Ноябрь в эти края всегда приносил хмурую погоду, сужал оконце, в котором и так недолго виднелся солнечный свет, и закрывал его тучами. Дни становились короткими, по-зимнему начинало клонить в сон с наступлением сумерек. Дом казался неприступным фортом, куда ни холоду, ни мраку было не проникнуть, и держать оборону гораздо проще было с кем-то.
Стряхнув с капюшона и плеч снег, Катерина позвонила в квартиру брата и стала терпеливо ждать, перехватив поудобнее холщовую сумку. Послышались шаркающие шаги, возня, звук чего-то падающего, два громких чиха, затем дверь распахнулась. На пороге стоял заспанный, укутанный в одеяло Петька, шею и подбородок его укрывал шарф. Он моргнул, пригляделся, чуть повеселел, просипел что-то приветственное и пропустил сестру и её пса внутрь.
Петька жил в маленькой однокомнатной квартире напротив Петергофского дворца и Верхнего сада. Его поселили сюда в начале войны, когда во дворец попал немецкий артиллерийский снаряд, вызвавший пожар. Когда же его отстроили, Петю назад не пустили. Привыкший к высоким просторным залам, к предметам искусства в каждой комнате, он не любил свою квартирку, постоянно сбегал из неё то к Петро, их старшему брату, то к сестре.
Оставив сумку на кухне, Катерина зашла в комнату, где Петька, хлюпая носом, завалился на диван. Его уже тихонько утешал пёс по имени Дубок, имевший удивительный для собаки дар речи.
— Простуда, Катенька, — резюмировал Дубок, лапой поправив на острой морде очки.
— Бедный мой, — мягко сказала она брату, присев на край дивана. — Давай-ка полечу тебя.
— А эдо не бодьно? — спросил Петька, приподнявшись на локте.
— Ничуть. Только не дёргайся.
Она притянула его, невесомо поцеловала в горячий лоб и заключила в объятия. Петя громко дышал ей в шею, не вырывался; постепенно его дыхание стало спокойным, лихорадка и недомогание ушли. Они сидели в обнимку несколько минут, затем брат отстранился от сестры, выпутался из одеяла и, совершенно здоровый, встал босыми пятками на пол.
— Чудеса-то какие, — произнёс он, дивясь быстрому выздоровлению. Даже веснушки на его посвежевшей рожице стали ярче. — Благодарствую, сестрица.
Они включили музыку, быстро навели кое-какой порядок и отправились на кухню. Из своей сумки Катерина достала мандарины и яблоки, пачку чая и несколько разномастных коробочек. С любопытством глянув на них, Петька поинтересовался:
— А что тут-с?
— То, что ты любишь, родной.
Напустив на себя таинственный вид, она поставила на плиту сковороду и кастрюлю, полную воды, и отыскала в шкафу заварочный чайник. Брат забрался на стул, подтянув к груди колени, и терпеливо наблюдал за Катериной и её нехитрыми манипуляциями. Дубок тоже следил за ней, но сидел на полу.
— Никак не ждал, что ты приедешь. Но весьма рад, — скромно заметил Петька. Сестра поникла головой, глубоко вздохнула и обернулась.
— Я подумала, раз Петро нет, нам лучше быть рядом.
Петя нахмурился.
— Петро? Я думал, он хандрит, как это у него водится в ноябре-с. Звонил я ему, звонил, да бросил.
— Мне он тоже не отвечал.
— Мы приехали к нему на Фонтанку! — взволнованно сообщил Дубок.
— А он вышел из дома с какими-то незнакомцами, — продолжала Катерина, — сел в машину и уехал, не заметив меня.
— Каков негодяй!..
— Нет, я не сержусь на него за это. Если он уехал, ничего не сказав, значит так надо… Он вернётся и всё нам расскажет, — Катерина переложила фрикадельки из контейнера в сковороду, добавила каплю масла. — Но разве ты не чувствуешь, что без него стало холоднее? Что мы как будто уязвимы для всего того злого, от чего он нас всю жизнь загораживал?..
Петя вдруг крепко-крепко обнял её со спины и положил голову ей на плечо.
— Ну, мы-то с тобой тоже ничего. Сдюжим, сестрица.
— Сдюжим, — улыбнулась Катерина. Тревога, тяготившая её сердце, наконец-то вроде бы отступила.
Пока фрикадельки тихонько грелись на медленном огне, Катерина ждала, когда спагетти станут альденте. Петька, высунув кончик языка, смешивал в сотейнике ингредиенты соуса под чутким руководством Дубка, который прочитал много рецептов, но ни один воплотить не мог по причине наличия лап. Разложив еду по трём пиалам, они вернулись в комнату и, освободив от вещей шаткий журнальный столик, сели на диван.
— А там осталась ещё коробочка, ты не открыла, — заметил Петя и побежал на кухню. Он вернулся с коробкой назад, а Катерина, сделав вид, что вот-вот откроет, отняла её.
— Сперва ужин! Остальное потом.
— Ну так нечестно, сестрица!
Он потянулся за коробкой, но Катерина увела руку назад, так что он не мог достать. Дубок уже готов был поддержать хозяйку, но тут братец принялся её щекотать, и сестра, смеясь, безуспешно отражала атаки. Пришлось использовать оружие Петьки против него самого. В ходе возни коробочка открылась, из неё показались провода и лампочки.
От смеха болели животы и щёки. Тяжело дыша и не в силах что-либо сказать, Петя указал на гирлянду.
— А ведь хотела сюрприз сделать! — Катерина, всё ещё посмеиваясь, покачала головой. — Сначала поедим, не то остынет. Потом повесим.
Два раза повторять не пришлось: Петя слопал свою порцию за считанные минуты, не проронив ни слова, после чего сидел, нервно стуча ногой по полу. Но его сестра намеренно тянула время и ела смакуя, в отместку за щекотку.
У Петьки не нашлось стремянки или более-менее устойчивого табурета, и достать до гвоздиков, на которых когда-то висели картины — попытки брата преобразить нелюбимое жилище, — никто из них не мог.
— А может, вам, Пётр Петрович, посадить Катеньку себе на плечи? — рассудительно предложил Дубок. Так они и сделали.
Покачиваясь, но надёжно держа сестру, Петька переходил зигзагом от стены к стене, Катерина обматывала проводок гирлянды вокруг гвоздиков, а Дубок подсказывал, как повесить ровнее. Иногда, когда Петю шатало особенно сильно, сестра невольно цеплялась за его кудри, но тут же, словно извиняясь, отпускала.
Наконец свет погасили, а гирлянду включили в сеть. Она преобразила комнату янтарным, тёплым мерцанием, и Петька восхищённо выдохнул.
— Ей можно управлять с телефона, — сообщил Дубок, виляя хвостом. — И светомузыку сделать можно. Хотите, покажу?
Пока Петя и Дубок настраивали гирлянду, Катерина вернулась на кухню, чтобы поставить тарелки в раковину и заварить чай. Когда спустя несколько минут она вернулась в комнату с подносом, играл хороший инди-рок. Петька отодвинул диван и столик к самой стене и успел сменить простую серую футболку на приличную белую рубашку с галстуком-бабочкой.
— Что ты такое задумал? — удивилась Катерина.
— Вечеринку! — воскликнул Петька, отнял у сестры поднос и, поставив на диван, схватил её за руки и потащил на середину комнаты. Сначала она двигалась неуверенно, но музыка была заводной и ритмичной, спокойно сидеть под неё всё равно бы не вышло. Дубок прыгал вокруг них, размахивая хвостом и смешно тряся ушами. Пару песен спустя все трое устали и плюхнулись на диван, едва не опрокинув чашки.
— Ух! Давненько же я так не веселился, — признался Петя, залпом выпил свою чашку и тут же впился зубами в розовый бок большого яблока.
— И я! — ответила Катерина.
— И я! — следом повторил Дубок.
— М-м-м, а что за яблочки-то! Великолепнейшие!
— Да, и я их люблю! Вкуснее не найти.
Перекусив, они снова отправились танцевать. Очевидно, насмотревшись видеоклипов, Петя повторял из них самые причудливые движения; Катерина же смотрела, по всей видимости, другие ролики, так что она танцевала немножко старомодно, но вместе у них получался вполне гармоничный, слегка угловатый, иногда сбивающийся с ритма дуэт. Они громко подпевали песням, которые знали, мычали там, где не помнили слов, и ни разу не позаботились о спокойствии соседей. Это была лучшая домашняя вечеринка на всём белом свете.


Играла тихая мелодия, кавер на какую-то известную песню с грустным текстом. Дубок, свернувшись калачиком, дремал на ковре, укрытый зелёной Катерининой толстовкой.
— Ты ведь не думаешь уехать? — осторожно спросил Петя.
— Только если мы не стесним тебя, — шёпотом ответила Катерина, стянув с его шеи развязавшуюся бабочку.
Он чуть крепче обнял сестру.
— У меня вроде диван раскладной. Помнишь, в детстве, когда ночью было страшно, мы…
— Спали в одной кровати? Конечно, помню, родной.
Ни кошмары, ни мгла, ни холод не достанут их сегодня. Брат и сестра, обнявшись, медленно покачивались в такт музыке, глядя на огоньки гирлянды.