Сеанс
Всё было готово для сеанса. Вот стол, на нём свеча, лист бумаги, карандаш. Окна зашторены, дверь плотно закрыта. Петя от волнения переступил с ноги на ногу и всё-таки сел на стул.
Сам он провёл в душистой ванне добрую четверть дня, прежде чем они с сестрой, старшим братом и его невестою прибыли в грандиозный особняк на авеню Рапп. Пригласил их, разумеется, вездесущий месье де Лясен. Впрочем, компания оказалась пёстрой: кроме всех прочих, с кем Петя не успел познакомиться, тут присутствовали, конечно, хозяева дома граф Б. с графиней, давно переехавшие в Париж, и промышленник со смешной фамилией Клейман, и танцовщики кордебалета из Парижской оперы, и две сёстры-певички оттуда же, и мистер Лондон Темсон, английский вроде бы барон, и совсем уж экзотическая фигура из-за океана — маклер Ньютон Хадсон. Месье де Лясен, тоже вроде бы граф, но отказавшийся от своего титула, славился умением собрать под одной крышей совершенно разных гостей, заинтересовать их друг другом и обеспечить самую ненавязчивую, дружелюбную атмосферу. Смертные бы никогда не догадались, что этим вечером находились в обществе, собственно, Парижа, Нью-Йорка, Лондона, у коего, пожалуй, не хватило фантазии на человеческое имя, Москвы, Петербурга и его младших сестры и брата — Царского Села и Петергофа. Последний и устроился в тёмной комнате в полном одиночестве.
Итак, он был одет в свежее и сам благоухал — сеанс требовал чистоты как духа, так и тела. Пока брат Петро играл на рояле в гостиной, сёстры-певицы исполняли каноном, а остальные гости слушали импровизированное представление, Петя обнаружил в особняке тихую пустую каморку вдали от суеты и решил, что лучшего места для его дела не сыскать. Наконец-то у него всё получится! Да и где же ещё общаться с призраками, как не в Париже?
Нервно потерев ладони, Петя накрыл ими лист бумаги, сомкнул веки и тринадцать раз подряд пробубнил себе под нос: «Дух Пушкина, приди». Поглядев по сторонам, со свечой нырнув под стол, проверив все углы, он в полнейшем разочаровании откинулся на спинку стула. Видно, призраку мешал свет, но Петя не осмеливался задуть огонёк. Пометавшись меж мыслями, он всё же решился и на всякий случай измерил расстояние до двери — ровно шаг. Значится, если пойдёт не по плану, он сделает шажок вот сюда, налево-назад, распахнёт дверь и при свете из коридора заберёт свой нехитрый инструментарий.
Загасив свечу, он снова повторил формулу и зажмурился так крепко, что, открыв глаза, наблюдал световых мошек, пятна и спирали, которые затем смешались с окружавшим его мраком. Тишина из шипящей, шепчущей стала оглушительной. Волосы на затылке тронуло дуновение фантомного ветерка. Петя понял: вот оно, и схватился за карандаш.
— Ты здесь, дух? Будешь ли говорить со мною? — спросил он несколько торопливо, но не без гордости отметил, как благородно в голосе звучит строгая, хладная сталь, присущая старшему брату.
Бесплотный дух не издал никакого звука, ничем не заявил о себе, но Петя почувствовал ветерок снова и посчитал это за утвердительный ответ. Однако продолжить он отчего-то не смог, правильный порядок вопросов забыл и, поколебавшись, невпопад ляпнул:
— Ты… дух Пушкина?
Свеча вспыхнула сама собой. Мгновение спустя распахнулась дверь. Петя с трудом отвернулся от блестящих во мраке глаз и, щурясь, уставился в ослепивший его проём.
— Вот вы где, Пётр Петрович младшенький! — сладко пропела Элен, дочка графа Б. — А мы всё думали, куда вы запропали.
Весь вечер она не сводила с Пети глаз, полагая его юношей, каковым он, справедливости ради, выглядел в жизни, и сюсюкала с ним по поводу и без. Взяв пример с родителей, она чинно изображала покровительственное гостеприимство перед самыми молодыми гостями, в число которых попали Петергоф и Царское Село.
