Вылетев из ещё не тронутого весной Петербурга в неизменном пальто, Пётр был вынужден нести его сейчас в руке. Здесь было непривычно тепло даже в эти утренние часы, когда солнце только-только поднималось над горизонтом, затопляя воздух светом. Крыши плыли в молочной дымке, лагуна медленно обретала свой неподражаемый лазурный цвет. Просыпалась Венеция.
Пётр давно не приезжал. Он плохо помнил улочки и набережные, с трудом узнавал районы; старые колокольни казались разбредшимися по городу сёстрами-близнецами, невысокие дома сцепились одинокими когтями мостов, переброшенными над стиснутыми камнем каналами. Улицы были пусты, слышалось лишь воркование голубей на окнах вторых и третьих этажей.
Он вылетел так скоро, как только мог, никого не предупредив, и даже сам немного дивился собственному порыву. Тревожную, настойчивую телеграмму он принял близко к сердцу, вероятно, из-за подписи. Его интриговало, был ли он единственным адресатом, и если так — почему именно он? Несмотря на прозвище «Северная Венеция» и условный статус побратимов, с Венерой Аквальти Пётр пересекался очень редко и всегда строго по существу, без погружения в личные дела друг друга. Он даже не знал, где Венера живёт, но почему-то решил, что она непременно сама найдёт его.
Достигнув площади Святого Марка, он присел за один из многочисленных столиков, которые кофейни не убрали на ночь, и, следя, как солнечные лучи скользят по колоколу и крылатому льву на Часовой башне, принялся ждать.
Чайки поначалу им заинтересовались, но, не получив от него ни крошки, переместились в сторону уборщиков, чьи яркие комбинезоны уже виднелись в галереях. Из разных уголков площади зазвучала оживлённая итальянская речь. Пётр не шевельнулся: среди голосов не было знакомых. Появились люди и со стороны набережной; видимо, их, как Невского, принёс один из утренних vaporetto. Большинство из них молча шли по своим делам, кто-то уже говорил по телефону. От смеха, эхом разнёсшегося по площади, взлетела стайка пугливых голубей.
Постепенно голосов вокруг прибавилось: слышался испанский язык, французский, немецкий, английский… Пётр невольно прислушивался и к редко звучавшей родной речи, но вскоре привык, как и к десятку других говоров. Значение для него по-прежнему имел только итальянский, слишком легко скрывавшийся среди гостей.
Соседние столики занимали туристы и, насколько можно было судить, местные. Уже с утра они заказывали кофе, вино и апероль, шумно болтали, фотографировали Кампанилу и площадь. Кто-то включил радио; в кафе напротив со столика упал стакан и, конечно, разбился; разговоры, брошенные на ходу фразы перерастали в звонкий смех; по плитам громыхали тележки, стучали колёсики японских чемоданов и каблуки турецких туфель. Зазвучал полифонический хор площади Святого Марка.
С Петром кто-то заговорил по-английски, и он не сразу вырвался из своих мыслей.
— How can I help you, signore? — спросили его с ощутимым акцентом. От неожиданности Пётр растерянно огляделся, раздумывая, заказать кофе с молоком или без. Официантка стояла у него за спиной. Пётр поднял голову и обомлел под внимательным взглядом невысокой приятной женщины. Она вовсе не была официанткой: вместо форменных рубашки и фартука она носила длинное платье с простым элегантным жакетом поверх него. Мягкие волны каштановых волос спускались к плечам и были откинуты за спину, тронутое бронзой лицо с правильными чертами и холодный взор, казалось, вовсе исключали родство с итальянцами. Тем не менее, это была самая настоящая венецианка — Венера Аквальти.
Тут Невский вспомнил о приличиях, вскочил с места и наконец обрёл дар речи:
— Buongiorno, signora!
Она радостно улыбнулась, в матовой бирюзе её глаз заиграли блики.
— Я прилетел, едва получил ваше послание. — Последовала пауза, Невский ждал. — Что-то случилось?..
Она плавно опустилась на стул, затем посмотрела вдаль мимо его плеча.
— Разве для приглашения в гости нужен повод?
Пётр на мгновение растерялся — разве её телеграмма походила на приглашение?.. — и не знал, что ответить. Затем понял, что всё это время стоял столбом, и немедленно сел. Венера заказала им кофе.
— Пётр Петрович Невский, — сказала она, чуть растягивая гласные. Он внимательно ждал продолжения, и тогда Венера, мягко усмехнувшись, добавила: — Спасибо, что всё-таки приехали.
— Спасибо, что пригласили! Но почему так срочно? Что-то произошло?..
— Нет-нет, ничего не случилось, — заверила Венера. — Просто давно не было в гостях моих русских друзей.
— Вы попросили меня приехать немедленно. И прислали телеграмму, хотя проще было позвонить, — он пожал плечами, ожидая объяснений.
Аквальти смерила его неопределённым взглядом, в котором насмешка уступала снисходительности. Пётр почувствовал себя снова юным и уязвимым, но не спешил укутываться в привычную броню бесстрастности.
— Я всего лишь попросила вас приехать, но вы прочитали мои слова иначе, правда?
Нахмурившись, Невский достал из внутреннего кармана сложенную телеграмму, расправил её и положил на стол.
