Долгожданный мир в послевоенное время, на который многие надеялись, оказался весьма условным и неуютным. Страна отгородилась стеной от всех остальных, но советское государство существовало, как и прежде, независимо и свободно. Во всяком случае, в подобное верилось Москворецкой. Уже полвека никто не называл её Марьей Юрьевной, заменив имя и отчество более простым «Маша»; она теперь была, конечно, никакая не «княгиня» и не «госпожа», а «товарищ».
Маша надеялась на советские идеи, не позволяла себе раскисать и впадать в ненужные уныния. Она была ярчайшим воплощением энергии, живым примером оптимизма и энтузиазма. Её, такую активную и жизнерадостную, высокопоставленные деятели боялись допускать к управлению государственными делами: того и гляди, открыла бы границы да и сама бы укатила путешествовать. Поэтому Маше поручали то, что в высших кругах некоторые недалёкие особы называли работой «массовика-затейника». Но Маша, на зависть тем самым особам, прекрасно справлялась со всеми делами: сначала перевыполнила сталинский генплан перестройки города, а теперь плотно занималась подготовкой первого космического полёта.
Правда, время от времени тоскуя по друзьям, она звонила во все уголки Советского Союза, хоть и отвечали ей редко. Чаще всего её пальцы сами собой набирали ленинградский номер, и на том конце неизменно поднимали трубку, словно только и ждали её звонка.
— Привет, Лёнечка! — шутя приветствовала она Северную столицу — своего главного союзника, преданного друга и надёжного товарища.
— Привет, Марья Юрьевна, — устало вздыхал он. — Только я не «Лёнечка».
— А я никакая не «Юрьевна», товарищ Невский!
Невский переваривал это молча и, спустя пару напряжённо-тихих мгновений, с мягкой заинтересованностью спрашивал:
— Что нового, Маша?
И Маша рассказала: про новые деньги, про то, как она всё забывает про них и даёт за хлеб рубль шестьдесят вместо шестнадцати копеек; что в честь погибшего Патриса Лумумбы, наверное, назовут университет; но, самое главное, что первый отряд космонавтов успешно сдал экзамены на «пять» и «четыре».
— Не страшно тебе за них?
— Страшновато, — признавалась Маша. — Но в космос-то полететь хочется. К тому же, некоторые, — она намекала на американцев, — тоже хотят, так что мы должны быть первыми.
Невский как будто улыбался, Маша слышала в его голосе неподдельное тепло.
— Конечно, будем. Покажи им всем, Марь... Машенька!
В следующий раз она звонила почти через два месяца.
— Привет, товарищ Невский! — бодро вещала Маша. — Чернушку запустили! И она вернулась! Ну такая хорошая она...
— Кого-кого запустили? — не понял Невский. Маша представляла, как он хмурился.
— Собаку Чернушку! Никита Сергеевич настаивал, но Сергей Павлович даст добро только после двух запусков с собачками.
«С кем беседовать изволишь, Петро? — из трубки, откуда-то издалека прозвучал молодой голос; юноша говорил выразительно, громко, чтобы его наверняка услышали. — Неужто с Марьей Юрьевной? Марья Юрьевна!!! Привет вам из Ле-нин-гра-да!». Маша смеялась, Невский мялся, в трубке слышалась возня.
— Простите, Машенька. Это мой брат.
— Я его узнала! Это же Петя-младший!.. В общем, пока Никита Сергеевич там с внешней политикой занят, мы тут космос осваиваем. А Юра вчера... — И она долго-долго рассказывала про Юру, которого, скорее всего, и отправят в космос первым. А потом, переведя дух, добавила: — Ты не представляешь, какой он добрый, умный, светлый человек. Он станет образцом советского гражданина. Он такой весёлый, мы все смеёмся над его шутками.
— Маша, ты прости, связь что-то... сов... плох... Буду жда... востей...
И голос Невского растаял среди шума и помех. Как оказалось, в тот день учёные за стеной испытывали новинку — подавитель связи.
Маша позвонила через две недели.
— Машенька, здравствуй! — Невский был чрезвычайно весел и энергичен.
— Привет! У нас тут такие новости. Во-первых, Юра точно полетит. Во-вторых, мы запустили снова собачку, назвали Удачей, а Юра дал ей имя Звёздочка! Очень милое имя, и собаке подходит. А Юра теперь командир отряда космонавтов! Прирождённый лидер: не командует, но все к нему прислушиваются, даже те, кто постарше! Он очень вежливый, сегодня женщинам принёс цветы — сам где-то собрал, не говорит где, только всё улыбается. Ой, чую проходу ему не дадут. А он, между прочим, женат! — заявила Маша так, будто её можно было спутать с женой Гагарина.
— Я знаю, — подтвердил Невский. Но тут в Машин кабинет постучал лаборант и спешно, возбуждённо стал показывать за дверь.
— Петя, прости, мне надо бежать! Я тебе перезвоню. Наверное, Звёздочка вернулась! Пока! — и не дав Невскому попрощаться, Маша повесила трубку.
Она то ли забыла, то ли никак не могла найти времени, но так и не перезвонила. Зато получила телеграмму:

ВСЕ ПОРЯДКЕ ПИШИ ЗВОНИ ВОЛНУЮСЬ ПРИВЕТ ТОВАРИЩУ ЮГ ЦЕЛУЮ =НЕВСКИЙ=

Пришла она через две недели молчания, и Маша, всплеснув руками, стала тут же звонить, но Невский по неведомой причине не брал трубку. Тогда она отправила ответ, как и он, телеграммой:

ВСЕ ХОРОШО ГОТОВИМСЯ ЗАНЯТЫ ТЕБЕ ТОЖЕ ПРИВЕТ ОБНИМАЮ =МАША=

И вплоть до двенадцатого числа Маша больше ничего не сообщала. Она мало ела и почти не спала. Вот наступил день запуска: были даны последние инструкции, сказаны напутственные слова. Она не могла усидеть на месте и так волновалась, что за полчаса до старта её попросили выйти из комнаты контроля полёта. Правда, она потом всё равно пробралась внутрь и заняла свой пустой стул рядом с Королёвым.
А через несколько минут первый человек, советский лётчик, на космическом корабле полетел в космос! Все вокруг, хотя и выглядели счастливыми и украдкой улыбались, оставались сосредоточенными на своих обязанностях, и их не приходилось в этом винить. Коротко обнявшись с Сергеем Павловичем и не заметив слёз радости, покатившихся по её щекам, она выскочила из комнаты и вперёд всех полетела к телефону. Пальцы слушались с трудом: она едва не набрала киевский номер.
— Добрый... — озадаченно ответил Невский, но Маша недослушала; она говорила громко, звонко, возбуждённо:
— Петя! Полетел, представляешь? Полетел! Наш! Полетел! Юра! Юра Гагарин! Мой родной, мой хороший! Первый — наш!
— Что?.. Машенька, подожди... Юра Гагарин полетел? Куда полетел?
— Ну, Петенька! В космос! Понимаешь, в космос! В настоящий, который там!
Невский продолжительно молчал, вдумываясь в услышанное.
— Полетел... Полетел же! Наш, да? Правда? О-хо-хо! — его голос походил на раскат весеннего грома: отзвучал далеко, а теперь совсем рядом. Он издал победоносный клич, смеялся неудержимо и счастливо, как мальчишка. Потом заговорил быстро, слова дрожали, он шмыгнул носом — плакал от счастья и радости. — Марьюшка, срочно на радио! Ну и новости! Пойду включу приёмник погромче! Или крикну в окошко, или расскажу... Да не поверят. Радио!..
Она простила ему и «Марьюшку», и то, что он даже не попрощался, когда положил трубку, кому-то сообщая: «Мы в космосе!».
Гагарин вернулся на землю героем, всенародным любимцем и мгновенно стал примером для остальных. Маша уговорила Никиту Сергеевича повысить его в звании, так что взлетал космонавт старшим лейтенантом, а приземлился уже майором. На Красной площади многомиллионная Москва внимала первому космонавту, жадно ловя блеск его глаз и каждое его слово, а с нею и вся страна.
Дальше дни и недели превратились в бесконечную цветную карусель: Гагарин путешествовал по стране, и Маша неотступно его сопровождала.
Они побывали и в Ленинграде. Маша представила друг другу Гагарина и Невского, но встреча была недолгой: первого космонавта ждали советские граждане, и он торжественно проехал по Невскому проспекту, осыпаемый со всех сторон цветами, открытками и восторженной похвалой.
Потом Гагарин отправился за границу, и всюду его, героя, ожидал тёплый приём. Маша из поездок то и дело отправляла открытки, которые, естественно, предназначались её лучшему другу — Пете.

«Привет тебе из Праги! Люди очень рады Юре. Будто 12 апреля не закончилось или было вчера. Это такой праздник! Настоящий рывок прогресса!»

«Побывали в Хельсинки! Юру очень любят, будто он и их земляк. В чём-то это так и есть: он теперь гражданин всего мира».

«Мы в Варшаве! Погода хорошая. Юра смущается и слегка волнуется: сейчас репортёры снова придут брать интервью, но пока передышка».

«Пишу тебе из Лондона! Нас встретили с почестями. Так непривычно... По городу везли в красивом кабриолете с номерным знаком YG 1. А вчера сообщили, что Юру хочет увидеть сама королева. Говорят, это очень необычно, вроде не по правилам. А Юра сказал так просто: «Ну что ж, к королеве, так к королеве! Придётся задержаться на денёк». Удивительный Гагарин! P. S. Тут солнечно. А ты говорил, Лондон похож на Ленинград».

Было и такое письмо:

«Дорогой Петя!
У нас всё хорошо, того же желаю и тебе. Юра, это видно, устаёт, но не жалуется и не отказывается от бесед с репортёрами. Ему надарили разнообразных сувениров, объявляют почётным жителем и героем стран, которые мы с тобой видели только на карточках. Недавно спросил меня: «Маша, спасибо, что составляете компанию, но вам разве не скучно?», а я ответила: «Мне скучать некогда, мне положено вас, Юра, оберегать». У него есть специальный охранник из служб, но мне сложно объяснить, почему я рядом.
А ведь с ним правда ничуть не скучно. Он очень остроумен, образован, но притом совсем не зазнаётся, мне в нём это очень нравится. Он чуткий, хорошо понимает настроения и тревогу, ему это помогает общаться с иностранцами. До сих пор не верится в его подвиг; тем удивительнее, что он совершенно неземной при своей приземлённости.
Пиши мне. Буду ждать. Обнимаю.
Маша»

Невский через какое-то время прислал короткое письмо, в котором он с лёгкой завистью расспрашивал её о других странах. Новостями он не делился, и в конце лишь приписал загадочное наставление: «Не забывай, Машенька, что люди остаются людьми». Маша долго вчитывалась, но глубокий смысл от неё сперва ускользнул, и она, пожав плечами, отложила Петино письмо. Минуту спустя она вспыхнула: послание было снисходительным, каким-то неуместно покровительственным. Неужели Петя считает, что мудрая, взрослая Столица не позаботится о дорогом для неё человеке? Она сперва написала гневный ответ, но затем порвала и выбросила, решив сохранить достоинство и попросту не обращать внимания. К тому же она срочно понадобилась Юре в роли переводчицы и скоро позабыла и о своей обиде, и о письме.
Минул год, но ажиотаж не утихал. С Гагариным стала ездить его супруга; Маша чаще оставалась в Москве и иногда писала Юре письма, а он присылал в ответ открытки, подписанные кратко и деловито:

«Дорогая Мария Юрьевна!
Сердечный привет вам из Бразилии!
Гагарины»

Текст всегда был один и тот же, а Бразилия сменялась названиями других стран. Маша скучала по Юре, по своему первому космонавту, по его компании, от которой становилось необъяснимо тепло, по неловким, порой, шуткам, по его счастливой улыбке.
Шло время, Гагарин, вернувшись из бесконечных поездок, стал готовиться к полёту к Луне: снова занялся спортом, ежедневно тренировался, проходил инструктажи и испытания. Маша с новыми силами взялась всячески помогать и содействовать ему.
Она немножко опоздала и не успела с ним поговорить перед полётом, но он, каким-то образом углядев её на аэродроме, узнаваемо ослепительно улыбнулся. Маша кричала ему, хоть он и не смог бы услышать, энергично махала рукой и радостно смеялась вслед взлетающему маленькому самолёту. О, если бы только она знала, что видела его тогда в последний раз. «Лётчик-космонавт майор Юрий Гагарин погиб в результате авиакатастрофы», — так сообщили ей через несколько часов по телефону. А потом пригласили на опознание.

Знакомая кремлёвская стена казалась бесцветной. Маша опомнилась, разглядывая кирпичную кладку, невольно подмечая места, где облупилась краска. Она уже не плакала, и её пальцы не дрожали, опуская у стены цветы. Люди вокруг соболезновали, плакали, что-то говорили, но ей казалось, что двенадцатое апреля семилетней давности не кончилось, что она вот-вот услышит добрый голос Юры.
Вдруг кто-то осторожно тронул её за локоть, и она вздрогнула. Это был Невский: как и она, одетый в строгое чёрное, в мертвенно-бледных руках он держал алые гвоздики. Словно он пытался вернуть посеревшей, почерневшей Москве её родной цвет. Его цветы легли поверх других кровавым пятном.
— Без его улыбки у нас прибавится пасмурных дней, — сказал он и обнял Машу за плечи, жался к её боку, словно искал тепла. Они стояли под мелко накрапывающим дождём, казавшимся стеклянной пылью, больно врезавшейся в кожу.
— Ты был прав, — тихо сказала она наконец. — Люди есть люди. Они уйдут, а мы останемся... А я... Я тогда не поняла. Я была... Не хотела верить в подобное.
— Я знаю, — Петин голос звучал знакомо, мягко, но от этой всепрощающей мягкости становилось нестерпимо больно. Она захотела объясниться, попросить прощения за слова, которые никогда ему не говорила.
— Петя...
— Смотри, Машенька. Его письмо, — не обратив внимания на её попытку что-нибудь сказать, он вытащил из кармана пальто сложенную бумажку, на ней был напечатан небольшой текст. — Его письмо, — голос Невского дрогнул, он спешно утёр глаза тыльной стороной ладони. — Письмо семье. Прочти отсюда.
И Маша послушно прочитала, следя за его пальцем. Там было написано:

«Я пока жил честно, правдиво, с пользой для людей, хоть она и была небольшая. Когда-то ещё в детстве прочитал слова В. П. Чкалова: «Если быть, то быть первым». Вот я и стараюсь им быть и буду до конца».