Ради её улыбки (рассказ)

Ради её улыбки

Посвящается Катерине,
всем её прошлым и будущим рисункам,
в которых я бесконечно нахожу вдохновение

Не раз я вкруг дворца бродил.
В том парке видел дуб зелёный,
Под ним сидел, и пёс учёный
О городах мне говорил.

Это случилось летом, в один из вторников, когда в музее выходной день. Пётр и его младший брат-тёзка, в семейном кругу для простоты именуемый Петькой, терпеливо топтали порог Екатерининского дворца, где в закрытых комнатах, куда никогда не пускают посетителей, проживала их сестра Катерина. День выдался таким ярким, что даже Пётр, обычно в солнцезащитных очках не нуждавшийся, позаимствовал пару у брата, благо у того имелась их целая коллекция.
Сестра должна была спуститься и открыть им сама, чтобы не потревожить чуткую, бдительную охрану, но её всё не было. Петька, будучи обут в лёгкие сандалии на липучках, большим пальцем ноги ковырял камешки у клумбы. Пётр кое-как прятался под козырьком в подобии тени, опасаясь сгореть на солнце и постоянно обмахиваясь от жары.
— Молодые люди, музей сегодня закрыт! Приходите завтра! — послышался издалека голос, на который братья отреагировали совершенно по-разному: младший вздрогнул, не устоял на одной ноге и шлёпнулся назад, а старший разочарованно выдохнул, пробормотав: «Только не опять». Уходить и прятаться было бессмысленно, так что спасти их от конфуза могла лишь Катерина, но поскольку она всё не появлялась, оставалось полагаться на дипломатию. Или на способность Петра стирать память. С досадой думая об этом, он помог Петьке подняться и отряхнуться от пыли.
Однако по мере приближения субъекта дворцовой охраны стало ясно, что он просто не сможет. Это была невысокая, подвижная женщина в очках, с очень добрым лицом; шла она быстро, но всем своим видом выражала доброжелательность. На шее висела карточка-пропуск с фотографией и именем. Она помахала им рукой.
— Gentlemen, the Palace is closed today! Please come back tomorrow, — повторила она на грамотном английском, приняв братьев за интуристов.
— Э-э-э, — на хорошем русском замялся Петька, но тут вступил Пётр.
— Добрый день! Простите за беспокойство, мы первый раз в Петербурге, — он блеснул улыбкой, выходя вперёд, — мой брат просто очарован пригородом и очень просил привезти его именно сюда. — Петька что-то неуверенно крякнул на это. — Мы заметили, что очереди нет, и решили попытать счастья. — Для убедительности Пётр наивно пожал плечами.
Сотрудница поднялась к ним по маленькой лесенке, лучезарно улыбаясь. На карточке стало различимо её имя: Ирина Бенедиктовна.
— К сожалению, по вторникам мы не работаем. Но вы можете сегодня погулять в парке, а вот на завтра обещали дождь, самое то для музеев … Вы любите Пушкина?
— Очень, — буркнул Петька, подняв большой палец.
— В таком случае, завтра вы также сможете посетить Музей-лицей.
— Надо же! — едва не переигрывая, восхитился Пётр. — Вот это удача! Большое спасибо!
— Пожалуйста! Мы гостям всегда очень рады!
Ирина Бенедиктовна отошла назад, спустилась по ступеням и в ожидании оглянулась на братьев. Они не двигались с места и точно так же смотрели на неё.
— Боюсь, через окна вы ничего не сможете разглядеть. Всё самое интересное на втором этаже, — подсказала она, поманив их за собой. Пётр нервно дёрнул уголком рта и отправился следом. На ходу сняв очки, он сунул их в нагрудный карман, а рука плавно продолжила движение вперёд. Ирина Бенедиктовна не попыталась увернуться от холодной ладони, приложенной к её лбу, и за секунду до того, как ей стёрли память об этой встрече, пробормотала: «Кажется, я вас где-то видела».
— Петро!
Катерина стояла у приоткрытой двери и, хотя смотрела на брата с лёгким укором, широко улыбалась. У её ног сидел пёс Дубок, неуверенно виляя хвостом. Ирина Бенедиктовна, качнувшись, развернулась и пошла по каким-то своим делам, никого не замечая.
— Как вы снова умудрились привлечь к себе внимание?
— А братец Ирине Бенедиктовне память слишком часто стирает. Вот она к нему привыкла и тянется, — ответил Петька и вприпрыжку направился к сестре. Они обнялись, Дубок завилял хвостом энергичнее; Пётр приблизился к ним с виновато-тоскливым видом. Катерина отпустила младшего брата и заключила в объятия старшего.
— Ничего, к нашему Петро тянуться полезно, — негромко сказала она, прежде чем отстраниться.
— А вы как поживаете, Дубок? — поинтересовался Петька, погладив пса. Дубок, соскучившись, ткнулся в него мордой, отчего голос его звучал приглушённо.
— Эх, Петя, голубчик вы мой!.. Так-то здоров, да зрение подводит.
— Поэтому Петро отвезёт тебя к окулисту, — отозвалась Катерина. — Если потребуется, доктор выпишет очки.
Дубок перестал вилять хвостом, навострил уши и отлип от Петьки.
— Никоим образом не протестую против компании Петро Петровича, но тебя оставить не посмею, Катенька, нет-нет, ни в коем случае. А очки, если уж припрёт, стащу. Вон, хотя бы и у Ирины Бенедиктовны.
Так уж вышло, что Катерина после войны оправилась не до конца, из-за чего иногда забывала, где находится и как там оказалась, не помнила события из своей жизни, не узнавала своих братьев, а порой даже себя. Случалось это чаще всего летом, особенно в жару, и тогда братья и преданный пёс никогда не оставляли её одну.
Катерина присела на корточки перед заботливым псом и почесала его за ухом.
— Всё в порядке, мы уже договорились. Ты поедешь с Петро к доктору, а со мной останется Петя. Всё будет хорошо, правда.
Дубок посмотрел на неё с сомнением, тяжело выдохнул и покачал головой.
— Спасибо вам, ребята, заботу я ценю. Но если что, звоните безотлагательно, — строго сказал он.
Пётр обменялся с младшим братом взглядами, махнул сестре, и вместе с псом они отправились прочь к машине.
— Идём, — Катерина обняла Петьку за шею и потащила внутрь. — А что у тебя в термосумке?
— Четыре фунта разнообразного мороженого, — довольно ответил он и похлопал себя по животу. — И ещё полтора тут-с.
Сестра засмеялась и пощекотала его бок.
— Тогда пойдём в парк. Там, у пруда есть тень. Возьмём мороженое, лимонад, фрукты и игры. У меня теперь есть «Эрудит» и «Уно».
— Это кто это тебе привёз? — ревниво прищурился Петька.
— Курьер из службы доставки, — улыбнулась Катерина. Брат фыркнул.
— Всё удивляюсь, как тебе тут разрешают жить. У меня вот никакого простора русской душе… Как выселили из дворца в квартирку против парка, так теперь и не въеду обратно.
Сестра всплеснула руками.
— Да ладно? И кто посмел?
Петька остановился на месте и поглядел на неё очень серьёзно.
— Имею надежды, что ты изволила пошутить, дорогая сестра.