— В телеграмме не так много слов, чтобы я мог иначе понять их.
Адресовав бумажке еле заметный кивок, Венера лукаво подмигнула Петру Петровичу, и он вдруг подумал, что сейчас та вспомнит текст телеграммы или признается, что пошутила.
— Мне кажется, вы всё-таки увидели в ней то, что хотели увидеть. Только и всего.
Официант поставил перед ними чашки с ароматным кофе, аккуратно сдвинув телеграмму к краю стола. Её тут же попытался забрать себе ветер, но Невский вовремя схватил листок и замер, уставившись в него. Глаза его бегали по строчкам, он никак не мог понять, в чём фокус, хотя итальянский понимал прекрасно.
«Сейчас венецианский карнавал. Приезжайте! Буду рада вам, как и любым вашим компаньонам. До встречи! Ваш названая сестра Венера».
— Но я получил совсем другую…
— А остановиться можете у меня — всё же это не деловой визит, — перебила Аквальти, спрятав улыбку в чашке, затем опустила её на блюдце; аккуратный палец с вишнёвым ноготком поглаживал позолоченный край. — Вы превосходно говорите по-итальянски, — неожиданно сказала она. — И вы, конечно, выросли…
Совершенно смутившись, Пётр с трудом понимал происходящее. Хозяйка же не спешила объясниться. Ей будто нравилось его дразнить, однако в её глазах укрылась какая-то тревога. Если бы не эта тайна, Венера бы вовсе казалась молодой и беспечной: эпоха былого величия и славы отражалась в ней, но лицо её не покорилось столетиям.
Внезапно он понял, что почти полностью прослушал, о чём она говорила.
— …Помните, в последний раз? — Венера покачала головой. — А то пальто на фиолетовой подкладке? Оно сохранилось?
Встрепенувшись, Пётр Петрович кивнул на соседний стул, где лежало сложенное пальто.
— Да, вот оно. Пару раз мы его, правда, перешивали по моде, но после войны не расстаюсь с ним…
— После блокады, вы хотели сказать, — мягко поправила Венера, и Пётр оцепенело выпрямился на своём стуле, в качестве спасения ухватившись за обжигающе горячую чашку. К чему была эта ремарка?
— Да, после войны, — сказал он наконец. Хлебнув кофе, добавил: — И блокады.
— Простите. Это было тяжело, я понимаю, — с виноватым сожалением сообщила она, пытаясь найти его взгляд. — Выдают глаза: печаль в них едва ли не старше вас. — Невский лишь коротко, нервно улыбнулся. Венера склонила голову к плечу, в её ушах блеснуло муранское стекло серёжек. — И эта печаль вам очень идёт… Но надо признать, что пальто вам идёт больше, — беззаботно добавила она.
Свет, коснувшись столика, прочертил на нём новую ось; за короткий миг стало гораздо теплее. Венера заглянула в его чашку.
— Давайте прогуляемся? На солнце скоро будет жарко.
Захватив чемоданчик и пальто, Пётр Петрович последовал за Венерой. Ветер бережно касался её волос и полупрозрачного края юбки; она жмурилась солнцу и бликам воды в каналах; её осторожные шаги негромко звучали на ступеньках венецианских мостов. Невский уважительно держался чуть позади, плыл бесшумной чёрной тенью.
— А как вы так быстро добрались до меня? — спросила Аквальти, остановившись у кафе-мороженого. Прижав ладонь к холодильнику, Венера махнула продавцу. Тот наливал кофе для полного мужчины в шляпе, заметил новых посетителей, заулыбался кривыми зубами и похромал в их сторону.
— Ко мне был милостив ветер, — туманно бросил Невский. Казалось, он наконец-то уловил язык, на котором привыкла говорить венецианка. Теперь настал её черёд изумлённо разглядывать его, пытаясь нащупать скрытый смысл за словами. Но эта маленькая победа не продлилась долго, о чём свидетельствовала очередная её улыбка, полуснисходительная, полухитрая.
— Какое мороженое для вас взять? — она взвесила на кончиках пальцев две монетки.
Для того чтобы выяснить, в чём тут дело — а Невский был уверен, что, несмотря на все увещевания, призвали его сюда не просто так, — нужно было играть по известным одной лишь хозяйке правилам.
— Цвета лагуны, — наудачу ответил он. Прогулка продолжалась от силы час — дождевые тучи укрыли лазурное, неотличимое от воды небо ватным одеялом, начало моросить, и Венера повела своего гостя домой.
— Слышала, куда бы вы ни ехали, всюду приносите за собой слёзы, — заметила она, прикрывая голову. Пётр, накинув на её плечи своё пальто, сам не особо-то и пытался защититься от дождя.
— Чаще всего это просто тучи, — он поглядел вверх. — Однако мои послушно ждут меня дома. Быть может, эти принесли другие гости?
— Ах, если бы. Вы удивитесь, но меня редко навещают такие, как вы.
— Какие?
Невский был удостоен мимолётной, благосклонной усмешки.
— Внимательные.
— Да, пожалуй, я удивлён. Полагал, вы с лихвой одарены вниманием…
Не дав договорить, Венера оттолкнула Петра Петровича в сторону — он едва не наступил в глубокую лужу.
