Он проснулся и резко вдохнул, прохладный воздух обжёг лёгкие. Боясь пошевелиться, открыл глаза. Незнакомый потолок, притушенный свет, спинка пухлого дивана.
Воспоминания вспыхивали в голове вразнобой. Новости в телеграм-каналах; звонки людям, которые бросали трубку, услышав его голос; разговор с Романо и желание сделать хоть что-нибудь; код, который он писал три ночи. Романо и часы в прозрачном кубе. Москва. Мост, где он умер.
Макс сел и огляделся. Определённо жив. Сумка с ноутбуком лежала на кофейном столике рядом, а на ней — часы в металлическом корпусе. Запястье экономно было обмотано марлей, но он не чувствовал царапины. В остальном ничего не изменилось, на нём осталась куртка со всем содержимым в карманах, а на голове — шапка.
Комната была маленькой, с двумя дверьми. Над обеими висело по три циферблата, все они показывали разное время. Макс сунул часы во внутренний карман куртки, взял сумку и выглянул за одну из дверей. За ней было тёмное пространство с какой-то офисной мебелью. Другая дверь открывалась в длинный тускло освещённый коридор, как в каком-нибудь пустом отеле, и Макс вышел туда.
Он шёл медленно и осторожно заглядывал за каждую дверь; всюду было темно. На стенах висели картины с видами городов, а под рамами стояли скамьи, обтянутые бархатом. Изрядно устав от полумрака, он решился зажечь на ладони огонёк, но ничего не вышло. Сильно удивившись, он обнаружил, что его чувства не превращаются в энергию, его эмоции — русло лавовой реки, которое нужно постоянно направлять, — не выжигают себе путь изнутри наружу. Макс чувствовал себя обычным человеком, как очень, очень много лет назад, и это было знакомо и ново одновременно. Возникал справедливый и слегка тревожный вопрос: а куда вся эта энергия делась? Он отложил его на потом.
В белом шуме тишины он уловил гудение и подумал о серверной. Гул исходил из того, что Макс сперва посчитал тупиком коридора, но на деле оказалось его неосвещённым продолжением. Выставив вперёд руку, Макс шажками двинулся во мрак и позволил себе момент ликования, когда шум стал громче и обрёл направление: справа.
Он обернулся. Коридор был по-прежнему пуст, но из этого тёмного угла выглядел лиминально, неестественно. Макс нащупал дверь и дёрнул ручку.
Никаких серверов в комнате не было. Больше всего она походила на уменьшенный читальный зал Ленинки: в центре широкий стол, заваленный конвертами и бумагой, какие-то коробки и тележки и крепостной вал из книжных стеллажей вокруг. Горели три зелёные лампы, но всё остальное терялось во мраке, как и в других комнатах. Макс подошёл к столу — именно от него исходил гул.
На стопке бумаги стояла печатная машинка. По всей видимости, в ней зажевало бумагу, и Макс, поёрзав валиком, вытащил смявшийся листок. Машинка загудела гораздо тише, подумала и начала сама собой что-то печатать. Оказалось — инструкцию на английском к какому-то устройству. «I. Для набора координат* используйте табличку. Вводите координаты, используя стандарт телефонной клавиатуры (E.161). II. Чтобы завершить, проведите по нижней части слева направо. *Если координаты неизвестны, максимально чётко зафиксируйте в памяти известную вам точку на карте. Затем…»
Макс не дочитал — стал глазами искать устройство, в которое можно было бы ввести координаты. Но кроме бумаг и большой коробки с безвкусными пресс-папье, вокруг ничего подобного не нашлось, а единственным устройством была машинка, и клавиатура у неё была совсем не телефонная. Он вновь поглядел на инструкцию, но потерял место, на котором читал. «…в спокойном состоянии. Задержите дыхание и постарайтесь не совершать резких движений. Во время теле…»
У двери раздался вежливый стук, и Макс подскочил на месте. Там стояла женщина с золотыми волосами.
— Мы вас ждём, — с приветливой улыбкой сообщила она. — Дальняя дверь по правой стороне.
Он молчал, не зная, что сказать, и не желая говорить. Ему очень хотелось ввести какие-нибудь координаты в неизвестный девайс и — что там? телепортироваться? — туда, где он сможет спокойно сесть, раскрыть ноут и посмотреть на свой код. И высчитать, как вернуться назад.
— Мы хотим вам помочь, — сказала она, по-своему расценив его молчание.
Макса это взбесило, и он слегка напрягся, ожидая, как внутри сейчас полыхнёт. Но чувства по-прежнему оставались всего лишь чувствами, их можно было выразить только словами.
— Вы мне на мосту уже помогли. Больше не надо.
Она склонила голову, но вслух не извинилась.
— Я приняла вас за угрозу.
— Я никому не угрожал. Никого не тронул даже пальцем. Это вы напали на меня. Ещё и со спины.
Она пожала плечами, на которые был накинут длинный пиджак, напоминавший плащ.
— Так вышло, что мне подчиняется энергия всего живого. Обычно я чувствую её лишь в небольшом радиусе, в ограниченном диапазоне. Вас же я обнаружила издалека, вы были похожи на живую бомбу.
Что было не слишком далеко от правды, но Макс не собирался подтверждать или опровергать её догадки. Она это поняла и выложила свой козырь.
— Мой приоритет — защита людей. Я подозреваю, как и ваш. — Он по-прежнему молчал. — Потому что я — Москва в этом мире. А вы, полагаю, в своём.
— Вот оно что, — выдохнул Макс. Это многое объясняло. На её месте он бы тоже принял подобного себе за угрозу. Он вдруг понял, что зеркальность между ними ему не померещилась, и эта другая Москва была ему необъяснимо, иррационально понятна. И он ей — тоже.
— Что вы со мной сделали?
— Усыпила и перенесла в безопасное место. Безопасное для всех. Мы в Лиге столиц. Здесь магия не действует, и мы можем поговорить как нормальные люди.
Лига столиц? Это что-то новенькое. Но гораздо сильнее Макса удивило, что в этом месте не действует магия. Это не вписывалось в его картину мира и понимание физики в сочетании с магией. И плевать, что Романо смеялся над его попытками познать хаос через науку. Его уравнение для путешествий во времени ведь сработало, пусть и совсем непредсказуемым образом.
Он снял шапку и осторожно приблизился к другой Москве. Они молча исследовали лица друг друга; его внимание первым делом привлекли волосы в пышной, хитро скрученной косе, а её — его глаза. Макс подумал, что они могли бы не сговариваясь прийти в движение и предсказать каждый жест друг друга. Её взгляд был медленным… нет — терпеливым, спокойным, ожидающим. Аристократичность когда-то была маской, но однажды намертво с нею срослась; ей шло. Она была плавной, почти изящной, но тут и там в её облике попадались жёсткие линии, как стрелы Сити, как грани Чертаново. Кто видел её просыпающейся, уязвимой, сонной? Кто тянулся за её прикосновением как за глотком воды? Кто целовал её?
— Как тебя зовут? — шепнул он.
— Марья. А тебя?
— Максим. Какое отчество ты выбрала?
— Юрьевна. Ты?
— Михайлович.
Фыркнули в один голос.
— Одно смешнее другого. Срочно выбрать новое.
— Петровна, — подмигнул Макс.
— Хм. Нет, — ответила Марья и отвернулась, и затянувшийся момент взаимного узнавания кончился. Макс не отстранился, продолжив изучать её профиль.
— Куда ты дела то, что забрала у меня?
— Я ничего не забирала.
— Думаешь, тебе по силам удержать — как там? — живую бомбу?
Она взглянула на него и ласково улыбнулась.
— Ты выбрал быть бомбой. Я буду самой жизнью.
Макс взвесил её слова.
— Какой бы ни была энергия, закон её сохранения никто не отменял. Её нужно где-то хранить, контролировать её расход.
— М-м, и правда, — задумчиво отозвалась она. Затем подняла к его лицу ладонь, невесомо коснулась подбородка и кадыка, как бы случайно оттянула ворот толстовки, провела пальцем вниз. Он напряг мышцы живота, и она аккуратно надавила в солнечное сплетение. — Прямо магия какая-то.
На руке искристо блеснуло золотое старомодное кольцо: от тёмно-рыжего топаза лучиками расходились крохотные рубины. Марья сообщила ему что-то важное, но он не понимал её таинственные жесты.
— Пора вернуть тебя домой, — сказала она и вышла в темноту коридора.
«Не обещай неисполнимого», — ответил он про себя и, бросив последний взгляд на стол в комнате, последовал за Марьей.

В Лиге столиц явно экономили на иллюминации. Любой неиспользуемый угол терялся в кромешной темноте, которая намекала на отсутствие углов и стен как таковых. Вот и сейчас они вошли в зал, где освещён был только круглый стол в центре. За ним стояло около десятка массивных офисных стульев, но заняты были только три.
— Мистер Темсон, вы сели в моё кресло, — с улыбкой позвала Марья.
— Темсон?! — не удержавшись, выпалил Макс и, отстранив её, прошёл к столу первым. На него с удивлением смотрели трое незнакомых мужчин. Все они были в деловых костюмах и носили очки.
— Не переживайте, я не смогу прочитать ваши мысли, — проворчал самый взрослый из них. Его взгляд был строгим, пронизывающим, и даже серебристые кудри не добавляли ему мягкости. Из нагрудного кармана его серого пиджака чопорно выглядывал алый платок. Макс с трудом его узнал.
— М-мысли? Чего?.. Том? Что с тобой? Как ты так состарился?
Тишина зазвенела в ушах. Темсон разглядывал Макса пристально, оценивающе. Он натянуто улыбнулся и вкрадчиво сказал:
— А я не Том, — затем, быстро переглянувшись с Марьей, добавил: — И мы никогда не были на «ты».
— То есть вы видитесь впервые, верно?