Она смотрела с искренним непониманием. Не шутила. Петька погладил её по плечу.
— То были немецкие фашисты.
— Немцы? Никогда бы не подумала…
— Вот и не думай, — перебил Катерину брат и нетерпеливо подпрыгнул на месте, возвращая себе непринуждённый вид. Сестра в ту же секунду отвлеклась от размышлений о фашистах и, кажется, вообще забыла тему разговора.
Прошло порядочно времени, и Петя должен был уже привыкнуть, но то и дело эти её короткие невинные вопросы будили в нём жгучее желание схватить старшего брата и хорошенько потрясти на предмет ответов. Правда, то было скорее порывом безысходного отчаяния, поскольку Петро поделать с этим ничего не мог, хотя и хотел, а потому начинал убиваться и винить себя во всех напастях, в том числе от него не зависящих. А Петька пришёл к справедливому выводу, что уж лучше напасти, чем совесть Петро: с первыми они справлялись все вместе и дружно, а против второго противоядия не было.
А недуг сестры, меж тем, с годами проявлялся всё реже, но периодически подкидывал сюрпризы. Однажды Катерина отправилась в гости к старшему брату, но перед посадкой в электричку что-то на неё нашло, и она оставила Дубка на станции, привязав к поручню. Дубок, конечно, пёс необыкновенного ума, но у него лапы, а катерининский узел и человеческими руками порой не развяжешь. Так он, бедный, сидел почти сутки и молча переживал, пока Петро, Петя и их брат Костя искали Катерину по всему Петербургу и ближайшим пригородам. Обнаружилась она в Зеленогорске, и братьям пришлось забирать её на катере. А в другой раз её едва-едва успели снять с самолёта, направляющегося в Мюнхен. Так себе приключение. Петро вообще не любит об этом вспоминать, потому что ему со своим мозгостиранием пришлось там изрядно поработать. Да и Катерине совестно, ибо она, в конце концов, опомнилась, но объяснения своим действиям дать не смогла. Ещё, было дело, она выстрелила в старшего брата из своего охотничьего ружья. Сколько было страху! А сколько шуму! Отделались испугом: Петро обычным оружием не ранить, так он к тому же был в своём этом непробиваемом пальто. Зато Петька запомнил его глаза, похожие тогда на блюдца из чайного сервиза.
Не нравились Пете эти мысли. «Чуйка», как выражался Дубок, в данный момент тревожно трепыхалась где-то внутри, подпитываемая всякими там неспокойными соображениями, а доверять этим ощущениям он не привык. Всё равно в итоге оказывалось, что у старшего брата чуйка сработала не в пример точнее. Петька и не претендовал на лавры провидца, и всё же какое-то предчувствие гнездилось в его душе.
Он опомнился от своих размышлений, расстилая одеяло на непритоптанной редкой траве. Они с Катериной расположились в кружевной тени безлюдного уголка у воды, где от солнца и посторонних их скрывали древние деревья и небольшие кусты. Стеклянную поверхность пруда лениво разрезала маленькая лодка, в которой сидели подвижный внук и его почтенный дедушка, оба в соломенных шляпах. Катерина вынула из рюкзака запотевшую бутылку лимонада, стаканы и ложки для мороженого, плюхнулась на одеяло и с удовольствием потянулась.
— Эх, вот бы лето не кончалось!.. — выдохнула она и указала на ближайший куст. — Смотри, какие у меня цветы!
Робкие тёмно-розовые цветы будто бы прятались в листве, стыдясь быть красивыми. Петька проводил взглядом упитанного шмеля и прилёг рядом с сестрой.
— Про «Эрудит» мне ясно. А что за чудо-юдо это «Уно»?
— А, в такое мы тоже играли. На сбрасывание…
— А в конце очки считать?
И тут они оба вспомнили и хором сказали:
— Сто одно!
— Только мы очки считать не будем, — предупредила Катерина и улеглась на бок, подперев рукой голову. — Во что сыграем?
Петьке хотелось, как обычно, всё сразу, он не мог решить, надувал щёки и шлёпал губами.
— Ещё я захватила «Твистер», — хитро добавила Катерина, и её брат переполошился.
— Никогда больше не стану с тобой в это играть, сестрица! — Сестра сперва сдерживала смех, а затем рассмеялась в голос. Петька покраснел, быстренько припомнив свой позор: когда он пытался дотянуться ногой до свободного поля, штаны треснули сзади по шву, явив миру исподнее. — Так-то ты меня любишь! Нетушки, давай в это твоё «Уно»!
Катерина раздала карты, объяснила правила, и они начали играть, попивая лимонад. Первый раунд Петя проиграл очень быстро, но второй выиграл, а на третьем раунде, самом затяжном, устала Катерина.
— Игра какая-то бесконечная… — сказала она, обмахиваясь внушительным веером из карт. У Петьки таких вееров было по одному в каждой руке.
— Надобно мороженого скушать, и всё на лад пойдёт, — ответил он и отложил карты. Из термосумки Петька достал два пластиковых стаканчика. Один из них Катерина обменяла у него на ложку. — Это, значит, клубничное, настоящее, с ягодами!.. О-ого-о-о-о!..
Мороженое оказалось изумительным даже по представлениям искушённого всевозможными десертами Пети. Хотя ему, как правило, было не слишком важно, что именно положено ему в стаканчик — советская пора научила радоваться простому пломбиру, эскимо и сахарной трубочке, — оценить натуральный, качественный продукт он, конечно же, мог.
— Это у нас такое делают? — спросила Катерина, зачерпывая из его стаканчика, пока он зазевался.
— Не, у Марьи Юрьевны... — Петька понял, что мороженого стало меньше, но причину не осознал и только задумчиво вглядывался в стаканчик.
Тут Катерина внезапно, ни с того, ни с сего сменила тему на такую, что Петя пожелал сию минуту подавиться или охрипнуть.
— Слушай, а если немцы тебя выгнали, то почему Петро не вступился?
Он глянул на сестру хмуро, отправил в рот две последние ложки мороженого и отложил стаканчик. Петя сердился, хотя смысла в этом не было: в силу провалов в памяти Катерина просто не понимала, что незамысловатым вопросом может случайно ранить. А было такое страшное слово, которое вспоминать Петя не любил, а произносить без дрожи мог только старший брат.
— Это, сестра, история долгая. Я тебе скажу так: Петро в то время был занят, и это мне б стоило за него вступиться, но я не сумел. Не выстоял я, Катерина.
Она нахмурилась.
— А чем он занят был?
Нет, не даст она ему избежать этого слова.
— Он остался в осаждённом городе. В блокаде.
Катерина смотрела на него не мигая несколько секунд, кажется что-то вспомнила или поняла и печально улыбнулась, отводя глаза.
— Опять я забыла, да? — тихо спросила она, но в ответе не нуждалась. — Прости, Петя. Лето быстро пролетит, я перестану забывать. А пока переждать придётся…
Брат стиснул её в отчаянном, чрезвычайно крепком объятии и, давя слёзы, прижался лбом к тёплому плечу.
«Бедная, что они с тобой сделали?»