— …Семьи, друзей, поклонников… — попытался продолжить он, но Аквальти будто нарочно поскользнулась на мокром камне набережной, ухватившись за него; он не позволил ей упасть. Его ремарка осталась без ответа.
Венера ныряла между домами подобно рыбке с тонким карамельным хвостом, юбка вздымалась за ней причудливым, ленивым вихрем. С каждой секундой дождь только усиливался, холодно и влажно дышал в шею, вынуждая их искать укрытие. Вскоре Венера скользнула в неприметную дверь, на ходу поймав за рукав Петра, которого ноги унесли чуть дальше. Бегом они миновали короткую дорожку до двери и наконец оказались под крышей. В прихожей было так темно, что Невский опасался поставить на пол чемодан. По лбу скатилась капля, пощекотала переносицу и зависла на кончике носа. Пахло апельсинами, кофе и свежими простынями. Венера дважды хлопнула в ладоши, и, откликнувшись на звук, зажглись тусклые лампы.
— Проходите, будьте как дома. Ваша спальня на третьем этаже. Я пока сделаю нам кофе? Или хотите чего покрепче? — тут она подмигнула. — Вы замёрзли, наверное… Но мёрзнут ли такие, как вы?
В полумраке глаза Венеры казались осколками изумрудов, а сама она — безупречной грацией, сошедшей с постамента Кановы… Она повесила его пальто у двери и скинула плоские туфли, с удовольствием встав босыми ступнями на белый мраморный пол.
— Какие? — снова переспросил он.
— Невские.
Она исчезла в проёме кухни, что-то напевая себе под нос, и Пётр, даже не надеясь на пояснения, отправился по лестнице наверх, напоследок бросив взгляд на пальто.
Комната, которую ему отвели, оказалась воздушным помещением с двумя большими окнами, кроватью, старомодной тумбой и одиноко стоящим гардеробом. Стены имели ненавязчивый лепной рельеф, десюдепорт был украшен живописным панно с классическим пейзажем. Живопись присутствовала и на стенах в виде небольших, тщательно проработанных картин, очевидно, вышедших из-под одной и той же трудолюбивой, но незнакомой Петру Петровичу кисти. На них были изображены старые европейские города.
Скинув подмокший пиджак и уже направившись вниз, Пётр заметил, что миниатюры висели повсюду. На площадке третьего этажа, напротив своей двери, он обнаружил Москву и Петербург, при виде которых не смог сдержать улыбку: картины, приютившись рядышком, хотя иллюстрировали медово-золотую осень и хрустальную зиму, идеально дополняли друг друга. На втором этаже так же вместе висели виды Венеции и Рима, а на противоположной стене, над дверьми хозяйской спальни, красовалась одинокая панорама Парижа.
Снизу раздавался звон посуды, и Пётр направился прямиком на кухню. Венера, верно, услышав шаги, позвала:
— Какой кофе вы любите, Пьетро?
— Чёрный без сахара. И без молока, — подумав, отозвался он, достигнув нижней ступеньки.
— Да-а, — протянула хозяйка, — вам идёт чёрный.
Невский не успел ничего ответить и растерянно замер в проёме, оглядывая просторную комнату, служившую одновременно и баром, и кухней, и столовой.
— Любите канноли?
— Люблю эклеры, — ответил Невский, заняв стул.
— Тогда и канноли понравятся, в них я добавляю крем по французскому рецепту… — Заметив, что он не заинтересован сладким, Венера добавила: — Ну же, угощайтесь, пока есть возможность! В следующий раз никто вас уже не угостит…
Она в очередной раз потопила улыбку в кофе и зажмурилась от радости, наслаждаясь вкусом. Пётр так и замер с трубочкой, во все глаза глядя на хозяйку; в душу закралось недоброе предчувствие.
— Как это понимать?
— Ваша репутация оправдывается, вы и впрямь слегка занудный, — Венера окинула Невского задумчивым взглядом, но на этот раз он не повёлся.
— О чём вы толкуете?
Она тяжело вздохнула.
— Слушайте, я просто пошутила! Всюду-то вам видится заговор… Пожалуйста, расслабьтесь, отдохните, ешьте, пейте. Я пригласила вас просто так, безо всякого умысла…
Чтобы окончательно развеять его подозрения, она заговорила о музыке Вивальди, о грядущих репетициях и концерте в церкви неподалёку.
Может быть, неозвученная проблема Венеры так очевидна, что Пётр Петрович должен был догадаться сам? Но если Аквальти требовался совет, не стоило ли ей обратиться к более опытному помощнику? Зачем ей Невский?..
Фантомное ощущение надвигающейся опасности его не отпускало, но по всему выходило, что он и правда параноик. Заставив себя поверить ей, Пётр больше не возвращался к этой теме даже в мыслях.
Вскоре всё изменилось.

Было светло, как бывает в белые ночи, когда где-то за горизонтом ждёт солнце, а город спит в предрассветном, тончайшем шёлке сумерек. Пётр направлялся к собору Санта-Мария-делла-Салюте. Он не смотрел под ноги, в обуви неприятно хлюпала вода, в спину дул как будто бы знакомый ветер.
