович распробовал его только со второго глотка.
— Что вы обо всём этом думаете, Пьер? — негромко спросил де Лясен. Он вновь заговорил серьёзным тоном, в котором не было места привычной шутливости.
— Ещё больше запутался.
— Немудрено.
— Я всё не пойму, при чём тут Джорджмен.
— Признаться, я тоже… Уолтер известен своей нелюбовью ко всему магическому, «неестественному», как он говорит. Сомнительно, что ему понадобились волшебные ключи. Да и вероломно лезть в чужие дела не в его стиле.
— Вполне в его, если речь о Москве, — проворчал Невский, выпив своё вино залпом и согласившись на вторую порцию, когда собеседник указал на бутылку.
— Он претенциозен и принципиален со всеми, Пьер. Мало кому удаётся найти с ним общий язык.
— Венеции, кажется, удалось… Но зачем ей участвовать в этом фарсе?
Тяжело вздохнув, де Лясен укутался в халат и сложил на груди руки. Он хмуро качнул головой.
— Не думаю, что она в чём-либо участвует. Скорее всего, Венеру пытались вовлечь в какое-то недоброе дело, а она отказалась и заодно решила предупредить вас.
— Но ведь проще позвонить или написать. В крайнем случае сказать при встрече. К чему такие сложности?
— Не представляю… — Поразмыслив, Патрис добавил: — Надо полагать, это был самый безопасный способ. Но вот откуда она знала, что вы приедете по зову из телеграммы?
— Мы побратимы, это накладывает некоторые негласные обязательства.
— Накладывает — не то слово…
— Ну а Темсон?
— Как подозреваемый он выглядит наиболее убедительным. Он даже безо всякой телепатии ловко манипулирует людьми, и запросто свалил бы вину на другого. В данном случае, на Уолтера, которого легко представить в роли злодея. Но можно лишь догадываться, зачем Лондону понадобились ключи Москвы — он же так долго и тщательно подбирается к ним с разных сторон. Власть? Экономическое влияние? Кто его знает… Но я с ним непременно поговорю, он слишком заигрался в Джеймса Бонда.
Патрис подавил раздражение в голосе, но оно было заметно в его заострившихся движениях. В попытке чем-нибудь занять себя он пощёлкал зажигалкой, вслепую пошарил по столику, наверное, в поиске сигарет, и взялся за пустой бокал. «Чёрт тебя дери, Лондон», — шепнул он ночному воздуху.
За эту ночь парижанин успел уже дважды разочароваться в тех, кого, очевидно, искренне считал друзьями. Но Невский, решив, что его сочувствие будет легко спутать с жалостью, заговорил на другую тему.
— Похоже, утром мне предстоит вернуться в Италию.
— В Италию?
— Аквальти отправляла меня к Тевере, — напомнил Пётр. — Впрочем, не до конца понимаю почему.
— Все дороги ведут в Рим. Он первый, кто приходит на ум, если речь о волшебных артефактах. Ромео опытен и мудр. Конечно же, у него найдётся дельный совет, он заступится и не даст в обиду…
— Разумеется, есть какое-то «но»?
— О ключах Москвы стоит в первую очередь говорить с ней самой. Это достаточно личный вопрос. Да и вас, хм-м… наверняка заждались дома.
Почуяв неладное, Невский в тот же миг очнулся от сонливых раздумий.
— Я прилетел буквально позавчера. Сегодня ведь тринадцатое число?
Последовавшая заминка ему совсем не понравилась. Патрис осторожно произнёс:
— Двадцать пятое.
— Меня не было… две недели?!
— По всей видимости, столько времени понадобилось Венере, чтобы применить к вам свою силу. Насколько я знаю, менталистам сложно воздействовать друг на друга… Вероятно, у неё были всё же не самые добрые намерения.
Вот отчего Петька столь холодно держался в коротком разговоре с ним: мало того, что он уехал спонтанно и не предупредил ни сестру, ни братьев, так ещё основательно задержался. А Марья почему-то ждала его именно в воскресенье — Пётр Петрович прикинул в уме — уже завтра!..
И тут он вспомнил:
— Я пропустил масленичную неделю.
Это вдруг огорчило его сильнее всего. Он рассеянно уставился на блестевшие жестяные крыши, в которых отражалось совсем неспелое зарево — на востоке между горизонтом и облаками едва-едва прорезался пурпурный рассвет.
— У вас есть воскресенье, целый день, — ободрил его Патрис. — Сейчас вы отдохнёте и поспите, а утром отправитесь в аэропорт. Я возьму вам билет на самый быстрый рейс. — Кашлянув, он с выражением произнёс на русском: — А ф Москý вас ждют блинь-ы с эк-кррой!
Невский невольно улыбнулся, хотя оптимизма у него не прибавилось. Наоборот, вернулись тревога и ощущение уязвимости, когда не знаешь, с какой стороны ожидать удара. Зачинавшаяся, пока неосознанная паника тянула за собой паранойю. Ну и в историю они влипли на пару с Москвой — да ещё, как оказалось, давно! Отчего-то Пётр неизменно чувствовал на себе вину за всё происходящее, будто он не сумел вовремя среагировать и предупредить судьбоносную череду событий. Ещё бы понять, когда же он пропустил это «вовремя».
К своему удивлению, вопреки небезосновательному недоверию к французу, пришлось признать, что де Лясеном двигали лучшие чувства. Но простое, ёмкое «спасибо», которого тот определённо заслуживал, никак не получалось озвучить. Вместо этого Невский сказал:
— Вот чего я совсем не понимаю. Как в записке оказался Париж вместо Рима? Я же несколько раз её прочитал.
Патрис вжал пробку в горлышко бутылки, спрятал в карман зажигалку и забрал со столика бокалы.
— Возможно, этого захотело провидение, — загадочно изрёк он. — А, возможно, вы сами.
Мёрзлый ветерок задул свечи, как только Париж исчез в тёплом мраке квартиры.