Авы не хотите по набережной объехать? Так вроде быстрее, — предложил Дубок, сидя на пассажирском месте. Пётр покачал головой.
— Далеко мы не уедем. Понимаю, что вы боитесь застрять в городе, но это самый оптимальный маршрут, — ответил он и виновато добавил: — Лето, дачи; гости, туристы.
Дубок задумчиво поглядел в окно. Он привык путешествовать пешком, а большую часть времени проводил в спокойном живописном месте на свежем воздухе. Пёс снова повернул голову к водителю.
— Петро Петрович, а вы разве не можете встать, раздвинуть пробку, аки Моисей, и спокойно себе ехать, куда душа пожелает?
Пётр улыбнулся, решив, что это шутка, а потом поймал на себе полный ожидания взгляд и как-то смутился.
— Нет, я такое не умею... — сказал он на выдохе и резко ударил по тормозам: прямо перед ними, всего в полуметре от машины на красный свет проскочило такси. Дубок вжался в сидение, а Пётр суровым взглядом проводил таксиста под нестройный хор сигналов других автомобилей.
— К-козёл! — не своим голосом тявкнул пёс, и напряжение спало. Пётр усмехнулся, протянув к нему руку, чтобы погладить, и тот заметно расслабился. — А я, кстати, не припомню в вас автолюбителя, батенька. Откуда у вас машина?
— Из проката, — ответил Пётр Петрович. — Иначе, если б мы с вами, Дубок, на электричках катались, проще было бы вас с Катериной привезти ко мне.
Дубок цокнул языком.
— Ей-богу, Петро Петрович, не сказали бы, я б подумал, что приобрели, — так уверенно ведёте. — Пётр мимолётно улыбнулся на это. — А почему к вам не поехали? Всяко удобнее ведь, и для Катеньки спокойнее.
Руки плотнее обхватили руль, машина поехала чуть быстрее.
— К сожалению, не спокойнее. Вы, Дубок, лучше меня знаете, какой кошмар ей самой пришлось пережить во время войны. И я на всё готов, чтобы отнять у неё такое прошлое, но Петербург каждой улицей лишь бесчеловечно напоминает ей о блокаде — и я напоминаю. Когда-то мне казалось, что я больше не увижу улыбку сестры, но время постепенно лечит. Мы должны быть терпеливы, а пока не стоит подвергать её лишнему риску.
Псу стало немного неуютно; поджав лапы, он следил за машинами и людьми.
— Но ведь Катенька не попала в блокаду.
— Слава богу, не попала. Обычного человека представление о блокаде приводит в ужас, а у добрых, восприимчивых людей, подобных ей, оно попросту парализует чувства... Катерина ведь переживает не за свою страшную участь, а за Петину, Костину и мою. — Он крутанул руль, в последний момент успев свернуть на светофоре, и Дубка вжало в дверь. Лицо Петра стало отрешённым и непроницаемым. Каждый раз, как он начинал говорить, ему будто не нравилось звучание собственных слов. — Знаете, наслушался я однажды их с Петькой заявлений о том, что это они меня «не уберегли, не защитили»... — Он бросил взгляд в зеркало заднего вида, не убирая при этом ноги с педали газа. Дубок с нарастающим ужасом смотрел вперёд и в какой-то момент протянул лапу в его сторону, но Пётр, ничего на это не ответив, незначительно сбросил скорость и без происшествий миновал людный пешеходный переход, а также машину с раскрытой нараспашку дверцей. — Быть за всех виноватым, похоже, у нас семейное, — хладнокровно заметил он и добавил, очень быстро и плавно остановив машину: — Приехали.
Дубок встрепенулся и, часто моргая, огляделся. На правой стороне улицы над тремя окнами второго этажа большими буквами значилось: «Оптика. Проверка зрения».
— Вот так вот просто? Я думал, мы к ветеринару, — с сомнением отозвался пёс.
— Ветеринар вам очки не выпишет, — ответил Пётр Петрович и отстегнул ремни безопасности себе и Дубку. Он изумился:
— Но я же говорящий!
— Разница только в том, кого доктор посчитает сумасшедшим: меня, если я скажу, что моей собаке нужны линзы с диоптриями, или себя, если вы ему сами всё скажете, — Пётр пожал плечами и тонко улыбнулся, поправив солнцезащитные очки на носу. — Как вы понимаете, доктору в любом случае придётся об этом забыть. А у него для проверки есть специальное оборудование, которого у ветеринара нет.
Дубок прижал уши.
— Ах, сколько со мной мороки!..
— Ерунда, Дубок, не берите в голову, — отмахнулся Пётр Петрович. — После всего, что вы для нас делаете, это самое малое, чем я могу вам отплатить. К тому же, читающий пёс в семье такая редкость.
Дубок потёрся головой о его плечо и лизнул в щёку, а Пётр потрепал пса за загривок. Они покинули машину и, следуя указаниям на табличке у дома, нырнули в арку, чтобы зайти в магазин со двора.