Из собора доносилось пение на каком-то итальянском диалекте, которого он не понимал. Пётр взошёл по ступеням, отворил тяжёлую дверь и шагнул в полумрак, разбавленный светом нестройного ряда свечей. Он сделал круг по аркаде, глядя на утопленные в стенах иконы. В соборе не было ни души.
Он остановился у алтаря, спиной ко входу, заворожённо разглядывая скульптуру. «Царица Небесная, избавляющая город от чумы». У Мадонны было лицо Венеры.
— Старый Питер бока повытер… — пронёсся картавый шёпот между колонн.
Невский резко обернулся; всего мгновение назад у входа стояла чья-то призрачная, ссутулившаяся фигура — и тут же сгинула. Когда он в последний раз слышал этот голос?
Через пустое восьмиугольное пространство он бросился к дверям, но на середине пути замер, уставившись на мраморный пол. В самом его центре, на чёрном круглом люке, торчала маленькая ручка. Любопытство возобладало над ним, заставляя забыть о привидении. Он уцепился за ручку, тянул изо всех сил, но лючок не поддавался. Передохнув с минуту, Пётр устало, почти безнадёжно дёрнул ещё раз, и тут люк выскочил из пола с лёгким хлопком.
Оттуда хлынула фонтаном вода, подсвеченная бирюзой, и мгновенно затопила пол. В глубине причудливо сияло что-то крохотное в бордовом квадрате шкатулки. И едва Пётр осознал, на что именно смотрел, как тотчас же проснулся.

Невский резко сел на кровати, глубоко дыша. Стоял мертвецкий холод, было темно, за окном чернело звёздное небо. Сон оставил тревожное, липкое ощущение, кроме того, Пётр силился вспомнить, что увидел в тайнике, но здесь не преуспел. «Был ли это тайник?» — неожиданно для самого себя подумал он и тряхнул головой. Часть его была заинтригована, раздразнена простым человеческим любопытством, но другая одёргивала: это лишь сон, каким бы таинственным он ни казался. Для успокоения души он решил выпить воды или чаю, вылез из постели, накинул поверх пижамы флисовый халат, что предложила Венера, и босым вышел на лестницу.
Кухня находилась на первом этаже, но Пётр остановился на втором: он вдруг по колено ступил в воду. Ничего подобного он не ожидал, но и не слишком удивился, на полном серьёзе решив, что всё-таки ещё спит. Лишь ощутив неподдельный, пробирающий до костей холод воды, Невский позвал хозяйку. Когда та не ответила, решительно направился в её спальню.
Венера мирно спала в кровати, комната была затоплена ровно настолько, чтобы не дать ей захлебнуться. Длинные волосы, отброшенные на подушку, своими концами терялись в воде. Над спящей высилась фигура из воды, полупрозрачная, блестевшая в холодном свете, который дарила этой комнате полная луна.
Пётр, в ужасе застыв на пару мгновений, резко метнулся вперёд. Обернувшись и оскалившись, силуэт распался, пустив по до сих пор неподвижной воде рябь. С опаской поглядывая вокруг, Невский принялся будить Венеру. Он позвал её по имени, но женщина спала с самым невинным выражением лица, без видимых признаков кошмара. Одной рукой он приподнял её плечи над водой, попытался привести её в чувство.
Воды прибывало. Он позвал снова.
— Вы нас утопите. Мне в Москве этого не простят. А вам — в Риме.
Внезапно это подействовало. Венера начала приходить в себя. Цепляясь за его халат, она что-то неразборчиво шептала на том же наречии, которое он услышал во сне. Кажется, именно так звучал венетский диалект.
— Всё в порядке, — успокоил её Невский, — это просто плохой сон.
Выдав слабую полуулыбку, она осмотрелась и поёжилась. Тронула поверхность воды пальцем, и та начала стремительно отступать будто бы в никуда. Только сейчас Венера поняла, что Невский всё ещё держал её на весу, и как будто бы смутилась. Она выскользнула из его рук. Собрав волосы, она потянулась к прикроватному столику за длинной деревянной шпилькой.
— Простите, Пьетро. Очень некрасиво с моей стороны. Простите.
По мере того как вода уходила, в доме включалось освещение. Венера не встречалась с Невским взглядом и вообще стремилась не задерживаться им на чём-либо дольше секунды. Петра это, к его собственному удивлению, немного бесило.
— Позвольте поинтересоваться, чему я стал свидетелем?
— Меня иногда тревожат кошмары. Разные сны.
— Похоже, что не вас одну — мне тоже что-то снилось… Но ваша… вода. Она напала на вас во сне?
Вопрос на ходу превратился в утверждение. Невскому было не по себе, он словно прикоснулся к тайне, о которой ему не полагалось знать. Но Венера, быстро вернув присутствие духа, проигнорировала его; она слезла с кровати и направилась к двери.
В следующий раз она заговорила лишь после того, как зажгла конфорку под чайником. К этому моменту Пётр уже перестал надеяться на продолжение беседы.