Это спросил сидевший рядом альбинос. Его голова была настолько белой, что в скудном свете казалась парящей над телом. Он держал спину слишком прямо, как будто ему было совершенно не комфортно находиться за столом, или в темноте, или с этими людьми.
— Нет, что ты. Каждый год приглашаю его на ужин с индейкой.
— Это был сарказм, — подсказал третий — подвижный щуплый парень, перед которым стояли кофе и бутылка с водой. Он вертел в руках брелок со множеством ключей.
— Да-да, знаю, спасибо. Но уточнить не помешает, — вежливо ответил альбинос, помечая что-то на большом исписанном листе. — Париж к нам не присоединится?
— Я звонил на все номера, какие знаю, — устало ответил Темсон. — Не отвечает.
— И правильно делает, — мстительно вставил Макс. — Ты её не заслужил.
Этого замечания Лондон словно не услышал.
— Что ж, — вмешалась Марья. — Давайте формально представимся друг другу.
Альбиносом был Вашингтон — Уолтер с какой-то длинной фамилией, которую Макс даже не собирался запоминать. Щуплый парень оказался Нью-Йорком по фамилии Хадсон. К Темсону обращались «Лондон» и «мистер Темсон», и было непонятно, есть ли у него человеческое имя. Марья оказалась, как и Макс, Москворецкой.
Она заняла место за столом и пригласила Макса присесть, но тот не торопился. Он не узнавал американцев и, по существу, не имел причин им сколько-нибудь доверять. Как и здешнему Темсону, которого счёл, мягко говоря, хамом. Макс навалился на спинку стоящего впереди кресла. Почему-то он думал, что вскоре будут заняты другие пустые места, но этого не случилось.
Вашингтон кратко изложил события в Москве. С его слов выходило, что Марья заметила постороннего, который пытался взломать её квартиру, а когда поняла, что это не обычный человек, проследила за ним и пригласила к разговору, но тот очень бурно отказался, так что ей пришлось прибегнуть к самозащите. Не упоминались ни «живая бомба», ни разрушительные силы Марьи. Макс недоверчиво посмотрел на неё, но та лишь жеманно ему улыбнулась. В этом обществе она носила маску и вела себя совсем иначе, чем наедине с ним.
Уолтер сразу же поставил вопрос: как вернуть Макса домой, то есть в его мир? Прозвучало это настолько альтруистично, что Москва поверил бы, не будь он по факту их пленником.
— Увы, наш единственный эксперт, скажем так, болеет, — вздохнул Темсон. — Без него нам будет очень сложно.
«Как удобно», — подумал Макс и шёпотом спросил у Марьи:
— И кто это?
Она так же тихо ответила:
— Рим.
Он удержался, чтобы на этот раз не ляпнуть ничего лишнего.
Их Рим, в отличие от Романо, умел путешествовать между мирами. Правда, походило это на притянутые за уши слухи: он был способен создавать подпространства — карманные вселенные, в которых действовали другие законы времени и физики, и Лига столиц существовала как раз в таком подпространстве. Макс не осмелился бы столь уверенно увязать карманные вселенные с параллельными; впрочем, присутствующие, похоже, вообще мало понимали в современной науке.
Нью-Йорк предложил задействовать принцип телепортации, которым пользовался сам: чётко представить пункт назначения, уникальный для мира Макса, и одновременно с этим воспользоваться неким портключом. Это было первое дельное предложение среди пустой болтовни столиц, а потому в разговор вступил Макс.
— Если в вашем мире и моём существуют одни и те же адреса и здания, почему вы до сих пор не телепортировались в чужую вселенную?
Ньютон на секунду задумался и, нахмурившись, напомнил знакомый ему Нью-Йорк, который тоже умел телепортироваться, но никогда и никого не посвящал в детали процесса. И не был таким раздражающе наивным и суетливым. Ещё он не носил очки и точно не был белым, однако частенько надевал похожий костюм, когда с широкой улыбкой представлял инвесторам новый стартап, неминуемо и необъяснимо исчезавший через год-другой, или публично выступал в суде по резонансным делам в качестве адвоката, заодно опровергая свою причастность к преступному миру. Из всех знакомых Макса именно его справедливее и точнее всех описывали слова «он делает деньги». И, уж конечно, его не звали так глупо — Ньютон.
— Честно говоря, я и не думал, что такое возможно. Есть, конечно, супергеройское кино и научные теории, но… На то они кино и теории. — Он встревоженно переглянулся с остальными. — Но теперь, когда я допускаю мысль хотя бы о вероятности подобного, мне придётся быть очень осторожным…
— Но ваш телепорт не должен нести в себе вероятность, которая не была в него заложена законами привычной вам физики.
— Магия — это фактически идея. Мы способны ровно на то, что можем себе представить. Вы прибыли из другого мира, о существовании которого наверняка знаете только вы. Я думаю, в вашем случае портключ должен как бы прислушаться к вам. Возможно, мне стоит создать новый, который, как вы верно заметили, будет нести необходимую нам вероятность. Но и попробовать с обычным не помешает: мои портключи тысячи раз испытаны и совершенно безопасны.
Пожалуй, этот Нью-Йорк и впрямь был безобиден. Однако за сим скудный опыт Лиги в области мультивселенных заканчивался. Зато начались вопросы о том, как именно Макс попал в их мир, что он делал, кто был рядом, где он находился и где оказался… но говорить обо всём этом ему совсем не хотелось. Особенно о причинах, по которым он решился на путешествие во времени. В конце концов, какая разница? Все эти рассуждения неминуемо упёрлись бы в пустые спекуляции, которые Максу никак бы не помогли, а потому интересовали мало: даже он, зная гораздо больше Лиги, помня логику своего кода и инструкции Романо, уже не раз крепко задумывался о случившемся, не находя ответа. А потому он отмалчивался и отнекивался, списывая все события на череду случайностей, коей они, в сущности, и были.
— Прошу прощения, а с чего мы вообще взяли, что это Москва? — спросил вдруг Лондон, едва Макс увернулся от очередного вопроса. Американцы подозрительно переглянулись.
— Шутите? — Он переводил взгляд с одного на другого. — А вы откуда знаете, что вы города? Я вам ничего не должен. И почему ты им так легко веришь? — теперь он обращался только к Марье. — Почему они всё решают? Они же первыми от тебя отвернутся, чуть что-то пойдёт не так. И даже если я причиню этому миру вред, они обвинят во всём только тебя.
— Если вам не нужна наша помощь, вы можете остаться в Лиге столиц. Нам как раз пригодится секретарь. — Темсон поправил на носу очки и подался вперёд. — Потому что вас отсюда никто и никуда не отпустит, кроме как прямо домой. Когда — и если — это станет возможным.
— Увы, вы для нас чужой, — как бы извиняясь сказал Уолтер. — Ваше нежелание сотрудничать, с одной стороны, понятно, но вы совсем не хотите идти на диалог. Потому мы видим в вас главным образом угрозу.
Макс усмехнулся. Вот теперь он слышал знакомые речи.
— В Лиге столиц, а? Вас всего трое — как вы можете решать что-то в таком составе? — он глянул на Хадсона. — Нью-Йорк здесь вообще ни при чём.
— Тот, кто созывает встречу, собирает и её участников, — чуть хмурясь, отозвалась Марья. — Я выбрала партнёров и коллег, которым могу доверять.
— Доверять? Им? Не смеши меня! Это англосаксы теперь твои партнёры? — Присутствующим явно не понравились «англосаксы»; все сели ровнее. — Где же Минск? Астана? Пекин? Анкара? Тегеран? Питер, в конце концов? — Во рту пересохло, когда он решился сказать: — Киев?
Он был готов поклясться, что наконец задел её, что она бы взорвалась в точности как он. Вмешался Хадсон: он привстал из своего кресла и попытался поймать взгляд Макса.
— Боюсь, не всё так…
— Очевидно? — насмешливо перебил Макс.
— Не всё так просто, — терпеливо продолжал Нью-Йорк. — Мы не сможем объяснить ваше появление, и вместо ответов получим только новые вопросы. Попал ли к нам кто-то ещё из вашего мира? А из какой-то третьей или четвёртой вселенной? Если грани между мирами столь тонки, не помешает ли это нашему общему существованию? Подчиняются ли наши вселенные одним и тем же правилам? Прожили ли мы одну и ту же историю? Как наша идентичность сказывается на нашем опыте? Каковы магические силы пришельца? Если эти силы велики, почему мы не можем использовать их на пользу людям? И это только те, что мне сейчас пришли на ум.
— Лига столиц — организация неполитическая, — добавил Вашингтон, сделав ударение на «не». — Политикой у нас занимаются люди. Мы же стоим у фронтира неизведанного. Просто для некоторых столиц игнорирование политики невозможно, и к этому мы относимся с уважением. В конце концов, никого не принуждают к участию.
— Ну и прошлогодний цирк с тенями никому не понравился. В этот раз все захотят чётких ответов вместо сверхъестественных, — пробурчал Темсон, и Макс не понял, о чём он, однако реплика и не предназначалась ему: Нью-Йорк судорожно вздохнул, Вашингтон покачал головой.
— Ладно. Зачем тогда откладывать, раз от меня такие проблемы? — Макс снова взглянул на Хадсона. — Давайте попробуем этот ваш телепорт, портключ или как его там?..
Тот словно зачарованный достал из-за пазухи плоский матовый камень, один из тех, что Макс принял за пресс-папье, но замешкался и посмотрел на остальных в поисках одобрения.
— Прямо сейчас? — уточнил он.
— Нет! — одновременно заявили Марья и Темсон. Они оба что-то собирались добавить к этому, но, видимо, не хотели подавать Максу идеи. У него, однако, уже давно возникла своя собственная.