Петька проснулся то ли от плеска, то ли от взрыва смеха, что в его причудливом сне представляло собой одно и то же. Щурясь от солнечного света, он разглядывал листву дуба и ещё не решил, забыть ли ему сон насовсем или попытаться вспомнить его вплоть до самых незначительных деталей. Тогда он потянулся, нарочно широко, во все стороны, чтобы как будто случайно задеть Катерину. Но ни руки, ни ноги так и не нашли в пространстве препятствия. Наверное, сестра, как она это обычно делала, решила сесть в стороне, чтобы не будить спящего. Он приподнялся на локтях и сонно огляделся.
Катерины нигде не было.
Их вещи лежали на тех же местах: разбросанные на смятом одеяле карты, два пустых стаканчика, в которых были оставлены ложки от мороженого; Петины очки покоились на широкополой шляпе Катерины рядом с её янтарным браслетом; оранжевые кеды остались возле рюкзака, в точности там, где она их сняла.
Парк утопал в сияющем безветренном зное. Пруд опустел, но на другом берегу, так же, под деревьями, виднелись цветные точки. Птицы изредка лениво пересвистывались; кусты гудели от прячущихся в них шмелей. Кажется, было время обеда: солнце перекатилось на другую сторону халцедонового неба.
Петя собрал карты, свернул одеяло, сложил и его, и посуду в рюкзак и, надев очки и шляпу, вышел на аллею. Он немного удивлялся тому, что паника ещё не настигла его, и списывал это на сонливость. Вот-вот он поймёт, как всех подвёл; пока не время. Может быть, до той поры ещё удастся найти сестру, может быть, она совсем рядом...
Екатерининский парк, устроенный по английскому типу, в сущности, был кусочком настоящей природы, облагороженной человеком. Заблудиться в нём, пожалуй, не получилось бы, но потерять кого-то — запросто. Оба конца аллеи, насколько её можно было разглядеть, пустовали, и Петя отправился в сторону дворца. Хотя в этом парке он бывал часто, ориентировался в нём плохо, всегда полагаясь на сестру. А ведь она могла уйти в другой, Александровский парк, прилегающий ко дворцу! И не только в парк. Значит, стоило исключить хотя бы эту версию. Петька бодрым шагом направился к выходу, где в будке сидела охрана.
Охранник совсем не бдительно дремал, так что Петька постучал по стеклу.
— Э-э… Приветствую, милейший! — сказал он, и охранник подскочил на месте. — Мы с сестрой разминулись, и нынче я её разыскиваю. Позвольте поинтересоваться, не миновала ли сей выход барышня? Моего роста, — Петя показал рукой, — власа медные, кучерявые.
— Барышня? — недовольный высокопарным тоном Петьки, буркнул охранник, потирая лицо. — Сколько лет?
— Сколько и мне... — Петя замялся, удержавшись, чтобы не ляпнуть «триста восемь», хорошенько подумал и ответил: — Двадцать… три?
— Студентка, в общем, — резюмировал охранник. — Во что была одета?
— В маечку, стало быть, и шорты, — смутился Петька; сомнение, ещё неуверенное, замаячило где-то на горизонте, но он не обратил на него внимания.
— В маечку и шорты, — сказал охранник и причмокнул губами. Противно так причмокнул, что Петька поморщился.
— Она босоплясом, — негромко добавил он, покрепче стиснув кеды сестры, которые держал за задники.
— Чего?..
— Не обута!
Охранник просветлел лицом.
— А! Босиком! Нет, таких тут не проходило.
Петя отшатнулся, посмотрел на охранника сонно, скучающе, но не моргая, — так он выражал неприязнь, — и бросив ему разочарованное спасибо, отошёл к схеме парка.
Для начала стоило проверить все парковые павильоны и беседки, рассудил Петька, ибо Катерина была не такой уж поклонницей летней жары, как он, и любила бывать в тени, а не на солнце. Надо было попутно обойти и пруды, начиная с Нижних. Его успокаивала мысль, что Катерина, забывшись, не начинала хаотично перемещаться, а шла в какое-то определённое место и оставалась там, пока её не найдут — как правило, к тому времени она уже приходила в себя и знала, что о ней волнуются. Петя сделал фото схемы, потому что запомнить её не смог, и мимоходом пожалел, что никому не пришло в голову прикрепить телефон к Катерине так, чтобы его было невозможно не взять с собой. Однажды он случайно оказался у неё в кармане, Петро позвонил ей, и она быстренько очнулась. Вот же было здорово.
Ближайшими павильонами оказались бани. Петька обошёл каждую по два раза, но ни рядом, ни поодаль никого не увидел. Тогда, по ровной и прямой аллее, отороченной высокими кустами, он потопал к павильону, что назывался «Эрмитаж». Эта аллея и прилегающие дорожки напоминали зелёный лабиринт, ибо, чтобы узнать, в каком направлении идёшь, нужно было завернуть за изгородь. Петька ходил кругом и вновь не встретил ни души. Обежал постройку в обратном направлении, заглядывая в окна и дёргая двери. Закрыто, пусто.
Нижние парковые пруды представляли собой три подёрнутых рябью зеркала. Петя шёл вдоль них довольно долго, пока не оказался у Большого пруда. Обозревая с берега остальную, лесистую часть, он с тоской поглядел на дерево, под которым до этого они с Катериной так здорово расположились, представил, сколько ещё ему предстоит обойти, и понял, что искать сестру в одиночестве — занятие совсем не воодушевляющее и бестолковое, а о стыде и позоре перед старшим братом думать неуместно. Он опустился на траву, снял очки и, вздохнув, вытащил телефон. Отчаяние, в конце концов, накатило на него с такой силой, что на глазах выступили слёзы. Петька со злостью растёр их по веснушчатым щекам, прочистил горло, а когда Петро снял трубку, почти не дрогнувшим голосом сообщил:
— Наша Катерина потерялась. Я не могу её найти, брат, и не ведаю, что теперь делать.