— Не подумайте, что ставлю вам в упрёк, однако вам всего-навсего триста лет с небольшим. Вы невероятно молоды. Малый возраст избавляет вас от бремени древних городов, чья память вмещает невероятные эпохи. Вы же знаете, что смертные люди нередко теряют рассудок?.. С городами происходит то же самое, и каждый переживает этот недуг по-своему. Ромео рассказывал, как однажды, ещё будучи столицей Римской империи, за одну ночь состарился, после чего отправился в отшельничество. Не без труда удалось ему вернуть молодость и хорошее настроение. А Патрис как-то раз несколько месяцев прятался под землёй в своих катакомбах, во мраке, среди мертвецов и костей, прежде чем снова явился на свет. Но вы же знаете — беззаботнее существа не найти.
Чайник быстро закипел. Венера, разлив по ажурным чашкам заварку и кипяток, села напротив Невского. Он не притронулся к чаю, внимательно слушая хозяйку; она заботливо подвинула в его сторону чашку.
— О, вы уже высохли, — заметила она. Пётр вдруг и сам это понял. Но ведь всего несколько минут назад он промок по пояс, сев на край её кровати!.. Он вскинул брови: Аквальти, кажется, нравилось водить его за нос, мимоходом напоминать о своём превосходстве над его неискушённостью и излишней простотой, дразнить его секретами, но не раскрывать их.
Невского это, впрочем, не задело, и он спокойно заметил:
— Не представляю, как вы отличаете сны от реальности.
Её глаза блеснули ярче в скудно освещённой кухне.
— Я и не отличаю. Зачем? Наша жизнь — ваша, моя и тех, кто нам подобен — и без того похожа на бесконечное сновидение. У вас ещё всё впереди — и старость, и старческие болезни. Вы обладаете лучшим обезболивающим всех времён — способностью забывать. — Она терпеливо подняла ладонь, когда он захотел возразить. — Мне известно, что вы её применяете к другим, а не к себе: поверьте, новость о потерявшем память Патрисе очень быстро пронеслась по тесной, падкой на сплетни Европе.
Она издала одобрительный лукавый смешок. Пётр невольно смутился от напоминания о глупом поступке: в тот судьбоносный вечер он позволил себе несдержанность. Он не очень-то сожалел — в конце концов, Патрис де Лясен фактически напросился сам, — но считал, что тот не заслуживал его гнева, равно как и прочих чувств.
— Но наступит день, — продолжала, тем временем, Венера, — когда вам придётся научиться забывать, хотите вы того или нет. И то, что вы столь быстро оправились после кошмаров революции, войны и блокады, уже говорит о многом.
Венера тихонько подула на чай, пока Пётр Петрович осознавал её слова. Щипчиками из кружевного серебра она подхватила фигурный рафинад и опустила в чашку. Невский невольно проследил за изящным движением её пальцев и карамельными бликами ногтей. Перемешав ложечкой сахар, она продолжила:
— Вы спросили, напала ли на меня вода… Скажите, а вы знакомы со своей рекой?
Он встрепенулся, отвлёкшись от своих мыслей.
— Да… мы живём в одной квартире. Она, правда, за зеркалом.
Венеру это немало развеселило.
— Мне впору спросить, как различаете сны и реальность вы. Что ж, зеркало — это очень символично. А как она выглядит? Наверное, похожа на вас?
— Немного. Но мы не одно и то же. Река закована в гранит, частично спрятана в трубы. Поначалу мы… м-м… тоже не ладили.
— Это не редкость. А вот то, что вы всё ещё отделены от неё, — необычно.
— В каком смысле? Повторюсь, мы не одно и то же…
— Да-да, я понимаю, — быстро кивнула она. — Но к вашему возрасту большинство городов поглощают свои реки. Сознание реки сливается с городом, становится частью его личности и характера. Мы не случайно носим такие фамилии — не только потому, что попираем берега рек и морей. Мы порабощаем эту стихию, вынуждаем служить своей воле. Однажды вы увидите в зеркале только себя, Невский.
Пётр сидел не шелохнувшись — ничего подобного он до сих пор не слыхивал. Хотя он сомневался в словах Венеры, причин не верить у него всё же не было. Стоило разузнать подробности, поговорить на эту тему с Марьей… Но тут кое-что пришло ему в голову.
— Выходит, и вы никого не поглотили. Кто стоял у вашей кровати?
Венера посмотрела на него столь холодно, что Пётр Петрович догадался: вот он заступил на запретную территорию. Но мгновение спустя хозяйка вновь набросила вуаль царственного спокойствия.
— Это была лишь часть лагуны, та, что не смирилась и не подчинилась. Та, что из года в год подвергает город опасности… — После короткой паузы она грустно добавила: — Мне жаль, что вам пришлось познакомиться с моим маленьким сумасшествием подобным образом.
— А если бы я вас не разбудил?
Венера на минуту задумалась, заглядевшись на грубые потолочные балки.
— Честно говоря, не знаю, я всегда вовремя просыпаюсь. В этот раз всё вышло иначе — может, из-за вашего присутствия. Так что должна сказать вам спасибо: вы спасли меня от неизвестности. — Она одобрительно улыбнулась его смущению, а потом сменила тему, поведя точёными плечами и пытливо рассматривая собеседника. — А что разбудило вас?
— Замёрз во сне, — без заминки соврал Невский. Она с притворным сочувствием покачала головой.