Но когда Петя вознамерился ответить мадемуазель Элен в безупречно ядовитом тоне, из коридора показалась любопытная рожица похожего на неё мальчика, и ещё одна точно такая же — его близнеца.
— Нафолся! Мы фас нафли! — наперебой завопили они с набитыми печеньем щеками.
— А чем вы тут занимались? — кокетливо вопрошала Элен, заглядывая в каморку. В коридоре слышались наступавшие со всех сторон шаги и голоса. Петя старался загородить своими щуплыми плечами натюрморт на столе. Он сам толком не определился, было ли ему обиднее за позор, грозивший вскоре его настигнуть, или за удачный сеанс, прерванный на чрезвычайно интересном месте.
Перед каморкой образовалось столпотворение, через которое неумолимым ледоколом шёл старший брат. За ним грациозно, без лишних движений, ступала Марья Юрьевна, следом семенили графиня Б. и её перепуганный муж.
«Не станет же он меня отчитывать при чужих людях!» — панически подумал Петя, глядя в морозные глаза Петро. Тот молчал и внешне был так спокоен, что, не зная Петра Петровича старшего, заподозрить гнев в нём было невозможно. Марья Юрьевна предупредительно сжала его руку повыше локтя. В тот же миг с другой стороны им навстречу пробился месье де Лясен в сопровождении Петиной сестры Катерины. Повисла пауза, затем все дружно рассмеялись. Петя попытался было улизнуть, но старший брат пригвоздил его к месту тяжёлой дланью и вгляделся в комнатку. К счастью, набор предметов ни о чём ему не сказал. Но как выяснилось немногим позднее, кое-кто другой понял, всё прекрасно понял...
— Твоим шалостям тут не место, — прошипел старший брат. Стрельнул очами в Элен и близнецов, добавил еле различимо: — Коли желаешь, чтоб относились как к взрослому, веди себя подобающе.
Развернувшись на каблуках, он ушёл в сопровождении суетливых графа и графини вслед за прочими гостями, скоро потерявшими интерес к найдёнышу в каморке.
Только графская дочь осталась и не спускала глаз с Пети. Не зная, куда деться, он заозирался в поисках спасителя. На помощь пришёл месье де Лясен.
— Мадемуазель Элен! Графиня хвастала вашим певческим талантом. Почему бы вам не спеть для всех в гостиной? Сам князь будет вам аккомпанировать. — Он заговорщически шепнул: — Отчего-то я уверен, он не откажет юной леди.
К щекам графиньки прилил румянец. Ну да, ну да, в присутствии Петра Петровича старшего все, кто был мало с ним знаком, так и робели, а общество его почитали за благословение. И потому Элен, изящно отвернув зардевшееся личико, взмахнула кружевными оборками платья и упорхнула в направлении гостиной... Пете же не терпелось вернуться за стол со свечкой! Однако месье затворил дверь каморки и осторожно подтолкнул спутника вперёд. Тогда Петя услышал: «Ещё успеется. Слишком людно. Вот разойдутся гости — мы устроим сеанс. Мы устроим...»
Париж рассмеялся сухим, прерывистым кашлем. По стене поползли, словно лианы, вьющиеся лапы-тени. «На него мне нельзя смотреть», — понял Петя. Он и не оборачивался.

Впрочем, полчаса спустя, слушая в целом недурно поющую Элен, которая волновалась и одновременно красовалась перед гостями, отчего пускала петухов, он и думать забыл о произошедших странностях, а обещание де Лясена и вовсе не воспринял всерьёз. Духов нынче вызывали и в Европе, и в Америке, месье славился своими саркастическими, порою даже обидными шуточками, вот и не смог он устоять от возможности разыграть Петю. А тот, доверчивый, купился. Прав был брат: не воспринимают его серьёзно и видят мальчишку. И если бы только смертные!.. Городские олицетворения тоже ни во что не ставили. Начиная, кстати говоря, с родного братца.