Дубок, радостно виляя хвостом, бегал по магазину очков, выбирая оправу. В качестве большого исключения это позволили сделать, выслушав заверения Петра Петровича насчёт исключительной благонадёжности пса. Поскольку рецепт был выписан на имя Петра, очки нужны были как будто ему, а с псом он, мол, «советовался». Подобную форму сумасшествия, к счастью, нашли безобидной. Он демонстрировал на себе очередную оправу с узкими стёклами, когда позвонил Петька. Что-то заставило его скрыть дисплей телефона от бдительного пса, шевельнувшего ушами, и не зря: новости у брата были нехорошие.
— Привет! — сказал Пётр весёлым голосом. — Как настроение? — А потом, беззвучно извиняясь, указал, что выйдет на улицу. Дубок, к счастью, не стал его преследовать, а остался выбирать очки. Оставшись один, он сменил тон. — Петька, как так вышло?
— Мы были в парке, а затем меня сморил Морфей. Просыпаюсь — её и след простыл. — Внезапно Петька ударился в самобичевание: — Дурной я брат! Ничего мне доверить нельзя. Растяпа, одни неприятности от меня!.. Немудрено, что никто меня не любит…
Пётр даже отнял телефон от уха, чтобы проверить, точно ли звонит Петька.
— ...не нужен никому. Ещё б! Самое ценное, любимое, что есть — родную сестрицу — потерял!..
— Петька, — позвал Пётр, но тот продолжал ныть и обзывать себя разными, как ему казалось, обидными словами. — Петька. Петя! — Пришлось на секунду повысить голос, зато брат замолчал и теперь вроде бы слушал его. — Не паникуй, не переживай. С Катериной всё будет хорошо. Телефона у неё не было? Ну да, разумеется, нет… Она знает, что, если потеряется, мы будем её искать. Твоя задача — побыстрее её найти.
— Не ведаю, где искать! Охранник известил, что барышня, похожая на Катерину, парк не покидала.
Пётр метнул взгляд на Дубка, который заинтересованно посматривал на улицу. Он улыбнулся и подмигнул псу.
— Он мог так сказать просто потому, что не знает. Из Екатерининского парка у неё есть ещё один, потайной выход.
— Кошмар, Петро! Трагедия! Как быть? Дубок меня живьём съест!..
— Нет, не съест, конечно, — Пётр задумчиво оглядел фасад здания, перед которым стоял, поднял глаза к небу. — Но обидится, ещё как обидится. Он так и сказал, что поехал только потому, что нашему плану доверяет.
— Петро, может ты его того?.. Убедишь?
— Нет, — строго ответил Пётр. — Речи быть не может. Своим я память не стираю. — И заговорил мягче. — Поэтому я задержусь с ним в городе, а ты за это время отыщи Катерину.
— Дубок умный, он всё поймёт! Он съест тебя, а потом меня! До чего ж я дурной!..
— Никого он не съест, если ты отыщешь сестру.
— Но я не отыщу! Парк исполинский! Да к тому ж, их два! А ежели она в городе?.. Я не успею!
Парки Царского Села, да и сам городок были немаленькими, и это представляло собой явную проблему. Игнорируя новый поток Петькиных завываний на тему того, как он всех подставил, Пётр Петрович усиленно думал и наконец что-то вспомнил.
— Послушай! Слышишь меня? Где ты находишься?
— У пруда, — Петька, будучи в совершенно растрёпанных чувствах, уже шмыгал носом.
— Что находится справа?
— Э… голубенький… «Грот», вроде, который павильон.
— Ха! — Пётр широко улыбнулся. — А теперь посмотри налево!
В трубке шуршало, слышно было, как Петька куда-то идёт. И внезапно он вскрикнул.
— Ого! Ого-го! Благодарствую! Благодарствую, Пётр Петрович, батенька, любезный вы мой брат! Здравия вам! Счастия и любви! Нижайше кланяюсь! Целую руки ваши!..
Слышать его восторг было не в пример приятнее самоуничижительной тирады.
— Да ладно уж тебе. Ты только себя прекращай ругать, Петя, — сказал Петро. — Ты замечательный брат, мы тебя любим. А Катерина — больше всех.
Петька сопел пару секунд, а после повесил трубку.
Спустя десять минут они сидели в машине и примеряли псу очки в круглой оправе.
— Какие удобные! Спасибо, Петро Петрович, вот удружили! Уж как я мучался… А спадать они не будут?
Пётр снял с головы Дубка очки и прицепил к ним за петельки новенький шнурок, купленный в том же магазине, а затем повесил ему на шею.
— Вот теперь не потеряете. Катерина вам, если что, как-нибудь иначе их приладит.
Дубок в благодарность лизнул Петра в руку.
— Вот интересно, как они там с Петром Петровичем-младшим?..
— Мороженое едят и в картишки играют.
— Это они вам звонили? — быстро спросил Дубок, словно ожидал удобного момента.
— Когда? — тут же переспросил Пётр, но спохватился: — А, это. Нет. По поводу экскурсий.
— Всё подрабатываете в Эрмитаже?
— Как получится. То там, то тут.
— Не хотели бы к нам, в Царское Село?
— Во дворец — очень может быть. Но не в лицей.
Дубок задавал вопросы, на которые и так знал ответы. Значит, что-то подозревал. Не всякая собака человеческим голосом разговаривает, но Дубок был и без того очень умным. Как бы его отвлечь?