— И что же вам снилось такое тревожное?
Минуту назад он ещё сомневался, но теперь знал наверняка: в этом доме делиться личным он не готов. И хотя ему хотелось расспросить про тайник, узнать про его содержимое — почему-то не было сомнений, что он принадлежал Венере, — он решил сохранить своё мистическое сновидение в тайне.
— Снилось, как крейсер идёт по реке, а затем врезается в лёд и не может его сломать. — Он сочинял на ходу, но Венера, судя по всему, эту ложь и ожидала услышать. — Жуткий стоял мороз… Вот и проснулся.
— Крейсер… «Аврора», верно? Это правда, что теперь она стала музеем?
Очередной уход от темы уже не показался внезапным. Хозяйка города масок умела молниеносно их менять. За это он её не осуждал — как и за неприятно покровительственное отношение. Вероятно, так проявлялось её желание казаться неуязвимой. В самом деле, «каждый переживает этот недуг по-своему».
И он заговорил про крейсер и про музеи вообще, затем они беседовали об итальянской живописи — у них даже вышел небольшой спор; потом о музыке и театре. Так прошла ночь, в которую никто из них не вернулся в постель. Впрочем, Невский так и не узнал, что же снилось Венере.

На следующий день они снова отправились гулять. Петра невольно тянуло в сторону приснившегося собора, но Венера будто нарочно вела его совсем в другую часть города, минуя экскурсионные группы и узкие улочки с кафе и магазинами. Они обсуждали туризм, и хозяйка впервые жаловалась.
— Раньше путешествие могли себе позволить немногие. Не было этого вечного столпотворения и лавочек с дешёвыми сувенирами. В ресторанах — негромкие разговоры, звон бокалов. Вечером — концерты, светские ужины и беседы в курительных комнатах, и кругом музыка. Путешественников здесь всегда было много, и я их очень любила! Но сейчас город похож на базар, где чайки и голуби воруют мусор. — Она взяла с ближайшей витрины аляповатую маску, одинаковые соседи которой таращились на прохожих пустыми глазницами. — Иногда думаю, даже не жаль, если город утонет.
— Что? — переспросил Невский с изумлением, к которому начинал привыкать, но Венера его как не слышала.
— Интересно, куда потом они все будут летать на выходные? Какими фотографиями будут хвастаться? — не без горечи говорила она, остервенело обрывая торчавшие на маске ярко-розовые перья. — Или будут гордиться тем, что последними побывали в захлебнувшемся собственной лагуной городе?
Невский забрал маску из её рук и бросил в ближайшую урну. Венера мрачно взглянула на него, потом устало вздохнула и снова приняла непринуждённый вид. Из того же ведра она безо всякой брезгливости выудила помятую газету, расправила, раскрыла на середине и зачитала:
— «Через сто лет жемчужина Адриатики полностью погрузится под воду, но по расчётам учёных уже через десять лет жителям придётся покинуть красивейший город мира из-за "высокой воды"». По расчётам. Они посчитали, представляете?
Газета была смята и возвращена в ведро. Венера засмеялась так громко, что ей пришлось извиниться перед старичками, недовольно выглянувшими из окна ближайшего дома. Пётр же был невозмутим; он перестал воспринимать происходящее как должное.
— Люди таковы. Их век совсем недолог, и его они пытаются наполнить хоть каким-то значением, смыслом…
— А каким смыслом наделены мы с вами? Люди строят и разрушают города без нашего вмешательства. Зачем, как вы думаете, мы нужны? Мы побочный продукт. Ни в каких планах, ни в одном официальном документе нас нет. Мы среднее арифметическое. Человеческое эхо. Мы не люди, и не числимся таковыми. Непризнанные создания, привязанные к своим стенам. Не можем умереть по собственной воле, сходим с ума от непроходящего одиночества и магии, которой нет места в современном мире. Не можем иметь детей, ничего не создаём. Живём паразитами в городах, которые возвели не мы, но почитаем себя хозяевами этих земель.
Венера наконец заметила, что идёт одна. Пётр, сложив на груди руки, остался позади. С трудом скрывая раздражение и неприязнь, он больше не заботился о вежливости.
— Если вы всё это говорите искренне, то моя названая сестра сильно изменилась за то время, что мы не виделись. Не в лучшую сторону.
Она приблизилась, но теперь соблюдала дистанцию, хотя до сих пор шла с Невским под руку. Совесть его, впрочем, ничуть не колола. Он знал, чем и как отличается от своих жителей, но не считал себя чужаком среди них. Он верил своему сердцу, которое было способно любить и ненавидеть; он знал дружбу и потери, как и любой человек в любом городе. Он никогда не искал признания или славы, давно обозначив свою миссию: служить людям и делать их непростую жизнь светлее. Вопреки обыкновению, он готов был даже спорить с Венерой, хотя она этот разговор продолжать не стала.
Они оказались на пристани, вокруг которой в два ряда пестрели лодки, накрытые тентами. На другом берегу высилась белоснежная башня: подобно стреле, вонзившейся в землю, она стояла под небольшим наклоном.
— Площадь Пьетро. — Венера кивнула на базилику рядом с башней. — Святого. Почти как вы.