Вон он сидит, подбородок задрал, на клавиши не смотрит, весь такой из себя безупречный. А на деле с десяток галстуков перемерил, пока собрался. В паву превращается всякий раз, когда рядом Марья Юрьевна. Она тоже особа интригующая, словно непостижимая богиня, только, в отличие от некоторых, со своими всё ж таки добрая и сердечная…
Размышления его прервала Катерина. Она присела на соседний стул, чуть поёрзала и тихонько спросила:
— Что ты там делал?
— Ничего, — отрезал Петя.
— Одному опасно вызывать, — упрекнула сестра, давая понять, что обо всём догадалась. — Кого ты вызывал?
— Не скажу.
— ...дра Сергеевича?..
— Ну.
— Получилось?
Петя мгновение колебался.
— Нет.
— Я тоже хочу.
— Обойдёшься!
— Ну и вредина.
Они замолкли, когда их перепалка стала достаточно слышимой, чтоб побеспокоить гостей.
Домашний концерт длился недолго, Элен закончила под преувеличенно громкие рукоплескания певичек. Пётр Петрович вежливо отказался играть ещё, сославшись на утомление в спине, и расположился в кресле против мистера Темсона, кажется, вечно недовольного абсолютно всем. Они сразились в шахматы, отпуская в адрес друг друга колкие комментарии, но оба остались удовлетворены игрой. Остальные, понаблюдав за баталией, быстро заскучали и разбрелись кто куда. В гостиной зале безмятежно текли разговоры да лениво постукивали бокалы, в соседних комнатах вспыхивали и затихали дружеские, беззубые дискуссии. Петро же, второй раз подряд разгромив англичанина, как бы невзначай заметил, что час уж поздний, хотя едва пробила четверть первого. Это сообщение по-особому подействовало на некоторых гостей из числа смертных. «Сделал им гипнотическое внушение», — догадался Петя по тону его голоса, но больше никто не заметил. Они засобирались по домам, по очереди попрощались с графом и графиней и один за другим ушли. Зевал и граф, на коленях у которого заснул один из близнецов; извинившись перед супругой и задержавшимися гостями, он покинул общество, чтобы уложить детей. Пётр Петрович старший, имея в виду неудобство графини, также вознамерился уходить, позвав с собою сестру и брата и адресовав особый вопросительный взгляд Марье Юрьевне, который та обыкновенно понимала без слов. Но она оживлённо общалась с месье де Лясеном и мистером Хадсоном, и никаких взглядов не заметила. А узнав, что князь прощается, очень удивилась и сказала:
— Вы разве не останетесь на спиритический сеанс, Пётр Петрович?
— А разве останетесь вы, Марья Юрьевна?
— Сеансы — моя слабость, а когда ещё удастся увидеть манифестацию парижских духов?
Присутствующие оживились. Катерина дёрнула брата за рукав, Клейман замер с раскрытым ртом, а графиня, равно встревоженная и воодушевлённая, поднялась из кресла.
Возник, конечно, спор. Темсон ворчал об антинаучной, противоестественной ереси, Клейман просил не тревожить покойников, Хадсон убеждал, что сам неоднократно присутствовал на сеансах в Бостоне и у себя в Нью-Йорке и даже имел при себе специальную алфавитную табличку для общения с призраками. Де Лясен рассуждал, что неверящих никто не заставляет участвовать в сём мероприятии, и Темсон вскинулся: «Я только рад констатировать разоблачение подобного цирка». Марья Юрьевна хитро посматривала на Петро, а он, сложив на груди руки, упорно молчал. Но решающее слово было всё-таки за графиней, и на правах хозяйки она одобрила сеанс.
— Только у меня условие. Участвуют пусть все желающие, даже уважаемые наши скептики. Но без упрёков и смешков в сторону чужих убеждений.
Спорящих это заметно пристыдило. Стали решать, в какой комнате собраться, что принести, как сесть.
— Подождите, а кто будет нашим медиумом?
— Может быть, князь? Вокруг него как бы аура…
— Мистер Хадсон подходит, у него есть опыт. И эта табличка.
— Если позволите, им буду я, — по-школярски подняв руку, произнёс де Лясен.
Петя услыхал, как его старший брат возмущённо прошептал Марье Юрьевне: «Ребячество и вздор!», но она вроде и не обратила внимания. Мистер Темсон смотрел на месье де Лясена почти жалостливо, как на юродивого, а мистер Хадсон и графиня Б. — в восхищении, предвкушая невиданное действо. Никто, даже проявивший ныне вечером чуткость Петя, не заметил, как за собранием наблюдает тот, кого и не было среди приглашённых.
Из гостиной перешли в небольшой кабинет, куда принесли овальный стол. Расставили свечи и стулья. Месье де Лясен распорядился приоткрыть форточку и затворить дверь, а затем погасить светильники. Участники сеанса заняли свои места. Париж, оглядев присутствующих, заговорил, и некоторые вздрогнули, когда звук его голоса нарушил повисшее молчание.
— Для вызова духа понадобятся наши объединённые усилия. Возьмёмся за руки. Расцепляться нельзя до самого конца, пока я не скажу.
— А снять крест? Украшения?
— Мы не будем использовать доску?
— Для истинного призрака всё это не важно, — ответил де Лясен и протянул руки Пете, устроившемуся слева от него, чтоб быть поближе к эпицентру событий, и Марье Юрьевне, севшей справа. Петро, Темсон, а с ними и Клейман, сели вместе, изображая конгломерат скептицизма, напротив медиума оказалась графиня, подле неё мистер Хадсон и затем Катерина, на которой круг заканчивался. Нежная ладонь сестры держала Петю крепко, сильно, пальцы месье де Лясена же были бережны и невесомы, словно дамские.
Медиум не впал в транс и не закатывал глаза, как ожидал Петя. Уставившись на пламя свечи, он заговорил на незнакомом языке, похожем на латынь и на английский одновременно, но не являвшимся ни одним из них. Он читал и читал своё заклинание, но ничего не происходило. Потом он задул свечу и указал остальным сделать так же. И когда свет уступил мраку, они узрели.
Кабинет наполнился белёсо-голубым, чрезвычайно тусклым сиянием, который не был виден при свечах. Призраки плыли по воздуху, проходили сквозь стол и участников сеанса. Петя их, впрочем, не боялся; пугала только совершенно глухая тишина, давившая на уши.
— Вы можете с ними поговорить. Только не расцепляйте руки, — предупредил месье де Лясен.
— Но чьи это привидения? — прошептала графиня.
— Тех, кто умирал на этом месте на протяжении сотен лет.
— Что-то маловато, — скрипнул голос мистера Темсона. Кто-то ему шикнул.
Первой отважилась Марья Юрьевна. Петя узнал по её вопросам опытного спиритиста и немало тому удивился. Она спросила, согласен ли дух общаться, узнала имя… Когда призрак говорил, пробирала дрожь, в недвижимом воздухе кабинета тянуло холодком. Звали его Жак, всю жизнь он работал каменщиком и скончался, не успев обзавестись семейством. Другое привидение, прачку Полин, затоптала лошадь. Кабинет скоро наполнился вопросами живых и ответами мёртвых. Большинство мужчин были крестьянами, а женщины торговали в городе овощами, выращенными на полях, коими была авеню Рапп ещё столетие назад.
Навоображав с десяток вариантов развития событий, Петя не мог даже предположить, что настоящий сеанс будет настолько увлекательным и таинственным, но притом вовсе не опасным. Сам он отчего-то не решался задать вопрос, хотя возле него зависли два печальных, как будто скучающих призрака. Призрачное их свечение он находил по-своему умиротворяющим, но выбросить из головы видение в тёмной каморке не мог. Даже сейчас ему то и дело мерещились те глаза, молочно-жёлтые, влажные, словно алчущие чего-то: в чёрных углах кабинета, на лицах собравшихся, причудливо преломлённых телами призраков. Петя старался не задерживать свой взор на ком-либо слишком долго.
— Довольно! — рыкнул мистер Темсон. — Отпустите мою руку, месье Клейман. И вы тоже, князь.
— Месье Темсон! — ахнула графиня, а промышленник испуганно воскликнул:
— Вы разве не слышали месье де Лясена?
— А вы разве не видите, что это всё чушь, иллюзия? Месье де Лясен заигрывает с вашим воображением посредством нехитрого фокуса.
— Пусть так. Но к чему разоблачение?
— Я не потерплю насмехательств над здравым смыслом.
— Посмешищем выставляете себя только вы, — холодно ответил ему Пётр Петрович.
Темсон, встав из-за стола, легко отмахнулся от Клеймана, но из хватки Петро, это Петя знал наверняка, было не так-то просто освободиться. Что-то в комнате изменилось, призраки пришли в движение.
— Пустите, Невский.
С места поднялся и медиум.
— Барон, сядьте. Если вам надоело, давайте закончим сеанс как полагается.
Но мистер Темсон не успокаивался, напротив, говорил сердито и даже как-то встревоженно.
— Нет никакого сеанса! Вы все ослепли? Он использует зеркала, стёкла и электрические светильники!
— Лондон, прошу, сядь на место, — взмолился месье де Лясен. Чрезвычайная ситуация позволила ему называть Темсона по имени. — Ты ставишь всех нас под удар, включая себя. Прошу тебя как друга, сядь.
— Как друга, а?
Темсон насилу оторвался от Петро и шагнул назад.
Духи, обезумев от ярости, скопом бросились на англичанина и заключили его в кокон из собственных полупрозрачных тел, уже не бледно-сизых, но кроваво-красных. Поднялся леденящий душу вой. Рукопожатие распалось: месье де Лясен кинулся на выручку мистеру Темсону, а Катерина потянула Петю под стол. Оттуда они смотрели и слушали, как медиум упрашивает духов угомониться, переходя с французского на древнее мёртвое наречие, как остальные, следуя его примеру, уговаривают на разных языках. Кто-то тронул Петю за плечо с другой стороны, и он подумал было, что это Петро, беспокойный, едва дело доходило о заботе, потерял из поля зрения брата и сестру. Повернувшись, он уставился в жёлтые глаза. Изо рта под этими глазами вывалился толстый, маслянисто-чёрный язык. Петя, дёрнувшись и одновременно с этим вскрикнув, ударился темечком о столешницу и потерял сознание.

Очнувшись в полутьме, он обнаружил в руке оплывшую свечку и огляделся. Петя не узнавал этого места: стены голые и совершенно чужие, под ногами плотно утоптанная земля, сверху низкий каменный свод — он очутился посреди узкого коридора или туннеля. Не зная, в какую часть особняка забрёл, он попытался вспомнить, куда, собственно, направлялся. А куда ему идти теперь?..
Он потопал наугад, скудно освещая себе путь и стараясь не издавать звуков.
— Не связывайся с ним, оно того не стоит… — глухо, словно из-за стены, сказала женщина.
Петя остановился на месте как вкопанный, пугливо повернул голову, желая и не смея обернуться. Позади было так же темно, как и впереди. Собрав в кулак всё своё мужество, он развернулся и пошёл обратно по коридору.
— Видишь-дишь-дишь-ишь-ш-ш... — снова произнесла женщина; её голос разнёсся вдоль стен бесконечным эхом. — Всё в порядке-поряд-порядк-рядке-ядке-яд…
Он узнал голос Москвы, та как будто говорила с его братом.
— Марья Юрьевна? Вы там?
Его слова гулко отскочили от нависших стен и утонули в равнодушном камне.
— Марья Юрьевна! Подождите, я иду!
Петя припустил со всех ног. Огонёк свечки метался, но не угасал, роняя капли воска на руку. Впереди блеснуло, словно открылась и закрылась за кем-то дверь, послышался скрип… Заметив, как поднимается свод, он резко затормозил, и вовремя. Слабый свет выхватил из темноты ступеньки. Петя проворно взбежал по ним и, ожидая почему-то, что они вот-вот закончатся, выставил вперёд руку в поисках двери.
Его пальцы нащупали что-то плотное, холодное, дышащее. Он замер, поднимая свечу выше в тщетной попытке разглядеть лицо. На плечо ему опустилась липкая ладонь, затем Петя ясно услышал шёпот, от которого волосы встали дыбом. «Свечка твоя тает. А как растает...» Ноготь обещающе царапнул ему шею поперёк.
Петя скатился по лестнице, вслепую прыгая через ступеньку. Все мысли улетучились, осталась одна: спастись любой ценою. Преодолев коридор, он едва не влетел в стену. Поворот! За ним ещё один, и ещё. Ох, вот бы сейчас нашла его маленькая Элен с близнецами, или старший брат, пускай строгий, но ревнивый его заступник… Мельком он глянул на свечку и ужаснулся: осталось от неё не больше дюйма, воск застывшим водопадом стелился с подсвечника на руку.
За одним из поворотов наконец мелькнул проблеск света. Петя возликовал, а услышав позади тяжёлую поступь, рванул к двери из последних сил. На полной скорости он врезался в лаковое дерево и победоносно взялся за ручку. По щеке его скользнула горячая слеза, и Петя зачем-то обернулся.
Тьма обступила его со всех сторон и одним выдохом задула догоравший огонёк.
~
Милый мой Пётр Петрович, шёл по Фонтанке, заглядывал к вам да не застал. Не знал, что нынче вы переехали, узнал, вы только себе представьте, от наших общих друзей, меня навещавших. Как-то захватила меня тоска по былому. Вспоминал недавно, как мы с вами кутили на балу. Вы полагаете, друг мой, что я не догадался, и тайну свою вы унесёте в весьма нескорую свою могилу. Смею заверить, с этим я справлюсь гораздо раньше вас. Что в лицее на празднике, что на днях в булочной, — вы всё тот же, голос, лицо, и только чуть изменились манеры, словно бы по велению мод времени. Но прежде всего выдали вас братская, почти отеческая забота обо мне и ваше порою настырное желание помочь мне в моих трудах. Я благодарен за оба и люблю вас всею душою.

Навещает меня одна особа, надо сказать, престранная. Спорю на что угодно, вы такого не видали. Дама эта в строгом платье, вся в трауре, но притом в драгоценностях, волосы её не убраны и так длинны, что про себя каждый раз вопрошаю, не оступится ли на них. Прибывает она стоя в лодке, которою правит словно гондолою. Говорит мало, в основном слушает. Никогда она мне не представлялась. А впрочем, какая-никакая компания. Больше со мною никто не разговаривает. Оно и неплохо, я ровно о таком покойном душевном состоянии и мечтал, когда…

А что писал, забыл. Зато про вас помню и про Марью Юрьевну, вспоминаю вас обоих каждый день, всё думаю, не женились ли ещё. Впрочем, спешки у вас нет, столько всего впереди. Скучаю по вам. Да, про Марью Юрьевну тоже догадался, ещё раньше, чем про вас.

Последнее время разъезжаю по вызовам словно доктор. Пушкин приди, Пушкин уйди. Последний раз позвал меня брат ваш младший, Петя Петрович, но мы не свиделись, далеко он меня звал, в Париж. Вот же у великого родителя вашего была фантазия на имена. Считаю, что Катерине Петровне исключительно повезло уродиться девчонкою.

За сим прощаюсь, письмо передам с посыльной моею в гондоле. Да пустое всё, вы так и так не отвечаете на мои письма.

С глубочайшим почтением и совершенной преданностью, ваш друг
Александр Пушкин.
~
Ещё один конверт отправился в чёрный ларец. Если бы только она могла уничтожить все эти письма...
— Ты там? Мне бы твой совет, — позвал Пётр.
Нева вернула на место тяжёлую крышку и с улыбкой направилась в коридор, к зеркалу.
Что ещё почитать?
Аничкова Анечка
Девочка Аня потерялась на Невском проспекте, и Петербург пытается помочь ей отыскать родителей, но совсем не ожидает грядущего финала этой встречи.
Открытое окно
Парижская ночь полна волшебства и чудес, но порой и неприятных сюрпризов. Когда туман бродит по улицам, лучше поплотнее закрыть окно.
Реверс
Петербург, Париж и Рим противостоят своим тёмным двойникам, которые хотят занять их место среди людей.