Пётр завёл машину и пристегнулся.
— Дубок, а можно я вам книги подарю? Надо же приобретение опробовать.
Пёс вильнул хвостом и довольно высунул язык.
— Можно! Сам хотел напроситься, да постеснялся.
— И по пути мороженого купим. А то знаю я Петьку, ничего он нам не оставит, — Пётр Петрович с шутливым укором покачал головой.
— А давайте им пышек привезём?
— Идея отличная! Значит: книги, мороженое, пышки — и домой.
Машина тронулась, Дубок нюхал новые очки и поглядывал в окно. Пётр, радуясь, что общее настроение улучшилось, решил задать вопрос, который интриговал его уже довольно давно.
— Дубок, расскажите, пожалуйста, если это не секрет, а откуда вы вообще появились? Как научились говорить?
Пёс как-то странно усмехнулся, уселся поудобнее и сходу ответил на второй вопрос, пропустив первый:
— Да как все, в года два или три.
— Кто же вас учил?
Дубок зачем-то оглядел салон машины, понюхал воздух; но оставался всё таким же доброжелательным.
— Папа учил. Он вообще был хороший учитель.
Пётр Петрович чуть нахмурился. Прежде, чем задать следующий вопрос, он благоразумно проехал перекрёсток и без происшествий совершил манёвр по перестроению в крайний правый ряд.
— Ваш отец был учителем?
Но пёс вместо того, чтобы дать ответ, задал встречный вопрос.
— Вы помните, Петро Петрович, мистера Джонсона?
Имя было знакомое, но вспомнить Пётр никак не мог. Дубок подсказал:
— Он был гувернёром у Романовых, его последние воспитанники — Николай Павлович и Михаил Павлович.
— Хм. Был.
— А у мистера Джонсона был сын по имени Огден. Подобное воспрещалось, но ему позволили его привезти. Их родственную связь скрыли, а мальчика взяли во дворец пажом.
Пётр кивнул быстрее, чем к нему вернулось это воспоминание. Что-то такое он слышал, это происходило на фоне другого, большого…
— Так. Гувернёр мистер Джонсон и его сын-паж, — кивнул он, давая понять, что эту информацию усвоил.
— Пажа, когда он подрос, частенько брали с собой на охоту. На охоту же регулярно выезжала и ваша сестра Катерина Петровна. — Пётр вёл молча, аккуратно, но смотрел сквозь дорогу и машины, ожидая развязки. Дубок в нужных местах делал паузы. — Юноша Катерине Петровне очень понравился, а сам он в неё влюбился до беспамятства. Они завели дружбу. На очередной охоте им попался лис. Лис был странный, как будто больной, но один из гостей Катерины Петровны, против её воли, решил преследовать зверя. Паж поскакал следом… Ох. Лис оказался совсем не лисом, это была потерявшаяся собака с ярко-рыжей шкурой. Паж сошёл с лошади и...
Пётр ждал продолжения; Дубок, как оказалось, ждал, пока они безопасно повернут на длинную прямую набережной.
— ...И попытался её защитить от охотников, началась суматоха, кто-то стал стрелять, это подхватили остальные. К сожалению, пули настигли и мальчика, и несчастного пса.
Дубок, кажется, жалел, что рассказал такую историю, потому что водитель побледнел лицом настолько, что в салоне машины как будто даже упала температура. Пётр Петрович и сам не знал, что он об этом думает, но разрывался между желанием что-нибудь очень громко выкрикнуть, выйдя из автомобиля, и необходимостью срочно обнять сестру и никому не давать в обиду. Он так окаменел, что заболели стиснутые зубы и напряжённые мышцы.
— Почему я узнаю об этом только сейчас?
Дубок заботливо тронул его лапой.
— У вас была весьма уважительная причина. Это был сентябрь 1812 года. Насколько мне известно, вы в это время Марью Юрьевну выхаживали у себя дома и не появлялись на людях и у родственников. События воистину судьбоносные.
— Да, в самом деле, — Пётр вздохнул и перестал хмуриться. — Теперь всё кажется вполне логичным. — Он снова вздохнул. — Бедная Катерина… Но это явно не конец. Что же было дальше?
Пёс осторожно почесал за ухом, чтобы не задеть шнурок очков.
— Паж погиб. Катерина Петровна похоронила его где-то в парке. А собака доживала последние часы у неё в комнатах, пока её пытались выходить. Не случись во дворце Её Светлости княгини, финал у истории был бы совсем печальный. Её Светлость явила чудодейственную силу, и за одно мгновение оживила собаку, а затем отправилась с ней к могиле пажа. Юношу во плоти вернуть уж было нельзя, но его менее вещественная суть осталась в целости. Её Светлость наделила этой душой собаку.
Пётр не мигая смотрел на Дубка.
— О, Господи. Это вы — та собака?
— Да! Представляете? — пёс, бешено виляя хвостом, поднимал облачка пыли, глаза его увлажнились и блестели. — Мне вот до сих пор не верится. Правда, Её Светлость перестаралась, и я не просто живой и говорящий стал, а ещё и бессмертный. Прямо как вы или Катенька.
— А что за «Её Светлость княгиня»?
Дубок пристально поглядел на Петра Петровича и на всякий случай зафиксировался на пассажирском сидении когтями.
— Так ведь Марья Юрьевна это. Москворецкая.

Электромобиль на восемь посадочных мест шуршал по Екатерининскому парку с неположенной транспорту скоростью. Петьку подбрасывало на неровных дорожках, он то и дело хватался за слетающую с головы шляпу, за крышу и кресло, но продолжал нестись, попутно оглядывая кусты, деревья и редкие достопримечательности. Сейчас-сейчас мелькнёт рыжее пятно, он окликнет: «Сестрица!», и сегодняшняя маленькая катастрофа закончится Петиной баснословной победой. Настоящее приключение! Стало даже немного неловко перед братом, который у Катерины бывал реже, а про электромобили всё же помнил.
Хотя первые полчаса безумного катания не принесли никакого результата, это уже не обескураживало Петьку. Он, между прочим, тоже волшебный. Память стирать не умеет, зато очень большое способен упаковать во что-то маленькое без количественной потери. А как ещё прикажете быть, когда столы всю жизнь ломились от яств, а попробовать хотелось прямо всё-превсё? Вот Петька и научился лопать без последствий. Никто, правда, от этого не благоговел и не ужасался (как обычно бывало у Петро с его мозгоправными способностями), а скорее воротил нос. Петьке однажды посчастливилось услышать переделанную поговорку: «Мал клоп, да обжорист».
Обжористый, хе! Зато смекалистый: электромобилю энергии на чрезвычайное Петино путешествие точно не хватило бы, так что он весьма ловко у других машинок её забрал, а в эту уместил. Хотя как точно это у него получилось и сработало, он, конечно, не знал. Да и какая разница?
Сама по себе погоня за временем разогревала ему кровь. Любимый парк сестры, всегда величественный и спокойный, предстал в новом переосмыслении, как если бы старую мелодию, звучащую из древнего граммофона, сыграл современный оркестр или какой-нибудь импрессионист перерисовал бы Мону Лизу на свой лад. По сторонам изредка поблёскивали, подобно хрустальному сервизу, пруды, машинка мчалась сквозь тень деревьев и солнечный свет, позволявший различать тысячи оттенков зелёного. Зной пытался куснуть его за шею, чтобы залезть под майку или устремиться к голове, но Петя ускользал от него, нарочно подставляя пыльному ветру лицо.
И почему раньше не приходило в голову кататься на этих самых мобилях? Это же так весело!