Невский услышал улыбку в её голосе, повернул было голову, чтобы ответить, но его внимание привлекла совершенно неприметная с виду кирпичная стена. Несмотря на бледно-рыжий цвет и зубцы, поросшие уже высохшей травой, она показалась знакомой.
— Знала, что вы обратите внимание.
На фоне разговоров о смысле жизни и неотвратимости судьбы ему привиделось далёкое будущее российской столицы: однажды со стен её Кремля облетит, как осенние листья, краска, а беспощадное солнце погубит одинокие травинки, пробившиеся между кирпичами.
— Простите меня. Я говорила неискренне — но только чтобы раззадорить вас и узнать получше.
В её голосе не слышалось раскаяния; впрочем, Невский и не ожидал его услышать.
— Конечно же, мы пришли в этот мир не зря, — назидательно продолжала Венера. — Но каждый придумывает причину сам. Может быть, мы нужны кому-то, может и нет… Единственное, что имеет значение, — жизнь, которая нам дана.
Невского нестерпимо потянуло домой. В ладонях зудело от желания прикоснуться к кирпичу, но между ним и стеной блистал на солнечном свету до невозможности бирюзовый канал.
Он по-прежнему не понимал, зачем сюда приехал. Изначально он полагал, что Венере требуется помощь. Но даже в телеграмме, в существовании которой он уже сомневался, об этом не было ни слова. Что-то недолюбливая в нём, Аквальти вела себя заносчиво и смотрела свысока, но при этом избавляться от гостя не спешила. Невский подстраивался и бесконечно подыгрывал веницейским маскам и меняющемуся темпу беседы, и всё это неминуемо его утомляло.
Может быть, она пыталась что-то сообщить ему? О чём-то предупредить? Но о чём?.. Отчего не сказать напрямик, к чему таинственность? В памяти снова всплыл тот тревожный сон о тайнике в полу собора.
Может, секрет был в том, что Венеция медленно умирала, погружаясь под воду? Но для чего призывать Невского? Они приходились друг другу побратимами — но не друзьями. К тому же, в сравнении с Венерой, Пётр был слишком неопытным, не до конца понимал собственную природу и вряд ли годился ей в советчики. Или здесь был кто-то замешан, и Венера заманила Петра в ловушку, без труда усыпив его внимание?
Недосказанность сдавливала череп, а море неведомых, несчитываемых символов, в которое Венера всякий раз окунала Петра, грозило утопить его. В этом мистическом уравнении не хватало каких-то переменных, а всякое объяснение, как и большинство улиц города, вело в тупик. Бросив попытки читать между строк, Невский снова решил задать прямой вопрос.
— Скажите всё-таки правду. Зачем вы позвали меня?

…Её голос достиг его запоздало, как сквозь толщу воды. Они сидели в кафе, перед ним стоял кофе, она баюкала в ладонях белую чашку.
— …И она бесшумно обвалилась — раз, и всё. А затем отстроили заново. Только кошку жалко — она погибла под обломками… Вы слушаете?
Невский огляделся. Площадь Святого Марка. То же самое кафе, тот же самый столик. Рядом на стуле — чемодан и сложенное пальто. Венера наблюдала за ним с вежливым беспокойством.
— Слушаю, конечно. Вы ведь про Кампанилу, верно? — он кивнул на башню за её спиной. — У вас пленительно красиво! Прямо не город, а мираж… — бросил он невзначай.
Венера никак на это не отреагировала, заняв паузу кофе; даже если она избегала неудобных для неё тем, она не подавала виду.
Пётр апатично рассматривал людей на площади. В толпе мелькнула голова, рядом с ней — две высокие, мощные фигуры. Невский решил, что ему померещилось, но затем, словно почувствовав на себе взгляд, человек остановился и обернулся. В отличие от заозиравшихся спутников, он точно знал, куда смотреть. Верхнюю часть лица прикрывала сдержанно украшенная маска, но это не помешало Петру Петровичу его узнать.
— Что он тут забыл? — застигнутый врасплох, резко спросил Невский, приподнявшись из-за столика. Венера сделала вид, что ничего не поняла.
— Что с вами? Вы о чём?
— О Джорджмене. Вон он. С помощниками.
— Джорджмен? Я такого не знаю, — фыркнув, ответила Венера. — Сядьте, Пьетро. Прошу, садитесь, — она цепко потянула его за рукав. Невский, к собственному удивлению, вдруг почувствовал невероятную усталость и был вынужден подчиниться.
— День жаркий, столько людей, легко может померещиться кто-то знакомый… А хотите поцелуй? — игриво спросила она. Пётр невольно вздрогнул. — Ах, ну и лицо! Это такие конфеты, называются «Поцелуи». — Она положила на его блюдце конфету в голубой фольге, на которой было написано Bacio. — Внутри обычно какое-то изречение. Или предсказание.
— Очень мило… — потерянно ответил окончательно сбитый с толку Пётр Петрович и взял конфетку двумя пальцами. Венера взглядом указала на карман пиджака.
— На вашем месте я бы приберегла её на потом. Вас ведь ещё ждёт долгий перелёт домой. Не бойтесь, не растает.
Невский нахмурился.
— Я только сегодня прилетел. А как же карнавал?