— Так я и думал, — сардонически покивал он. — Плевать вы хотели, попаду я домой или нет. А ведь она, — он кивнул на Москву, — вам не сказала, что почувствовала во мне энергию, как она выразилась, «живой бомбы». Что волшебным образом забрала её себе, усыпив кучу людей в центре города и чуть не убив меня.
Американцы уставились на неё, но Темсон сверлил глазами Макса. Марья же подчёркнуто ни на кого не смотрела.
— Вы правильно сказали. Игнорирование политики невозможно. Точно не для Москвы. И не для Лондона. И уж точно не для Вашингтона. За этим столом собрались самые жадные до власти столицы, и каждый думает, как обхитрить двух других. Такие, как Ньютон или я, — для вас просто инструменты достижения грандиозных целей.
Он не смог бы их поссорить, только застать врасплох и несколько озадачить, — и именно это ему удалось. И пока он говорил, переводя стрелки с одного на другого, а они следили за руками фокусника, тот маленькими шагами отступал и отступал от стола, и наконец пришёл в движение.
Выскочив в коридор, он со всей силы хлопнул дверью, чтобы заглушить свои шаги, после чего с бешеным сердцем, застрявшим в горле, кинулся в тёмный конец коридора, к комнате с машинкой и телепортами. Стоило догадаться, что это были не пресс-папье! Ну ничего, они с Петро ещё над этим посмеются. Он услышал, как позади открылись две или три двери, но не обернулся. Нью-Йорк что-то крикнул ему, кто-то опрометью бросился за ним следом, но Макса было не догнать.
Он бежал, чувствуя всё больший прилив уверенности: телепорт сработает. В его мире, быть может, нет уникальных координат, но был совершенно уникальный человек.

Утро получилось поздним, но в воскресенье торопиться никуда и не хотелось. Пётр Невский поглядывал в окно, качая головой в такт ненавязчивой музыке, и был приятно удивлён хорошему настроению, которое в кои-то веки не уподоблялось погоде. Вместо осенних ветров в душе царила ясность с лёгким налётом вдохновляющей неизвестности. Он только старался не смотреть в сторону плиты, где неспешно варился кофе: он никак не мог привыкнуть к сцене, которую иногда наблюдал по утрам в собственной кухне. В очередной раз задумавшись на эту тему, он задержал жутко заинтересованный взгляд на кофеварке и со смущённой улыбкой отвернулся к окну.
В дверь позвонили, затем настойчиво постучали. Пётр покачал головой, запахнул халат и босиком отправился в коридор. По пути он выключил свет в ванной, а у зеркала ещё раз оправил халат, после чего открыл входную дверь.
В него влетел человек. Он с такой силой вцепился в Петра, что ему сначала померещилась в движениях агрессия. Но человек, уткнувшись лицом ему в грудь, замер. Плечи его подрагивали, в руках он стиснул полы халата и не поднимал голову, обжигая кожу дыханием. Он стыдился слёз, понял Пётр.
— Какой сегодня день?.. Ты же получил письмо?.. — раздался наконец приглушённый голос. Пётр не понимал, что ответить, и промолчал. Тогда человек медленно отстранился.
Это был молодой мужчина с яркими огненно-янтарными глазами, в котором некоторая брутальность черт гармонично сочеталась с чувственными губами и крупными завитками золотых волос. В глазах стояли слёзы, нос покраснел.
— Петро?
Они что, были знакомы? Но Пётр никогда в жизни не видел этого человека. Тем удивительнее было испытать чувство дежавю, словно они должны были узнать друг друга.
— Что ты надел? И почему босиком? И кто это?..
— Пьер, кто ваш гость?
Париж выглядывал из кухни с вежливой улыбкой, несмотря на то, что «гость» всё ещё стоял близко и не отпускал халат. Незнакомец перевёл изумлённый взгляд с Патриса на Петра.
— Петро, не молчи! Что происходит?
Невский мешкал; незнакомец был на грани паники, и огорчать его совсем не хотелось. Он коротко кивнул.
— Я Пётр. Но, кажется, не тот, что нужен вам.
Янтарные глаза, расширившись от ужаса, рассматривали Невского. Незнакомец отпрянул, наконец-то заметив в его лице что-то чужое.
— Быть не может… Быть не может!.. — пробормотал он, затем достал из кармана какой-то маленький предмет и начал неистово нажимать на него пальцами, словно на экран телефона. — Работай. Р-работай! — злился он. — Просто! Невозможно!.. Работай!
Но ничего не произошло, и он швырнул предмет на пол с такой злостью, что тот сломал паркетину в нескольких сантиметрах от ступни Невского и отскочил в сторону. Пётр даже не вздрогнул, но ему стало не по себе. Патрис подошёл ближе, поднял вещицу и рассмотрел: оказалось, что это был плоский серый камешек. Затем он взглянул на пришельца, который, ощупывая карманы, отступал к двери.
— Вы были в Лиге столиц? Этот портключ, к сожалению, одноразовый.
Пришелец подскочил на месте и дёрнулся в сторону. Патрис в примирительном жесте поднял руки и сделал осторожный шаг вперёд.
— Мы вас не тронем. Что с вами произошло? Вы ведь… потерялись, да? — Но тот молчал и то и дело задерживал взгляд на Невском. От внимания Патриса это не укрылось. — И вы узнали Пьера. Вы знакомы с кем-то, кто выглядит как он и носит то же имя. А вы?..
Петра осенило; это случилось настолько внезапно и быстро, что пульс застучал в висках. Ещё не успев толком обдумать, почему вообще эта мысль пришла ему в голову, он выпалил:
— Это Москва. Другая… другой Москва. Не из этого мира.
На мгновение стало совершенно тихо, не слышно было даже радио в кухне. Брови Патриса поползли вверх, он открыл и закрыл рот, так ничего и не решившись сказать. Может быть, и он разглядел то же, что и Пётр. Гость же словно воспламенился, лишь подтвердив догадку.
— Даже не вздумай! — пригрозил он. — Больше не сработает. Вам на меня плевать! А мне — на вас!
— Я ничего и не думал… — слегка обидевшись, возразил Пётр. Париж, приблизившись, предупреждающе положил ладонь ему на плечо, и они тихо переговорили — Ça va, Pierre? — Oui. Mais c’est quoi cette Ligue? — но Патрис, покачав головой, повернулся к незнакомцу и чуть помедлил, прежде чем заговорить.
— Вы в самом деле Москва? — Тот смотрел не мигая. — У вас забинтовано запястье. Вы ранены? — Патрис указал на его руки. Москва покачал головой. — Как вы оказались в Лиге столиц?
Но на этом паника у гостя, по-видимому, кончилась, его голос обрёл иной тон.
— Что, опять допрос? Вы кто ещё такой?
Проигнорировав выпад, Патрис указал на камешек в ладони.
— Это такие карманные телепорты. Они созданы специально для перемещения в Лигу и обратно. И там же они хранятся. — Подумав, он протянул камешек Москве, но тот не шевельнулся. — С его помощью вы хотели вернуться домой, так?
Москва всё время был похож на загнанного зверя, готового к последнему броску, но тут он моргнул, что-то обдумал и сосредоточенно кивнул.
— Самостоятельно в Лигу столиц попасть вы не могли. Кто-то перенёс вас туда. Вы знаете, кто это был?
— Да. — Он напряжённо посмотрел на Невского, и от его взгляда стало не по себе. — Москворецкая.
— Что?.. — нахмурился было Пётр, но Патрис продолжал:
— Кто ещё там был?
— Вашингтон, Нью-Йорк. И Лондон.
Ах вот почему Темсон всё утро названивал Патрису.
— Вот как… И кто-нибудь из них вам угрожал?
— Отчасти.
— Вас по какой-то причине сочли опасным?
— Да, — Москва даже приосанился и чуть вздёрнул подбородок. — К чему всё это?
Патрис на мгновение задумался. Затем как бы вопросительно переглянулся с Петром, но тот лишь пожал плечами: он не вполне понимал происходящее и впервые слышал о какой-то Лиге столиц.
— В таком случае, у меня для вас пока две новости. Плохая: вас будут искать. Хорошая: здесь вас не найдут.
Москва посмотрел на них обоих с напускным недоумением.
— Да-а? Будут искать, а здесь не найдут? Да что вы говорите. И почему бы вам просто меня не выдать?
Патрис чуть склонил голову, как-то цепко оглядел гостя; с его стороны послышался короткий вздох, означавший, что терпение его постепенно иссякало. Но отвечал он всё так же спокойно.
— Потому что вы явно устали и больше всего на свете хотите домой. И потому что в вашем мире многомиллионный город остался без своего покровителя.
— С чего вам вообще верить мне?
— А вы не хотите, чтобы вам верили?
Москва криво усмехнулся, но ничего на это не ответил, потом перевёл суровый взгляд из-под бровей на Петра.
— А ты что молчишь? Ты веришь?
Невский вздрогнул.
— Да, верю.
— Что, вот так просто? — Москва сощурил свои огненные глаза. Чувство дежавю усилилось.
Что ж, раз из них двоих Патрис проявил терпение, то Петру прямо сейчас это было без надобности. Он расправил плечи, так что халат слегка разошёлся на груди, и впустил в голос холод, который в старые времена был противоядием от Марьиных уколов.
— Просто или сложно — это я решу сам, ибо вы очутились на моём пороге. Однако охотно верю, что ваш Петро не бросил бы вас в беде. Не брошу и я. — Он смягчился, заметив на себе заинтригованный взгляд Патриса. А почувствовав, как краснеет, негромко добавил, ни к кому не обращаясь: — Завтрак ждёт.
И первым отправился в кухню.

Пока он, сосредоточившись на радиопередаче, переносил еду и кофе на обеденный стол, Патрис и Москва переговаривались в коридоре. О чём именно, было не понять, но, судя по тону, разговор был спокойным. Петра кольнула совесть: вспылил на пустом месте, да ещё и перед незнакомцем, которому нужны его помощь и сочувствие, а не гордый нрав. Однако, заслышав шаги на пороге кухни, он снова весь напрягся и выпрямил спину; но одёрнул себя и всё же привычно ссутулился.
Взгляд Москвы метнулся по углам и окнам, его лицо было удивительно ровным, нетронутым какими-либо чувствами, полыхавшими всего мгновения назад. Впрочем Пётр узнавал в походке осторожность, в грубом эскизе толстовки и чёрных джинсов — готовность бежать. Гость как бы небрежно держал в руке плоскую сумку для ноутбука, но не было сомнения, что его побелевшие пальцы никогда в жизни не выпустят кожаную ручку.
Патрис, зайдя следом, адресовал Петру очередной взгляд, на этот раз слишком быстрый, чтобы из него можно было бы что-то считать. Он выдвинул из-за стола стулья и приставил третий, приглашая гостя сесть. Даже будучи не у себя дома, Париж не утрачивал гостеприимства в отношении других, и Пётр порадовался, что не оказался с этим Москвой один-на-один.
— Как грубо с моей стороны: я даже не спросил, как вас зовут, — будто извиняясь сказал Патрис, но гость словно и не почувствовал притворства.
— Максим. Или Макс. Да, как угодно…
Почему-то Петру первым на ум пришли имена «Саша» и «Миша», но они с этим типом всё никак не вязались. А это потому что он даже не Максим — добродушный парень, а что-то колючее и взрывоопасное — М-а-к-с, и просто не мог быть никем другим.
— А это вы заболевший эксперт по параллельным вселенным? — спросил он Патриса. По голосу было не понять, говорит ли он серьёзно или вот-вот улыбнётся, — так обманчиво двигались его губы.
— Кто-кто, прошу прощения?
— Рим.
Париж замер на месте и комично моргнул, а затем рассмеялся.
— Если бы! Слушайте, с ним меня ещё никогда не путали.
— Ну и кто вы?
— А на кого я похож?
Макс оценивающе посмотрел на него, задержав взгляд на светлых волосах. Пожал плечами.
— Допустим, Стокгольм.
— Ах, нет. Я всего-навсего Париж.
Пётр поставил перед гостем чашку и тосты, они с Патрисом одновременно сели за стол. Максим всё это время пребывал в полном молчании и, как оказалось, во все глаза пялился на Патриса.
— Париж? Почему мужчина?
— Захотелось? — Патрис пожал плечами.
— Париж — женщина.
Патрис усмехнулся, вполголоса бросив Петру: Ça ne vous rappelle rien, cheri? Тот возмущённо вскинул брови, но его комментарий предназначался гостю:
— Москва, вообще-то, тоже.
Максим недовольно уставился на него, но промолчал.
— Не очень люблю делать это за едой, но… — Патрис ощупал одежду, достал из кармана маленькое зеркальце. — À tout à l’heure! — подмигнул он Петру и взглянул в зеркало. Солнечный зайчик тронул его лицо, и в моргнувшем блике света он исчез.
Теперь на его месте сидела Патиш. Она поправила чёлку и чуть взбила пышное каре, зябко повела плечами и размяла шею.
Москва сидел не шевелясь, разинув рот. Он таращился то на её лицо, то на её домашний тонкий свитер, рукава которого были теперь слишком длинными. Он словно хотел что-то сказать.
— Ага, кажется, меня вы всё-таки узнаёте, — невзначай сказала она и снисходительно улыбнулась.
— Патрис?..
— Временами, — она кивнула. — Но сейчас — Патиш.
Гость нахмурился.
— Она никогда так себя не называла.
— Но я — это я, а не она. — Как ни в чём не бывало Патиш продолжила намазывать джем на ломтик бриоши. — Мы правда с ней так похожи?
Максим рассеянно кивнул; её превращение сбило его с толку, будто он жутко её застеснялся. Невский, между тем, подумал о том, как и его легко перепутали с каким-то другим Петро.
— Как она поживает?
— Не знаю. Мы давно не общались.
— Вот как? Очень жаль.
— Это с Петро они всегда были большие друзья. И с Лондоном, но там что-то непонятное, — негромко, даже обидчиво пробурчал Максим, кашлянул, уставившись в чашку с кофе, отщипнул кусочек тоста.
Пётр и Патиш переглянулись. Наверное, они подумали об одном и том же: мир Макса, конечно, был другим, но местами всё же не отличался от их собственного.
— Лондон и понятное не сочетаются… А какой он, ваш Петербург?
— Хороший, надёжный, — Макс пожал плечами, словно это были само собой разумеющиеся вещи. — Мой лучший друг.
Он произнёс «друг» так, словно за дружбой было что-то ещё.
— А выглядит так же?
Москва быстро посмотрел в сторону Невского, покачал головой.
— Стрижка другая, выражение глаз. Меньше морщин.
«Морщины?» — беззвучно переспросил Пётр, но Патиш спрятала улыбку в чашке. Выждав паузу, она несколько сменила тему.
— А кто вам рассказал про, гм, заболевшего эксперта?
— Не помню, кто-то в этой Лиге. Англичанин.
— Вот как… Да, пожалуй, эксперт наш и правда долго болел. Но совсем скоро уже поправится. Впрочем, к нему до сих пор не пускают посетителей, и никто не видел его уже целый год.
Максим слушал очень внимательно, несмотря на то, что снова напустил на себя ничего не выражающий вид. Он даже как бы случайно повернул голову так, чтобы лучше слышать всё, что скажет Патиш.
— Меня бесконечно забавляет, что к числу экспертов по параллельным вселенным Рим причислил тот, кто с ним никогда и никуда не путешествовал.
Было заметно, что она невзначай пытается пригласить Максима к разговору, но тот не поддавался. Тогда Пётр решил тоже поддержать беседу.
— Точно, вы же с ним катались по Европе. Кажется, в семидесятых?
— Было такое. У нас сохранились путевые дневники, впору книгу написать… Как-то раз Ромео взял меня в путешествие в будущее. Оно длилось от силы секунд десять, нас быстро выбросило обратно. А однажды мы отправились в параллельную вселенную. Мы никого не встретили — была середина ночи! Покатались вокруг Колизея, Ромео потерял свои часы, и мы вернулись домой.
Максим перестал жевать.
— Когда это было?
— Лет пятнадцать назад.
— Вот как. — Медленно выдохнув, он вернулся к еде. — А вы что-то особенное умеете делать? Зачем он брал вас с собой?
Кажется, этот вопрос если и не смутил её, то немного удивил.
— Для компании. В качестве наблюдателя его эксперимента. Потому что одному в первый раз страшно. Потому что так веселее, — Патиш пожала плечами, — и я переживаю за него. Мы же друзья.
— Друзья?.. — тут он осёкся и попытался исправиться. — Ну да, это понятно. — И быстро вернулся к интересовавшей его теме: — Как вы попали в этот параллельный Рим?
— Ромео сильно полагался на свою магию и удачу.
— Но как именно вы переместились? У вас ведь было какое-то устройство?
Она покачала головой.
— Не было. Только магия.
Максим хмурился; быть может, в его мире магия работала иначе?
— А как вы поняли, что попали в параллельный мир? — осторожно спросил Невский.
— Город был просто… другим, — Патиш на мгновение задумалась. — Как будто кто-то разобрал за вас вещи: они всё те же, но лежат не на своих местах. И Ромео сказал, что почувствовал себя однодневным туристом.
Повисла несколько зловещая пауза. Все трое переглянулись, и этот маленький светский жест как будто сблизил их.
— Интересно… — задумчиво проронил наконец Максим.
— Звучит опасно, — заметил Пётр.
— Оглядываясь назад, я теперь тоже так думаю, — согласилась Патиш. — Интересно и опасно. Но когда Ромео предлагает что-нибудь безумное, отказаться бывает очень сложно.
Пётр решился задать вопрос Максу.
— А как вы попали к нам? То есть, я понимаю, что случайно. Но что вы делали до того? Как вас нашла М… Марья?
Он запнулся на её имени, ожидая, что Максим увильнёт, промолчит или ощерится, но тот, отклонившись на спинку стула, обнял ладонями чашку и задумался. Его мрачность сменила тон с гнева на уныние. Глядя сквозь стол, он заговорил неторопливо, словно и сам взвешивал случившееся.
— Очнулся — на полу. Значит, до того потерял сознание… Вышел, хотел вызвать такси — телефон не ловил. Проездной в метро не сработал, карточка тоже. Я даже пошёл в банк, права там качал — меня не узнали… Тогда я понял, что что-то не так. Пошёл в старую квартиру, а ключ не подошёл. Я думал, сделаю отмычку, — оторвавшись от чашки, он быстро, нервно перебирал пальцами воздух, иногда постукивая по столу. — Потом я увидел её. Она сразу поняла, кто я, какой я. Мне хотелось уйти, оказаться как можно дальше. Я думал, я улизнул, но она… догнала, и вдруг стало темно… А потом проснулся уже в этой… в Лиге ваших столиц.
Его руки замерли. Он шумно вздохнул, поёрзал на стуле и кашлянул; ему, наверное, не хотелось тишины после своих слов.
— Это она сочла вас опасным? — тихо спросила Патиш. Максим, поджав губы, кивнул. — Почему? — Он покачал головой. — Вы что-то сделали?
— Кроме того, что попытался открыть своим ключом её квартиру, вроде ничего.
Невский рассеянно помешивал кофе. Он кое-что знал о магических способностях Марьи, но его скудные знания не совпадали с рассказом Максима.
— Зачем вы туда пошли? — спросил он.
— Куда?
— В старую квартиру, вы сказали. Значит вы живёте по другому адресу. Но отправились не домой.
Макс спокойно выдержал взгляд, задумчиво моргнул.
— Сам не знаю. Думал, что встречу кого-нибудь знакомого.
Хотя ответ прозвучал искренно, Невскому померещилась недосказанность, но он не решился давить. Да и странно было бы требовать от нечаянного гостя безоговорочного доверия. Пётр повернулся к Патиш.
— А мы… то есть, вы точно не можете спросить у Ромео совета?
Она полузагадочно, полупечально улыбнулась.
— Честно говоря, я и сама об этом думаю. Можно попытаться.
Максим фыркнул.
— Но он же болеет. Или вам по дружбе сделают исключение?
— По дружбе не сделают, — ответила Патиш. — К его несчастью, он мне должен. И мы побратимы.
— И что с того?
— Он не сможет отказать.
Москва, кажется, устыдился своего сарказма и оставил слова при себе. Патиш быстро завершила завтрак, взглянула на часы и встала из-за стола.
— Что ж, надо двигаться. Пьер, найдёте мне самолёт до Рима? Я пока соберу вещи…
— Самолёт? Сейчас? — встрепенулся Невский. — Разве нельзя позвонить?
— В Ватикан? Там легко бросят трубку. Но закрыть передо мной дверь будет невозможно. Я должна проведать Ромео до того, как это сделают Лондон или Москва. И предупредить о них Санктуса и Венеру…
Пётр, опешив, молча смотрел на приотворённую дверь кухни, за которой она исчезла. Он не был готов к её отъезду и никак не представлял, во что выльется невинное желание помочь гостю. Сердце потяжелело, едва он пожалел о своём вопросе, и тогда он срочно прогнал из мыслей эгоизм и малодушие. Да и Максим смотрел на него с несмелым сочувствием, отчего Невский окончательно смутился и пришёл в себя.
— Кто такие Санктус и Венера? — спросил Макс, и Пётр благодарно ухватился за разговор.
— Ватикан и Венеция. Они заботятся сейчас о Риме.
— А что с ним случилось-то такое?
— Долгая история, честно говоря. Он лишился своей магии и… уменьшился.
— В смысле?
Пётр показал пальцем примерно три сантиметра над столом.
— Вот таким стал.
Макс неверяще усмехнулся.
— И это у вас в порядке вещей?
— Нет, — смущённо улыбнулся Невский. — Это впервые.
— А почему побратим не может отказать?
— Связь такая — особая, как бы братская. То есть, отказаться-то можно, но это низко… У вас разве нет побратимов?
— Да есть, конечно, но это скорее что-то условное. Людям нужно.
— Я имею в виду, у вас, Максим, у Москвы?
Максим внезапно заострился.
— Почему ты мне выкаешь?
— Вы мне вообще-то тыкаете, — холодно заметил Невский, который это «ты» всё время благосклонно игнорировал.
— «Вы» — бездушный официоз.
— Это просто уважительно.
— Да ты б себя слышал. Показушная вежливость.
— А ваше «ты» звучит фамильярно. Я вам не половой в трактире.
— А что, царь-государь-батюшка, что ли? Я к тебе как к равному обращаюсь.
Пётр сощурился, сжал челюсти.
— Я на «вы» даже к друзьям иногда. И оно равенству нашему не мешает.
Макс, слыша шорохи из комнаты, где Патиш собирала вещи, хитровато покосился в сторону.
— Но и не сближает, а? Не роднит людей.
И чего он добивался? «Я вас и на «вы» могу очень далеко послать», — хотел сказать Невский, но промолчал. Вестись на глупые провокации он не собирался. Максим это, кажется, тоже понял, а потому выдвинул ультиматум:
— Будешь выкать — я с тобой не разговариваю.
Но Пётр ничего ответить на это ребячество не успел — на кухню вместо Патиш вернулся Патрис. Он был уже в плаще, с сумкой в руке, волосы собраны в низкий хвост; даже в такой суматошный момент он выглядел деловито и элегантно. Первым делом он обратился к Максиму.
— Мне бесконечно жаль, что мы встретились при таких тревожных обстоятельствах, но я всё-таки искренне рад знакомству с вами. Москва, — Патрис протянул ему руку, и тот оторопело вскочил, чтобы её пожать. Он смотрел и на Патриса, и на рукопожатие в замешательстве, как-то заторможенно. Патрис с мягким смешком отнял наконец руку. — И, пожалуйста, постарайтесь не обижать Пьера, — добавил он. — Конечно, он другой и ведёт себя иначе, ведь он не ваш Петро. Но зато он чей-то ещё…
Патрис посмотрел на Невского, и тот наконец-то не избежал прямого взгляда. Кажется, даже не покраснел.
— Я напишу вечером, как только будут новости. И всё ещё жду от вас номер рейса, — подмигнул Париж.
Невский догнал его у двери и потянул за уголок плаща назад.
— Пьер… — с притворным укором протянул Патрис, рассматривая его лицо.
— Мне что-то страшновато оставаться с ним наедине, — прошептал он.
— Я знаю наверняка, что вы можете во всех смыслах постоять за себя. И я буду на связи.
— А вдруг его прислала Марья? — робко предположил Пётр и добавил едва различимо: — Из-за того, что случилось летом?
— Сложно такое представить, честно говоря.
Невский шагнул ближе.
— Он сказал, что «вы» не сближает, и намекнул на нас.
— Я слышал. Но надеюсь, что мне вы всё-таки верите больше.
Они едва не соприкоснулись носами.
— Вы вернётесь?
— Нескоро. Я не отвечал Темсону несколько дней, и он наверняка решит навестить меня лично, даже если я ему сейчас же напишу. И когда он заглянет в мои мысли, узнает о нас с вами. Сейчас мои воспоминания слишком свежи, чтобы я мог их от него спрятать.
— Ну и пусть узнает.
— Он же умрёт от возмущения, — усмехнулся Патрис. — Но ещё он узнает о нашем госте. И тогда вместе с Мари и Уолтером нагрянет сюда, и некрасивых сцен избежать уже точно не получится. Из Рима я поеду домой.
Грустно вздохнув, Петербург совсем поник. Его подбородка невесомо коснулись пальцы, он нехотя поднял голову.
— Мы с Патиш на целые месяцы украли вас у братьев и сестры. Они по вам наверняка скучают, проведите время с ними. Отправьтесь вместе в путешествие. Куда-нибудь, где тепло, м?
— Пожалуй, вы правы. Мне надо немного отвлечься, — Пётр уныло кивнул и смущённо добавил: — Я слишком привык, — он неопределённо махнул рукой, — к этому всему.
— Мы с вами с самого начала понимали, что будет непросто. То, что у нас было это время, пока нас никто не тревожил, — настоящий подарок судьбы. Но мы не можем отвернуться от того, кому нужна помощь. Я слишком хорошо представляю себя на месте Максима. Попробуйте представить себя и вы… И мы ведь не расстаёмся, — сказал Патрис. — Мы просто какое-то время не увидимся. Нам нужно привыкнуть к этому.
— Нам? Скорее уж мне…
— Если вы думаете, что мне легко уезжать, подумайте ещё, Пьер.
Расстояние между ними сократилось до нуля. Это был даже не поцелуй — просто касание губ, но Петру совсем не хотелось отстраняться. Ему померещились руки под распахнутым халатом, и его собственные — под пальто. Вот бы остаться наедине, погасить свет; как вчера, как тогда, как летом. Заманчивая мысль слилась с сердцебиением, затем раздробилась в навязчивый ритм транса, в гипноз; Невский не понимал, кому делает внушение — себе или ему… Но Патрис поддался лишь на мгновение, как бы пообещав, что в следующий раз ни за что не отпустит, и вынырнул из его омута.
Они прижались друг к другу лбами. Словно переговорив без слов, отстранились.
С нежным скрипом закрылась дверь. Как и всегда в отсутствие Парижа и его света, полумрак в квартире стал гуще. Пётр, шмыгнув носом, закутался в халат и направился в спальню.
— И что это было?
Максим, стоя на пороге кухни, выразительным, дразнящим взглядом указал на дверь. Пётр подошёл неспешно, встал близко и, вытянувшись, посмотрел сверху вниз. Они долго глядели друг другу в глаза, и Невский перебирал мысли словно пули в барабане револьвера. Он выстрелил холостым.
— Моя личная жизнь.
Максим сдался легко и поднял вверх руки.
— Ладно-ладно, понял… Тогда к делу. Мне тоже нужно будет поехать в Рим?
— Не знаю. Сперва дождёмся звонка от Патриса.
— И сколько ждать?
— Думаю, до вечера.
— А если Рим не поможет?
— Поищем другой способ.
— Как оптимистично. Он сказал, что меня здесь не найдут. Почему?
— Хм… Постороннему ко мне домой сложно попасть. Не зная адреса, нельзя, но и адреса недостаточно. Нужно, чтобы я или ждал гостя, или пригласил его войти.
— И как? Ты меня ждал или пригласил? — ухмыльнулся Макс.
Похожая мысль постоянно гудела на фоне: как он так беспрепятственно вошёл? Вернулось зыбкое чувство дежа вю, одно за другим перед глазами вспыхнули лица, и одно из них — Марьино. Пётр вздохнул.
— Метеорит не спрашивает, где ему упасть. Но раз уж упал, будь как дома.
— И что мне, сесть тут и сидеть теперь?
Но Пётр не ответил и закрыл за собой дверь спальни.

Макс ходил по квартире словно по музею. Всё было совсем не таким, как у Петро: длинный тёмный коридор, три комнаты, намёк на бывшую четвёртую — просторный холл напротив не менее просторной кухни, старинная ванна на ножках, старый паркет, сохранившаяся, обновлённая лепнина на потолках.
В самой маленькой комнате стоял большой письменный стол с лампой и бумагами, в углах возвышались монолиты книжных шкафов, на стене между ними висел план города. На противоположной стене была устроена стихийная портретная галерея из десятков картин и фото. Макс присвистнул и покачал головой; все эти портреты были обращены к тому, кто обычно сидел за столом, большинство лиц смотрело в упор. И несмотря на общее бодрое, живое настроение портретов — они наверняка были подобраны друг к другу, — впечатление создавалось гнетущее.
Максу понравилась гостиная: большая, с высокими окнами и белоснежными стенами, с приятным глазу минимумом мебели. Только усевшись в ближайшем к камину кресле, он огляделся как следует и заметил кабинетный чёрный рояль, который каким-то образом пропустил. Инструмент сбил его с толку, словно искривил образ Петербурга, который Макс сооружал в голове; он привык к другим аспектам искусства. Он привык к творчеству Петро…
С глаз будто сошла пелена. Макс, чувствуя, как вновь закипает паника, поспешил открыть ноутбук и отвлечься на код, который так долго хотел снова перечитать. В мыслях маячил его Петро — слегка застенчивый, тихий, улыбающийся только ему, в старой одежде, которую не жалко испачкать. С карандашом за ухом, который Макс всегда снимал и ставил в стакан на столе. С руками, перемазанными то краской, то углём, то глиной… Может, если как следует всмотреться в код, этого будет достаточно, чтобы снова увидеть его?
Он не слишком-то надеялся на помощь «местных», как он окрестил их про себя — те полагались на магию, удачу и субъективность ощущений. Ему стоило придумать свой план, раз уж провидение милостиво предоставило ему столько времени. Можно было бы в теории переписать программу, прикрепить к ноутбуку другой артефакт — да весь Макс целиком был из нужной ему вселенной, — и попробовать снова. Но он не знал, как параллельные миры взаимосвязаны, и не мог брать в расчёт зыбкость удачи. Он и не был очень-то удачливым.
Для возвращения назад в коде существовала специальная команда отмены: затратив огромное количество Максовой энергии, она должна была насильно выдернуть его из времени и пространства, где бы он ни находился, в первоначальное состояние — в съёмную квартиру на Чистопрудном, спустя две минуты после отбытия. Может, стоило использовать её, да и дело с концом?
Он прикрепил контактную панель, проверил код, прижал к панели большой палец и запустил программу. Зажмурившись, Макс слушал шум ноутбука, и каждую секунду ждал, как его затопит жар магии, как неумолимо укроет одеяло лавы, как взорвётся внутри солнце… Но ничего не произошло. Он открыл один глаз, а затем внимательно посмотрел в экран. Attempt FAILED, а дальше описание ошибки, вчитавшись в которое, Макс едва не переломил ноутбук надвое: отмена не сработала, потому что параметры первоначального состояния были неизвестны. Он ввёл параметры вручную — выучил их наизусть, пока отлаживал код, но и это не помогло: теперь для команды не существовало точки назначения.
Первоначальная идея о путешествии в прошлое теперь казалась смехотворно фантастической, а часы, врученные Романо, — дурной шуткой. Макс был почти уверен, что к нему попали часы местного Рима, которые тот потерял якобы пятнадцать лет назад; которые Романо якобы забрал из двадцать первого года. Таких совпадений не бывает. Но Романо путешествовал только во времени, а если бы он прыгал между мирами, то не смог бы долго это скрывать, не смог бы удержать хаос, который неминуемо последовал бы за ним.
Только вот у Романо не было источника бесконечной энергии, а у Макса был. Рим подал ему эту идею, угомонил свою гордыню и легко согласился помочь с часами, был рядом почти всё время. Макс, потерявшийся во мгле новой реальности, увидел крохотный лучик света, ухватился за него и был слишком увлечён задачей, чтобы заподозрить неладное. А ведь Романо в последние годы настойчиво добивался его внимания, демонстрируя свою верность и поддержку, даже когда ему это было совсем не выгодно. Мог ли он подставить Макса в момент отчаяния, когда вокруг не осталось друзей?.. Он почувствовал, как логика уступает под напором паранойи, и тогда твёрдо сказал себе: «Нет, не мог».
Он один был виноват в том, что не увидит больше Петро, что обрёк его на одиночество и оставил без своей защиты. Опрометчиво смелый, отчаянный, — что он сделает, получив сообщение? Перед мысленным взором вспыхнуло воспоминание о тёмной крыше, о них двоих, смотрящих вниз, об отрешённости во взгляде Пети, словно он был готов шагнуть вниз, в вечерний свет проспекта…
В гостиную бесшумно зашёл Пётр, он на ходу смотрел в телефон. Одежда, видимо, была для него чем-то вроде брони: вместо старомодного, но красивого расшитого халата на голое тело — чёрная глухая водолазка, вместо льняных домашних штанов — строгие отутюженные брюки. В своём собственном доме он даже надел носки и туфли. Макс мысленно поёрничал на эту тему, но ничего не сказал вслух и уткнулся в ноутбук.
Телефон Петра единожды тренькнул, он усмехнулся, а затем сообщил:
— Патрис отправляется совсем скоро. Часа через четыре будет уже в Риме. Обещает позвонить не позже шести.
Макс решил, что ему послышалось.
— Как через четыре?
Пётр посмотрел в телефон.
— Мне удалось найти прямой рейс.
— В смысле, прямой?
— В твоём мире таких нет?
Он прикусил язык. На то, чтобы соврать, оставались микросекунды.
— Не, нет.
— Почему?
— Так сложилось.
К счастью, Пётр не стал расспрашивать. Он что-то ещё написал и отправил, сел за инструмент, положив телефон на рояль.
Макс напряжённо выдохнул; он был неосторожен, но ему всё-таки повезло. Его первоначальный план исключал общение с посторонними людьми, так что он не утруждал себя сочинением убедительной легенды. Теперь же стоило о ней хорошенько подумать…
Зазвучала хрустальная, почти нежная мелодия. Какая-то западная, смутно знакомая песня, кажется, звучавшая накануне по радио, но Пётр не пел. В периферии Макса он и рояль слились в единое чёрное пятно. Музыка потихоньку затопляла гостиную, убаюкивая, обнимала щиколотки и подбиралась к коленям, тушила пожары, превращала лаву в камень. Запоздало Макс понял, что это было всего-навсего крещендо.
Тут до него дошёл смысл слов «прямой рейс»: у местных не было войны. Озарение было настолько внезапным, что он чуть не выскочил из кресла. Он уставился на рояль, на бледные на чёрном фоне, взлетающие пальцы, на чужого Петро. Как, как они избежали войны? Почему Москва союзничала с Западом? Неужели они жили той жизнью, о которой Макс мог теперь только мечтать?
Музыка резко прервалась.
— Слишком громко? — извиняясь, спросил Пётр. Макс растерянно покачал головой.
Он не знал, как задать вопрос.
— Ты хорошо играешь, — сказал он невпопад. — Выступаешь?
— Ой, нет. Это хобби.
— Чем ты вообще занимаешься?
— Выставками — в музее работаю. Ну и… так, городскими делами. — Макс уже собрался всё-таки спросить на нужную тему, но Пётр, кивнув на ноутбук, добавил: — А ты?
— Я разработчик. Программирую.
Повисла пауза, Пётр вежливо ждал продолжения; затем уточнил:
— Что программируешь?
«Машину времени».
— Машинное обучение, анализ данных. Нейросети, вот это вот всё.
— Ого. И ты сам всему научился?
Макс гордо кивнул, тут лгать не пришлось.
— Вы похожи с Марьей, — задумчиво изрёк Пётр. — Она тоже выбрала сложную профессию. Она финансовый аналитик.
Может, в этом было дело? Он стал программистом и перечеркнул этим свою жизнь?
Зазвонил телефон. Пётр лениво глянул на экран, а затем нахмурился.
— Как будто знает, что о ней говорят, — пробормотал он и добавил громче: — Это Марья.
Макс быстро кивнул и притаился.
— Алло. Здравствуй. Да, один… Нет. Что-то случилось?.. Потому что ты не звонила мне с июня… Нет, я не собираюсь ничего обсуждать. Просто ты позвонила, тебя что-то беспокоит… По голосу слышно… Что-что? Секунду…
Он отвёл телефон от уха и включил громкую связь.
— Что ты сказала?
— Я думала тебя навестить, — сказал телефон голосом Марьи. Макс округлил глаза.
— Неожиданно. С чего вдруг?
Марья усмехнулась.
— А разве нужна причина?
— Мне нужна, да.
Она шумно вздохнула.
— Нам надо поговорить. Про лето. Про нас. Про… них.
— Про кого?
— Ох, Петя... Про де Лясенов.
Пётр недоверчиво посмотрел на телефон, потом на Макса.
— Не знаю, что про них говорить, ты вроде уже всё сказала.
— Я хочу извиниться. Но не так, не по телефону… Можно я заеду сегодня?
Макс поднялся из кресла, но Пётр покачал головой.
— К чему такая срочность?
— А… тебе неудобно? Я просто по делам тут, в Петербурге, и у меня свободная минутка выдалась…
Пётр потёр ладонью лицо, сжал пальцами переносицу. Марья беспокойно напомнила о себе:
— Ты в Париже, да?
— А ты бы и в Париж поехала извиняться? — с мрачным сарказмом откликнулся Пётр.
— Да. Но с… ними я хочу поговорить отдельно.
Он посмотрел на Макса и прижал палец к губам.
— Понятно. В общем, я дома. Когда ты хотела зайти?
— Через полчаса-час.
Он попятился к стене, когда Макс, проигнорировав его предупреждающие жесты, выскочил из кресла.
— Ты одна приехала?
— Одна, — быстро выпалила она. И, осознав это, добавила: — С кем же мне быть?
— Ну, ты сказала, что по работе тут, я подумал, вдруг с коллегами… Ладно, жду тебя. Пойду чайник ставить.
Он сбросил вызов. Макс кипел.
— Будь как дома, говоришь? Она меня нашла! Так-то меня тут никто не тронет, а?
— Угомонись, — устало, строго сказал Пётр, словно приложил ко лбу лёд, так что Макс мгновенно утих. — Разумеется, она здесь из-за тебя. А меня, наверное, будет просить посодействовать в поиске. Только вот вряд ли она знает, что ты уже здесь.
— С чего ты так решил?
— Иначе она позвонила бы не по телефону, а прямо в дверь. Но она секретничает и увиливает, что значит, дело важное, а я могу ей помешать, — он окинул Макса задумчивым взглядом. — В этом вы тоже похожи… Так что всё-таки произошло в Москве?
Отвечать не хотелось — один ответ повлёк бы за собой новые бесконечные вопросы. Но его ситуация становилась хуже с каждым часом, а притворяться и бояться он смертельно устал. Для самоуспокоения Макс решил, что его подкупили знакомый взгляд и знакомый голос. Он собрал всю свою паранойю, стресс и напряжение в кулак и раскрыл ладонь, на которой вспыхнул крошечный шар ослепительной плазмы. Пётр дёрнул плечами, будто хотел прийти в движение, но всё же остался на месте.
— Она почувствовала вот это. Мою магию, мою энергию. И сочла за угрозу. Сказала, что я похож на бомбу.
— Что она сделала?
— Забрала мои силы… Как будто выпила мою жизнь.
Пётр тяжело вздохнул и кивнул.
— Ты вроде не удивлён, — с досадой заметил Макс.
— Она умеет делиться энергией. Даже оживлять. Я подозревал, что способна и на обратное.
Отойдя к окну, он осторожно посмотрел сквозь тюль на улицу.
— В отличие от посторонних, зайти в мой дом она может и, более того, зайдёт. Но тебя всё равно не заметит, — он отвернулся от окна. — Я могу создавать… как это назвать? Защитное поле?.. — Макс ждал каких-то спецэффектов, искр, звуков и пассов руками. Пётр неловко добавил: — Если точнее, я его и не создаю, оно само, непроизвольно. Как иммунитет.
— И что? Это поле не даёт ей чувствовать меня?
— Наверное. Ещё это мой город, и моя магия здесь гораздо сильнее, а её или твоя — слабее.
Макс прислушался к себе и был вынужден признать, что Пётр прав: внутри как всегда всё бурлило, но он будто наблюдал за извержением вулкана издалека, между чувствами и всепожирающим пламенем лежал обрыв, не давая одному слишком быстро становиться другим. Даже сгусток плазмы получился маленьким и не слишком горячим; он сомкнул ладонь и потушил огонь.
— Но она знает меня в лицо.
— Я думаю, что она не увидит тебя, даже если столкнётся нос к носу. Но лучше не будем это проверять. Ты спрячешься в спальне, она туда не пойдёт. Возьми все свои вещи. И будь, пожалуйста, осторожен с огнём: здесь кругом дерево.
Ничего не оставалось, кроме как довериться Петру. Макс покорно зашёл в спальню и сначала уселся на пол, между кроватью и окном, но как только остался один, он подскочил к двери и прижался к ней ухом.
Пётр что-то делал на кухне, шумела вода. Затрещала конфорка плиты, гулко зашелестел газ, с металлическим стуком на плиту забрался чайник. Тут же зазвонили в дверь — как показалось Максу, с ненужным усилием, требовательно. Он зажмурился и задержал дыхание. Торопливые шаги из кухни в коридор. Дверь открылась.
Они говорили тихо. Пётр — отстранённо, холодно, Марья — словно ступая по льду. По долетавшим словам Макс понял, что продолжается их телефонный разговор. Закипел чайник. Они ушли на кухню.
Ко всем прочим странностям этой вселенной добавилась новая — похоже, Москва и Петербург не так давно расстались. Макс сложил два и два и понял: из-за Парижа. Стало неловко и даже слегка обидно. Сама мысль о том, что Питер мог заинтересоваться кем-то ещё, казалась крамольной, порочной. Помимо прочего, местный Париж становился то мужчиной, то женщиной, и это в голове уж совсем никак не укладывалось.
Марья засмеялась. Разговор стал громче, как будто теплее и дружелюбнее. Макс бросил подслушивать, на цыпочках отошёл от двери и принялся разглядывать спальню. Примечательной была кровать — большая, высокая, со столбиками, но без полога, с наверняка дорогущим гобеленовым покрывалом. Шкаф, пуфик, стул — разномастные, но всё-таки сочетающиеся друг с другом. Консольный столик с задвинутым в угол одиноким пыльным графином — довольно странный аксессуар для спальни. Комод немного отстоял от стены; след на обоях и сбитый абажур лампы подсказывали, что его пару раз слишком сильно толкнули.
Макс снова сел на пол, но на этот раз с другой стороны от кровати и ближе к двери. Скучая, он не знал, чем себя занять, и из любопытства был готов даже заглянуть в шкаф или ящик комода. Но он всё-таки не хотел шуметь. И тут какое-то движение привлекло его внимание: на кровать вспрыгнул кот.
Кот был большим и пушистым, но при этом каким-то иллюзорным, словно мехом ему служила чёрная густая дымка. Он уставил на Макса немигающие жёлтые глазищи, на мгновение зажмурился, а потом зевнул. Кажется, в его пасти было слишком много зубов. Макс помахал коту, и тот дёрнул усами, показав клыки. Походило на улыбку. Кот долго ещё разглядывал Макса, затем спрыгнул к нему на пол и уселся рядом. Вблизи было видно, что кот состоит не из дымки, а из шерсти, и что эта шерсть останется на одежде. И конечно же, кот не улыбался. Но от его любопытного и понимающего, почти человеческого взгляда было не по себе.
В коридоре тихонько скрипнул паркет. Ручка на двери дёрнулась вниз, и Макс вцепился руками в коврик, а кот выгнул спину и распушил хвост. Послышались шаги и голоса — теперь их было очень хорошо слышно.
— Это спальня. Ванная — другая дверь, — сказал Пётр.
— Прости, я редко у тебя бываю, — извинилась Марья и всё-таки открыла. Максу поначалу показалось, что она смотрела прямо на него, но на самом деле взгляд её был расфокусирован. Она с небрежным любопытством, наскоро изучила содержимое комнаты, задержала взгляд на комоде и абажуре и неплотно прикрыла дверь.
Макс думал, что умрёт на месте, но защита Петербурга всё-таки сработала.
— Ты кого-то ищешь? — он снова говорил строго.
— Нет. Я ошиблась дверью. Но что же, мне и заглянуть нельзя?
— А если у меня там любовница?
— Петя, не начинай…
— Или любовник?
— Петя.
— Когда ты узнала о моих чувствах к ней, помнишь, что ты мне сказала? — Москва промолчала. — Ты сказала: «Поступай так, как хочет твоё сердце». Ещё сказала, что не ревнуешь и не злишься.
— Я и не ревную, с чего ты взял…
— Ты фактически разрешила мне эти отношения, — перебил Пётр. — Но как только я не ответил на один-единственный звонок, ты приехала, поставила на уши Костю, Катерину и Петьку, а потом пыталась устроить мне допрос и выговор. И не только мне, но ещё и ему, будто мы два провинившихся школьника. В моём собственном доме, в моём кабинете.
— Я волновалась, потому что раньше ты отвечал.
— Неправда. Я и раньше не отвечал, но так не волновалась… Ну да будь по-твоему. Но в Рязани-то что случилось? Никто тебя там не удерживал, ты могла уехать в любой момент, но осталась — чтобы что? Проконтролировать меня и Патриса?
— Вы оба крайне доверчиво отнеслись к просьбам Ренаты. Я знаю, на что она способна. Всюду ищет способ нажиться.
— Она попросила меня помочь, только потому что не смогла дозвониться до тебя.
— Ты слишком наивен, чтобы заметить, как она по тебе сохнет.
— И каким образом это твоя проблема? М?
Она переступила с ноги на ногу, судя по гулкому звуку, прижалась к стене.
— Я не хочу, чтобы тебе навредили.
— Спасибо за заботу. Правда. Но я могу за себя постоять. А если не смогу, будет мне урок.
— Петя. Я просто… Я люблю тебя.
В этих словах было столько искренней боли, что даже у Макса сжалось сердце.
— Я тоже тебя люблю, — тихо, слишком знакомо ответил Петро. Макс нервно сглотнул. Из коридора раздался шорох, потом стало тихо. Наверное, они обнялись — голоса зазвучали приглушённо. — И их люблю, их обоих.
— Обоих?..
— Я никогда не упрекал тебя за твои увлечения.
— Это другое.
— Но они были тебе нужны. А мне нужно вот это, понимаешь?
Снова шорох. Видимо, объятие распалось. Марья печально вздохнула.
— Нет. Не понимаю.
— Тогда просто прими. Прими меня, доверься мне. Мы же взрослые люди. Знаем друг друга всю жизнь. Да мы же начинали с непонимания.
— Тогда всё было иначе. Проще.
— Потому что я был юн? До беспамятства в тебя влюблён? Легко поддавался?
Она усмехнулась и не ответила. Последовал короткий, звонкий поцелуй — наверное, в щёку. Кто-то направился в двери.
— А зачем ты всё-таки приезжала, Марья? — позвал Пётр. Он остановился у двери в спальню. — Только честно.
— Поговорить с тобой.
— Но ты всё время избегала прямого разговора. Что случилось?
— Я не хочу тебя обманывать, — она вздохнула. — Но и рассказать пока не могу. Во-первых, это секретно, а, во-вторых, тебе всё это ужасно не понравится. — Открылась входная дверь. — Но я правда хотела тебя увидеть. И поболтать просто так, как раньше… Я больше не буду тебя донимать, обещаю. Звони, приезжай. Я всегда тебе рада. Пока, Петя.
Она ушла поспешно, не дождавшись ответного прощания. Дверь закрылась, Пётр повернул замки. Затем заглянул в спальню; он был бледен и напряжён, и устало привалился к косяку.
— Я не ожидал, что она откроет дверь.
— Ты был прав. Посмотрела на меня и не увидела. — Макс не удержался и добавил: — Ну у вас и мелодрама.
— Это тоже моя личная жизнь, — отрезал Пётр.
— Как угодно. Кстати, кот у тебя красивый.
— Какой кот?
— Вот… этот.
Никакого кота не было. Макс заглянул под кровать, поискал глазами в углах, даже ощупал покрывало.
— Да нет у меня кота.
Макс обернулся вовремя, чтобы заметить чёрную дымку у его ног и мимолётные золотые всполохи в глазах. Померещилось… Померещилось?
…В ожидании звонка от Парижа Макс в какой-то момент заснул прямо в кресле, c ноутбуком на коленях. Ему даже приснилось что-то про чёрного кота, Петро и выяснение отношений, и когда прозвучало невыносимо нежное, вечное «я тебя люблю», он рывком проснулся. В тускло освещённой гостиной он был один, рояль молчал, наступил вечер. Он посмотрел на время в ноуте и на смарт-часах, огляделся в поисках часов настенных, потянулся, зевнул…
И внимательно перечислил про себя всё, что он сейчас сделал: он, оказывается, по-человечески устал. Его энергия была при нём, послушно свернулась внутри и грела, привычно не давала разряжаться его девайсам, но не бурлила, не переполняла.
Он встал, потянулся, положил открытый ноутбук на кресло, затем передумал и закрыл его. Потирая глаза, вышел в коридор, заметил свет в кабинете, но отправился в ванную. Вздрогнул, увидев своё лицо в зеркале — осунувшееся, серое, с тёмными кругами под глазами, с двухдневной щетиной. Тут и там некрасиво слиплись, масляно поблескивая, кольца волос. Ему бы не помешал душ, но он отогнал эту мысль и открыл холодный кран.
По пути назад его снова потянуло к кабинету, но он всё-таки свернул в гостиную и, усевшись в кресло, принялся заново перечитывать код. Машинально открыл браузер, чтобы что-то погуглить, и вспомнил, что у него нет интернета. Некоторое время гипнотизировал дату в углу экрана.
Как они избежали войны? Какими были эти три года для них? Был ли жив Лёша? Был ли арестован? А был ли он вообще?
Он принялся ходить по комнате. Что принесли бы ему эти знания, кроме зависти и сожаления? Что изменили бы в его жизни, в его покалеченной реальности? Добро, победившее в одной вселенной, не принесло бы утешения в параллельном мире. Шагнуть в прошлое и поговорить с братом было его последней попыткой хоть что-нибудь спасти. Так может теперь он, не способный ни на что повлиять, гложимый горечью, виной и скорбью, пытался ухватиться за наивную, святую надежду? За веру в безусловное спасение после мук и испытаний? Ему ли, древнему, бессмертному, искать утешения в надежде? Но не ему ли — живому, горящему городу — не Москве ли — надеяться? Не слепо, не бездумно, а как в пословице: сам не плошай.
Да и что такого в том, чтобы просто спросить? Он из другого мира, конечно, ему интересно, как живут соседи. Он уже знал, что не изменит прошлое, — да и не нужно это, опасно. Но он позаботился бы о будущем.
Внутри у Макса взревел реактивный двигатель, в солнечном сплетении приятно заныло. Он зачесал волосы назад, одёрнул толстовку и пошёл в кабинет к Петру.
Пётр сидел над какой-то большой таблицей, делая в ней пометки карандашом. Он был в клетчатой пижаме. Макс немного растерялся, но распахнул дверь шире и постучал о косяк.
— Привет. Проходи, — откликнулся Петербург. Он дописал что-то, оторвался от таблицы, сложил её и добавил к бумагам в папке. Затем взял перочинный нож и карандаш.
— У тебя компа нет? — выпалил Макс вместо того, что планировал сказать. Он заворожённо смотрел, как лезвие срезает с карандаша длинные хлопья, оголяя грифель.
Пётр усмехнулся.
— Это дело старое и требует старомодного подхода.
Он умудрился одновременно ответить и не ответить на простой прямой вопрос. Москва всё смотрел на его руки и к своему удивлению узнавал рисунок вен. Это были руки Петро. Он заставил себя посмотреть на что-нибудь другое. На глаза попалась папка, на которой аккуратно было выведено слово — он присмотрелся — «Декабрь».
— Если не секрет, что за дело? Готовишься-то, смотрю, с запасом.
Пётр тоже глянул на папку.
— Честно говоря, с опозданием. Я… — он смущённо покрутил в руках карандаш и сложил ножик. — Я погоду планирую, а потом утверждаю её с двенадцатью месяцами. — Макс так опешил, что у него не нашлось ни одного саркастичного комментария. Получилось, что он вежливо промолчал, а Пётр рассказывал дальше. — И лучше бы делать это недели за две до начала нового месяца, чтоб было время что-то поменять, если не договоримся. С декабрем договориться сложнее всего, а я вот затянул. Но он и приходит последние годы как придётся. Не удивлюсь, если первого числа и явится.
— А сегодня какое?
— Двадцать восьмое.
— Февраля? — тупо переспросил Москва.
Пётр моргнул.
— Ноября.
У Макса пересохло во рту, он провёл языком по зубам. Тишина затягивала в себя пространство.
— Какого года?
Но Пётр не отвечал и хмурился, словно не понимал вопроса. И только он захотел что-то сказать, как зазвонил телефон, лежавший на столе, и они оба вздрогнули.
— О, наконец-то, — сказал Пётр и включил громкую связь, о чем сразу сообщил Парижу. Голос был женским, говорила Патиш.
— Как у вас дела? Ça va, Maxime? — Макс что-то промямлил в ответ. — Простите, что так поздно. Попасть к Ромео трудно, но поговорить с ним оказалось ещё сложнее… Я всё ещё в Ватикане. Думаю, пробуду тут какое-то время, пока…
— В Ватикане? Почему? — всполошился Петербург. — Вы же хотели домой, чтобы Темсон не…
— Честно говоря, это не моё решение… — она тяжело вздохнула. — В общем, Темсон пытался сюда попасть, но его не пустили. Тогда он решил сыграть в Джеймса Бонда, не знаю, может, пытался залезть через окно, с него станется... Il a été suspendu, — добавила она, наверное, для Петра, ибо Москва не уловил смысла. И с ударением: — Temporairement.
Пётр, если и понял, о чём она, не подал виду. Он с беспокойством смотрел перед собой, а Париж продолжала.
— Зато касательно нашего гостя новости хорошие. Хотя и не без нюанса… Я боюсь, моего русского не хватит, чтобы всё это объяснить. Максим? Вы говорите по-французски?
— Ну, так. Петро мне переведёт, если что, — отмахнулся он, встретился глазами с Петром и понял, что на автомате ошибся в имени. Он поспешил отвести взгляд и весь обратился в слух.
По словам местного Рима, путешествия между вселенными случаются сравнительно часто: между двумя очень похожими мирами истончается граница, и они ненадолго сходятся. «C’est comme une éclipse ou… ou… un transit astronomique, vous savez?» — добавила Патиш, но это Макс понял и без перевода. Миры сцепляются друг с другом ключевыми событиями или людьми, похожими, постоянными в каждой вселенной. Но обычно затмение короткое и длится самое большее пару часов, после чего вселенные и все, кто попал в их пересечение, возвращаются в норму. Однако чем больше человек из одной реальности взаимодействует с другой, тем сильнее он в ней увязает, и без чужой помощи может не выбраться.
Ромео посчитал, что из-за Марьи и Лиги столиц Макс попал как раз в такое «длинное» затмение. Он предложил подождать хотя бы день, дать пространству-времени вокруг него выровняться и надеяться, что его вселенная как бы отыщет его и заберёт назад. Если же этого не случится, Максу придётся пожить здесь, пока Ромео окончательно не окрепнет и сможет отправить его домой вручную.
В самостоятельное выпрямление пространства-времени Макс не верил, а потому уточнил, сколько займёт выздоровление Рима. «Ещё месяц». Да за месяц, даже если его вселенной на него плевать, он напишет не меньше десятка всевозможных программ, способных отправить его по любой оси координат в пяти измерениях.
Патиш и Пётр продолжили разговор на французском, который скоро ушёл в другую сторону. Потом громкую связь выключили, и когда беседа стала личной, Пётр заговорил тише и отошёл к окну; он упомянул Марью и, рассказав про её визит, долго молчал.
Макс, не вслушиваясь в их болтовню, прохаживался по кабинету: на высокой спинке старомодного стула висел уже знакомый халат, один из шкафов стоял открытым, а портреты по-прежнему… Портреты следили за Петром. Макс моргнул: нет, просто большинство лиц смотрело в сторону окна. А вот акварельная девица в старинном платье и с косой — судя по всему, Марья — уставилась прямо на Макса. Он отвернулся от портретов и встретил взгляд Петербурга — напряжённый, задумчивый, щемяще знакомый. Пётр попрощался и отнял от уха телефон.
С полминуты он смотрел и смотрел, и молчал. Максу стало не по себе.
— Ты чего?
— Почему ты спросил про год?
— На всякий случай. Мало ли что.
— Почему ты думал, что сейчас февраль?
— Не знаю. Я и не думал ничего. Я вообще как-то… Немного дезориентирован после… Даже не знаю, сколько дней прошло со встречи с твоей этой Марьей.
Устало вздохнув, Пётр потёр лицо и направился к столу. Сложил бумаги, накинул халат поверх пижамы.
— Вы с ней встретились вчера, — сказал он негромко. — Потом оказались в Лиге столиц, и она сразу же позвонила в Лондон. Примерно под утро ты проснулся. Патиш узнала всё это от Темсона.
Макс напрягся, внутренне ощетинился, изготовившись к допросу. Но его не последовало.
— Я постелю тебе в гостиной, — бесцветно обронил Петербург, покидая кабинет.