Почти у самой границы парка, в тени большого дерева, он наконец-то заметил и рыжие волосы, и белый летний костюм, резко дал по тормозам и, нетерпеливо выскочив из электромобиля, побежал туда. Это был старый, роскошный дуб, склонивший, словно в заботе, тяжёлые ветви к земле, и Катерина, прислонившись к стволу, мирно дремала, как в колыбели. Заслышав шаги, она приоткрыла глаза и помахала брату.
— Привет, родной! Прости, что ушла... — Катерина поднялась и отряхнулась, а затем крепко обняла Петьку. — Ты долго меня искал?.. Ух ты, машинка!
Петька не хотел и не собирался от неё отцепляться. Она погладила его по спине.
— Знаешь, я ушла не потому, что забылась. Я увидела Ирину Бенедиктовну, она делала что-то странное, и я пошла за ней. Кто бы знал, как она быстро бегает!..
Брат отстранился, приложил ладонь ко лбу сестры, к щекам, к макушке — хорошо, что не перегрелась! — затем водрузил ей на голову шляпу.
— Не нагнала ты её?
— Нет, — Катерина поникла. — Я потеряла её из виду на минуту, а потом она как под землю провалилась. Я боюсь, что чары Петро из-за частого применения что-то с ней сделали…
Нечто сбоку привлекло её внимание, она быстрым шагом направилась к границе парка, которая обозначалась тонким сеточным забором. Через дорогу кто-то копошился в кустах.
— Петя! Это она! — воскликнула Катерина, обернувшись. — Ирина Бенедиктовна в Александровском парке! Пожалуйста, поедем туда!
Петька подбежал к ней и тоже вгляделся в кусты.
— Ну и дела. Едем! Да пока мы доберёмся в объезд, её и след простынет.
— У меня есть собственный лаз, — улыбнулась сестра. — Вот он, — Она указала на непримечательный участок сетки, который был превращён в подобие калитки. — Но пешком её преследовать тяжко, электромобиль нам тоже нужен.
Петька понял её взгляд, почесал в затылке и резюмировал:
— Уменьшить да сунуть в карман я сумею, а обратно… Признаться, не пробовал-с, но, вестимо, могу.
Он отдал сестре её рюкзак и обувь, потёр ладони друг о друга и о шорты, и, подумав что-то вроде «Хочу такую же, но маленькую», положил руки на капот. Послышалось негромкое «пуф-ф-ф», и менее, чем через секунду Петя озадачено смотрел на электромобиль, больше напоминавший теперь игрушку. В карман бы он не влез, но в руках пронести его через узкую калитку не составляло труда.
Они спустились к пустующей дороге, перешли её и оказались у другого забора.
— А где лаз? — наивно спросил Петька, когда Катерина взялась за перекладины.
— Вот он. Здесь можно так перелезть.
Петя с замиранием сердца смотрел, как его сестра безо всяких опасений преодолела барьер, не зацепившись за острые пики забора. Спрыгнув на землю с другой стороны, она протянула руки за электромобилем, который затем положила на землю.
— Ну давай, — подбодрила она, когда Петька забрался на середину и с сомнением поглядывал на пики. — Ирина Бенедиктовна убежит, а мне без тебя не справиться.
Это прибавило уверенности, он смело полез дальше, но когда достиг верха и должен был аккуратно перенести ногу на другую сторону, зацепился и, вскрикнув, сверзился прямо на Катерину, которая пыталась его поймать.
Они валялись в траве, потирая ушибленные места. Катерина поморщилась, потянувшись за шляпой, а Петька катался по земле, схватившись за ободранную коленку. Сестра села, насильно обняла его (Петя героически отпихивался) и поцеловала в макушку. Спустя полминуты боль ушла вместе со страхами и беспокойствами относительно заборов и пик.
— Ух ты, — выдохнул Петька ей в плечо, ощупывая затягивающуюся коленку. — Благодарствую. Не знал, что ты так умеешь.
— Я только учусь, — скромно ответила Катерина. — Наверное, первое время будет покалывать, пока окончательно не залечится…
— Пойдём-ка. Ирина Бенедиктовна сама себя не отыщет! — очень решительно заявил Петька.
Зря Петя терзался сомнениями: повторив манипуляции с машиной, только подумав совершенно противоположное, он вернул её к первоначальным размерам, после чего она вполне себе исправно включилась и поехала. Ехали они быстро, но Катерина внимательно смотрела по сторонам. Вдруг схватила брата за плечо и указала вправо.
— Вон там!
Петька в последний момент круто повернул на боковую дорожку, и цель возникла прямо перед ними. Ирина Бенедиктовна улепётывала как заправский бегун, как маленький гепард: быстро, ритмично переставляя ноги, соблюдая правильное дыхание. Услышав шорох покрышек, она остановилась и пугливо обернулась, после чего бросилась бежать с новой силой. Она направлялась к выходу из парка, а Катерина и Петя — следом за ней. У выхода было много людей, что их очень замедлило, несмотря на сигналы элетромобиля и звучные призывы уступить дорогу. Но Ирина Бенедиктовна, кажется, всё же устала: её обувь стёрлась, а несколько часов на солнце разрумянили лицо и плечи. Волосы были всклокочены, очки немного перекосились на носу. Она переводила дыхание в нескольких шагах от парковых ворот, не обращая внимания на электромобиль, бесшумно приблизившийся сзади. Катерина вышла из машинки и направилась к Ирине Бенедиктовне. О чём они говорили, Петька не слышал, но затем сестра привела испуганную женщину к электромобилю, усадила её на заднее сидение и устроилась рядом, приобняв её за плечи.
— Едем на Оранжерейную, 63. Отвезём Ирину Бенедиктовну домой, у неё небольшой тепловой удар.
Они в спокойном темпе доехали до нужного дома, проводили женщину до квартиры, на пороге которой передали её в руки заботливых дочерей, и вернулись в электромобиль.
Петька шумно выдохнул.
— Вот это да-а.
— Дай пять! — Катерина подставила ладонь, и по ней звонко ударил Петька. — Мы настоящая команда!
— Вот Петро удивится… — Петя почесал подбородок. — Любопытно, где они там? Время уж к вечеру.
— Давай вернём машинку в парк, — предложила сестра. — А потом позвоним Петро.
Они вырулили с Оранжерейной на Ленинградскую, но на пересечении с большим шоссе электромобиль заглох и больше не заводился. До парка было ещё далеко, и толкать его совсем не хотелось. Петька приуныл, вылез из машины, покрутился рядом и сел обратно. Катерина огляделась и улыбнулась.
— Не переживай, сейчас нас вытащат.
— Чего?..
— А что это вы тут делаете? — спросил знакомый голос из проезжающей машины. Открылась дверца, когти цапнули об асфальт. Спустя миг Дубок в новеньких симпатичных очках положил лапы Петьке на колени и облобызал щёки и лоб.
Петро постучал по крыше и заглянул в машину.
— Парковую технику не по правилам эксплуатируете, — шутливо пожурил он.
— А вы, Пётр Петрович, — парировала его сестра, — не по правилам своими способностями пользуетесь.
— Не шутит, Петро. Утреннюю Ирину Бенедиктовну по всему парку сейчас гоняли, пока смогли догнать. — Петька, Катерина и Дубок уставились на смутившегося Петра. — Что ты там ей навнушал?
— Как обычно, — Петро покачал головой и потёр лоб. — Отвлёкся я, наверное. Как она?
— Жива-здорова, но мы ей дали отпуск на недельку, — Катерина улыбнулась, чтобы прогнать с его лица хмурое выражение. — И едем в парк.
— Милое дело! — сказал Дубок. — А мы вам пышек привезли!
— С этого и надо было начинать, — поучительно заметил Петька. — Только наш омнибус отказывается ехать далее.
— Это, Петя, не проблема, — ответила сестра. — Дубок, а ну-ка помоги мне!..
Позже, в парке, на берегу пруда Петро и Петька расположились на одеяле, наблюдая за тем, как Катерина убегает от Дубка у самой воды. Он пружинисто прыгал и выдавал комментарии, девушку очень веселившие. Пётр Петрович, пошарив рукой в пакете и не обнаружив в нём пышек, с досадой посмотрел на младшего брата, который, как всегда, взял столько, сколько умещалось у него в ладонях.
— Где ты её, кстати, обнаружил? — спросил Пётр, выслушав рассказ о приключениях брата и сестры. Он сидел на самом краешке одеяла, а Петька растянулся полулёжа, занимая большую его часть.
— Тут, в парке. Задремала под дубом, — Петька жевал, но говорить и есть одновременно не любил, а потому отвечал обрывочными фразами. — Сказала, что за Ириной Бенедиктовной ушла, но мне что-то не верится.
— Мне тоже, — отозвался Пётр Петрович.
Вечер превратился в бесконечно-розовую, холодеющую пору. Смолкли шмели, но зашелестела листва над головами. Посетителей в парке стало больше, слышался смех детей и голоса взрослых.
Пётр вдруг решился задать вопрос, которым терзался полдня:
— Ты никогда не интересовался, откуда взялся Дубок?
— Неа. Уж привык и к его говорливости, и к присутствию, — ответил Петька, взяв паузу между двумя пышками. — Главное, что он есть. Спокойнее с ним, что ли. А откуда он взялся?
— И я не знаю, — отвернувшись, ответил Петро. — Но тоже думаю: главное, что он есть.
Они молчали. Петя поглощал оставшиеся пышки, задумчиво глядя в спину брату; Пётр Петрович смотрел на сестру и её верного пса.

Что ещё почитать?

Фотография

Царское Село сделала фотографию Петергофа, и он никому не хочет её показывать. Внезапно с младшим братом удаётся договориться тихому, замкнутому Кронштадту.

Гнездо

История о том, как Петербург, его младшие брат и сестра и случайно примкнувший к их компании Париж в силу обстоятельств коротают несколько месяцев дома.

Форт

Посреди холода и мрака, в сумерках ноября пылает маленький оплот, согретый дружбой, теплом и нежностью любящих друг друга брата и сестры.