— Ого, Пётр Петрович, глубоко же вы призадумались, — произнесла Венера по-русски с приятным акцентом.
Он почувствовал, что и его лицо скрывала маска.
— Это и есть карнавал. Можно встретить кого угодно — и не узнать, — Венера взяла со столика красивую маску и тоже приложила к лицу. — А можно остаться незамеченным…
Она отчего-то поёжилась. Позади на приличном расстоянии маячил Джорджмен, он будто что-то выискивал и уж явно Невскому не мерещился.
— Объясните, что он здесь делает? Уолтер Джорджмен. Вашингтон…
Но Венера схватила его за руку.
— Нет! Не произносить вслух! — яростно прошептала она. — Он меня не узнает, но вы можете себя выдать.
Холодное пламя её глаз вспыхнуло столь неистово, что он, опешив, не решился больше вглядываться в толпу. Своих расспросов он не оставил.
— Вы пригласили и его? Объяснитесь. Вы шпионите в его пользу? — строго сказал Пётр, отняв руку.
— Нет. Я не шпионка и не участвую в заговорах. Тем более против вас, — примирительно сказала Венера. — Он пытался связаться со мной, это правда. Может, планировал завербовать в союзники. Думаю, вы его встречали и сами догадываетесь, на что он способен.
Её нервно дрогнувшая рука уронила на столик измятую салфетку. Невский с подозрением рассматривал женщину.
— Допустим, он вам угрожал. А меня вы зачем позвали?
— Ему же вечно нужно сунуть нос в чужие дела, — уклончиво ответила Аквальти. — Но я не представляю, чего он хочет.
— Но почему я?.. — Этот вопрос она будто специально игнорировала. — Ладно. Тогда что же значит мой сон?
Чашка звякнула в ладонях Венеры. Она покачала головой. Затем резко глянула вправо, и Невский посмотрел в ту же сторону. В голубое небо взмыло облако голубей с площади Сан-Марко. Больше ничего не произошло. Тут Пётр обнаружил, что они одиноко стоят на маленьком мосту, глядя на степенно скользящие по каналу гондолы. Венера держала на весу блюдце с чашкой, а он — чемодан и пальто. Он почему-то обратил внимание на её руки: на этот раз ногти были насыщенного фиолетового цвета.
— Я думала, вы проведаете могилы друзей на Сан-Микеле. Вы ведь так давно здесь не были… Но время сейчас неподходящее. Вам придётся уехать.
Весло гондольера скальпелем рассекло плоть канала. Пётр Петрович увидел своё отражение — маски на нём уже не было. Но вот на Венеру из воды пялилась старуха в тряпье, с седой короной волос. Из-под исчерченного морщинами лба по-змеиному следили глаза. Отчего-то Невский даже не удивился увиденному.
— Вы не испугались, ну надо же, — заметила Венера. Она стояла рядом, молодая и цветущая, и широко улыбалась. Поверить, что красавице принадлежит это отражение, было невозможно. — Спасибо. Это многое для меня значит.
— Так зачем я здесь? — настойчиво спросил Пётр. — Чтобы увидеть ваше отражение? Заглянуть в ваш тайник? Побывать на кладбище? Посмотреть на Джорджмена? — Он развёл руками. — У меня идеи кончились… Что всё это значит?
— Вам для всего нужны какие-то веские причины — будто без них вся ваша жизнь потеряет смысл. Это, знаете ли, так по-человечески. — Она погладила его по плечу и расправила отворот пиджака. — Между тем, и у вас есть свой тайник и своя шкатулка…
Невский застыл на месте.
— Откуда…
— Ш-ш-ш… — Венера ласково коснулась его щеки. — Не портите момент. Хочу запомнить вас вот таким — рассерженным, взволнованным… Вряд ли кто-то говорил это, но рыцарское благородство вам к лицу…
Растерявшись, Пётр хотел было выдавить из себя убогий ответ, но лицо Венеры оказалось совсем рядом. Он почувствовал её дыхание и успел только шепнуть: «Нет».

— Прошу прощения? — позвал вежливый голос, кажется, с голландским акцентом.
Невский моргнул, в полнейшем недоумении разглядывая высокую бортпроводницу в голубой форме. На бейдже значилось её имя — Каролин. Склонившись над его креслом, она терпеливо ожидала, пока пассажир выскажет свои пожелания. Но Пётр Петрович сумел лишь тихонько извиниться. Бортпроводница кивнула и попросила его пристегнуть ремень. «Мы вынужденно садимся из-за погодных условий», — объяснила она и перешла к следующему креслу.
Душу жгло опустошающей недосказанностью. Вроде бы Пётр подобрался вплотную к разгадкам всех этих мистических происшествий, но немного не успел — Венера в очередной раз что-то сделала с реальностью. Или же с ним самим?.. Не отпускало назойливое чувство, что всё произошедшее ему просто приснилось.
Но все сомнения отошли на второй план, когда он обнаружил в кармане конфету. Со вздохом отчаяния он развернул голубую фольгу, съел конфету и мельком взглянул на обёртку. Затем, бережно её разгладив, включил над своим креслом лампочку, чтобы убедиться, что ему ничего не мерещится.
Записка гласила: