День снова выдался холодным. Пётр, вполне привычный к этому, всё-таки ёжился, поглядывая за окно. Последние дни он малодушно оставался дома, не решаясь выйти на улицу. Совесть колола его за это, призывая разделить участь горожан. Он успокаивал себя лишь тем, что никаких важных занятий вне дома у него как будто не было. Отсутствие движения замедляло не только ход времени, но и мысли: они назойливо крутились вокруг одной темы, непременно грустной или печальной. Словно по пояс в трясине, он увязал в своих думах, и от этого застоя не спасали ни чашки с кофе и чаем, ни пробы пера, ни музыкальные упражнения за роялем. От всего этого уже так сильно болела голова, что не хотелось шевелиться. Он предпринял отчаянную попытку привести себя в чувство — плеснул в стакан немного янтарного коньяка, повертел его на свету, наблюдая за тем, как красиво и таинственно поблёскивает цвет, и, вздохнув, одним глотком обжёг язык и горло, после чего долго, как бы с непривычки, морщился. Теперь чувство вины дополнилось минутной слабостью, позволившей считать спасением эту медную каплю алкоголя.
Около восьми позвонила сестра. Чувствовала ли она, что с ним происходит, или просто соскучилась, но сперва осторожно спрашивала о том, как он проводит вечер, а когда он поддался и пожаловался на головную боль, посоветовала лечить хандру проверенным годами методом — сном.
Послушав совет сестры, Пётр облачился в пижаму, залез в тёплую постель под толстое одеяло и укрылся по самый нос. Сон сперва не шёл, но потом дремота забрала в свои мягкие эфемерные объятия; её прерывали тревожные фантомные звуки.
Ему снился кошмар. Он преследовал кого-то по улицам Петербурга — скорее, чёрно-белого Ленинграда, — но этот кто-то, серая тень, каждый раз исчезал за углом, хлопая плащом словно крылом. Скоро Пётр понял, что и за ним кто-то идёт. Он начал петлять, уходить через ему лишь ведомые дворы и пассажи, ныряя в последний момент в арки. Его преследователь отставал, а сам Пётр так и не мог нагнать свою цель.
Он остановился на Дворцовом мосту, поглядел с него вниз на кипящую багровую воду и на чёрный силуэт крепости вдалеке, заметил движение слева и понял — его догнали, он пойман! Но он даже не успел различить лица: его ударили в бок, а затем без особого труда опрокинули через ограду моста. Липкий солоноватый мрак поглотил его, вода едко впилась в лёгкие, и дальше было только бесконечное и беспробудное падение во тьме.

Из угла комнаты, которого не достигал тусклый свет из окна, темнота перетекла к кровати, забралась по свесившемуся краю одеяла и устроилась поверх него, у спящего на груди. Чёрное облако сгустилось, из него выросла пара треугольников, впереди загорелось два серых провала. Кот заурчал, из уютного клубка потянулись лапы с выпущенными когтями, которые с долгожданным удовольствием помяли одеяло. Животное, жмурясь, выгнуло спину, зевнуло и тут вроде бы наконец заметило хмурящегося во сне Петра. Кот подобрался к его лицу, приложил к щеке лапу, а затем громко на него мяукнул; спящий не проснулся. Глаза кота налились расплавленным золотом, он весь распушился и будто бы улыбнулся, хотя никто эту улыбку и не видел.
А через мгновение на кровати сидела человеческая фигура в чёрном — желтоглазый и бледный двойник Петра. Он чем-то был неслыханно доволен, но на спящего смотрел, как на побеждённого. Его рука — ещё недавно лапа — всё так же касалась чужого лица. Бывший кот склонился над ним, легонько ударил по щеке, но Пётр не проснулся и от этого. Тогда двойник сдернул одеяло, прижал руку к его груди и повернул по часовой стрелке. Когда он отнял ладонь, за ней сквозь ткань пижамы вынырнул бледный жемчужно-серый шарик света — и неприкаянно завис в воздухе. Двойник взял его двумя пальцами и, отправив себе в рот, проглотил не жуя.
В нём что-то качественно переменилось: он потерял бесплотную прозрачность, обрёл объём и новый, странный блеск в глазах. Как будто что-то потустороннее внезапно стало реальным, ощутимым.
Он шепнул спящему: «Спасибо», укрыл его, но Пётр не шевельнулся, только спокойнее задышал во сне.

Двойник остановился на пороге комнаты; его ноги касались границы тени и тёплого света, который проливало в коридор старое бра. Усмехнувшись, не веря собственной радости, он шагнул на свет, коснулся стены — и бра погасло, а от следующего прикосновения зажглось вновь. Раньше он не был способен на подобное.
Он направился к входной двери. Справа на крючках висела верхняя одежда, слева стену занимало большое зеркало. Двойник с большим интересом разглядел себя в зеркале, в котором никогда до этого не отражался, и повернулся к нему спиной, чтобы покопаться в вещах. Самым подходящим он нашёл пальто с фиолетовой подкладкой, по-кошачьи, лениво помял его руками, продел их в рукава. Дёрнув за борта, он расправил воротник, и по подкладке пробежала волна искр. Фиолетовое поржавело, стало красно-бурым.
— Тень! — позвал голос, и двойник медленно обернулся. Как он мог забыть, что находился не один? Из зеркала на него смотрела бледная женщина с длинными шелковистыми волосами. У неё, по ту сторону зеркала, свет был зеленоватый, словно под водой или за бутылочным стеклом.
— Нева, — ответил Тень с учтивым кивком.
— Что ты с ним сделал? — невозмутимо спросила Нева.
— М-м-м-мрр? — мурлыкнул он в ответ, уже не глядя на неё, а проверяя карманы. Он любовно погладил оставшийся на крючке меховой воротник, полагавшийся к этому пальто зимой, и не заметил взгляд, которым его за это наградила Нева.
— Зачем тебе это? — спросила она.
— На улице, говорят, зима. Должно быть, это холодно… Никогда не ощущал холода, представьте себе!
— Что?..
— Пальто мне пригодится, не правда ли?
— Куда ты собрался?
Тень обернулся и постучал пальцем по зеркалу.
— На променад. Этот город дивно хорош после заката.
Нева двинулась на него, но не могла преодолеть барьер из стекла.
— Простите, вас, Нева, я с собой взять не могу. Счастливо оставаться.
Он взялся за ручку; Нева гулко хлопнула ладонью по стеклу, звук отразился в пустом коридоре эхом.
— Что ты с ним сделал? — гораздо суровее повторила она.
— Избавил от кошмара, дорогая. — Он оглядел её с ног до головы. — Жаль, вам не увидеть, как сладко спит ваш ангел.
Тень одарил её напоследок улыбкой и ушёл.

Дом Петра стоял на Фонтанке, против Инженерного замка. Река была закована в лёд и укрыта ровным снегом, искрившимся в жёлтом свете фонарей. Под ногами захрустела тонкая хрустальная наледь, мороз тронул голову, но недостаточно, чтобы кто-то, подобный Тени, замёрз. Не застегивая пальто, он двинулся по набережной туда, где чувствовал присутствие людей, — на Невский проспект.
Ветер вился за ним леденящим шлейфом, вынуждая прохожих укрывать лица шарфами. Проспект манил шумом голосов и машин, но больше всего — огнями родственного золотого цвета. Тень никогда не призывали быть свидетелем счастья, радости и жизни, но он начинал понимать, почему Пётр так всё это любит. Любит и не хочет делиться.
Пройдя мимо кофейни и уловив ароматы, настигшие его, когда дверь захлопнулась за очередным посетителем, Тень зашёл внутрь. Он взглянул на меню, а потом встал в самое начало очереди. Когда кто-то попытался возмутиться, он повернул голову, посмотрел возмущённому в глаза и негромко, обыденно ответил: «Ш-ш-ш». Бариста поставил на стойку стаканчик и уже был готов принять оплату, но Тень, забрав кофе, отправился на выход. Ему что-то крикнули вслед, но не остановили.
Морозный воздух, горячий кофе. Обжигает снаружи — саднит внутри. Ощущать этот контраст было удивительно, и, переходя через улицу, Тень остановился прямо на середине, игнорируя поток машин: он был увлечён новым, доселе неизвестным вкусом и ароматом.
Он шагнул вперёд, не глядя на приближающийся автомобиль. Ему сигналили, колёса, тормозя, неистово шуршали, пытаясь отсрочить неизбежное. Тень бросил на машину снисходительный взгляд, свет фар отразился в его глазах, — и водитель отчего-то не справился с управлением. Хлопок, звон стекла, приглушённые крики.
Тень на минутку остановился, наблюдая за автомобилями, выстроившимися в цепочку из-за аварии. Водитель, похоже, отделался испугом: по виску струйкой стекала кровь, он в полном непонимании произошедшего смотрел на свои руки, поглядывал в зеркала и в окна. Когда он заметил Тень, тот отвёл взгляд и двинулся дальше.
Испуг водителя был приятной для Тени эмоцией — и послужил ему небольшим перекусом. Но обстоятельства сложились случайно, а оттого скверно. Гораздо полезнее было бы посмотреть на какого-нибудь нытика или самоубийцу — столько страха, ненависти и иногда даже злобы, кои Тень потреблял в качестве пищи. Водитель стал для него лишь аперитивом.
Досадное недоразумение недолго занимало его мысли. Увидев курящего человека, он захотел попробовать и это. Он попросил сигарету, но от зажигалки отказался. Тень как будто что-то растёр пальцами, между ними вспыхнула искра. Он поджёг сигарету и обратил её в пепел всего за одну длинную затяжку. Человек выронил пачку и смотрел на Тень во все глаза. Тот глянул на него устало, помахал у него перед лицом рукой и буркнул: «Ах, ну да. Всё забудь». Подняв пачку с тротуара, Тень направился туда, где в конце ровной перспективы блестел шпиль Адмиралтейства. По пути Тень курил снова, но теперь проявлял терпение, притупляя разыгравшийся аппетит.

От Адмиралтейства он двинулся по Дворцовому мосту. Сигареты кончились, а голод скрёбся с новой силой. Пётр, должно быть, утолял его как-то особенно, по-своему. Конечно, если вообще испытывал, насчёт чего у Тени были определённые сомнения.
На стрелке Васильевского острова обнимались парочки, запуская в небо бумажные фонарики. Несмотря на то, что их сносило ветром, влюблённые радовались. Тень скривил лицо: в отдалении от городского шума он различил обрывки далёких, плавающих голосов. Человеческие мысли.
— Он вас не любит, — приблизившись к парам, заявил он девушке в круглом капюшоне с опушкой. Она стояла спиной и сперва не расслышала его, а когда обернулась, с недовольным лицом пригляделась к Тени и встала поближе к парню.
— Иди, куда шёл, — сказал он, внушительно поведя плечами. Но Тень не обратил на него внимания.
— Ему от вас нужны только деньги вашего отца.
— Что?.. — пролепетала она, но парень перебил, оттесняя её назад.
— Не разговаривай с ней!
Тень по-прежнему его игнорировал.
— Он женится на вас, получит своё, и больше вы его не увидите.
— Да пошёл ты!.. — рванулся было парень, но подруга удержала его.
— У него уже есть девушка, — безжалостно продолжал Тень. — Вы знаете её всю жизнь. Это ваша…
— Моя сестра, — вдруг сказала она. Для неё всё встало на свои места. Она отпрянула от парня, а когда тот потянулся её успокоить, оттолкнула и зарядила ему пощёчину. Тень наконец встретился с ним взглядом и смотрел насмешливо, с издёвкой. Парень схватил его за грудки и потащил на лёд. Тень яснее всего ощущал страх и гнев, которыми питался, и этот раздосадованный парень был настоящим шведским столом. Девушка не была на его стороне, но и драки допускать на хотела — она прицепилась к парню клещом, стараясь его оттащить.
Вот они — настоящие живые люди! Возмущаются, боятся, ругаются, ненавидят и разочаровываются. Испытывают эмоции. Лезут в драку! Пётр так не любил всего этого — избегал, останавливал и прощал; но Тень — не Пётр.
Парень ударил его под дых и врезал по лицу, и Тень затянул с ответным ударом только для того, чтобы насладиться чувством боли — он теперь тоже был живым и настоящим. Хрустнуло в шее, половина лица горела. Внутри, где-то в глубине тоже было горячо. Этот жар стиснул его кулак и принуждал бить. Отчаянно и зло.
Однако перевесило что-то другое, холодное и расчетливое. В последний момент Тень потерял интерес к драке и, когда противник в очередной раз схватил его за воротник пальто, всего лишь провел двумя пальцами по его переносице. Спустя мгновение раздался неприятный хруст, парень схватился за сломанный нос, на истоптанный снег упали капли крови. Девушка посмотрела на того, кого минуту назад считала спасителем, со страхом и ненавистью и потащила парня на набережную. Тень на прощание помахал им рукой.
Скучно. Это внутреннее горение больше походило на вспышку и не продлилось долго, так что Тень не смог его как следует распробовать. Он был убеждён: дело в той маленькой жемчужине, которую он стащил у Петра. В ней заключалась крохотная часть его огромной силы, нереализованного потенциала возможностей. Пётр не пользовался ею, не отличал себя от людей, стеснялся признавать свою сущность. Никогда не называл себя Петербургом.
Тень же украл её, чтобы хоть на одну ночь обрести свободу и прикоснуться ко всему тому, что всю жизнь сопровождало Петра, а не его. Но выходило так, что свобода была мнимой, всесильность — ограничивала. «Зачем тратить время и энергию на драку, если закончить её можно за секунды?» — так решила эта сила, подсказав простейшее решение.
Пиная льдинки и комки снега, Тень отправился гулять по ледяной реке, прочь от берега и Васильевского острова. Впереди слева высился Петропавловский собор, подсвеченный, но неправильно жёлтый — этот цвет раздражал. Тень хлопнул в ладоши, и хлопок многократно прозвучал в пространстве. Подсветка в крепости погасла, на колокольне остались гореть часы и окна. Да, так ему нравилось гораздо больше.
Лёд гулко трещал тут и там. Весна не хотела наступать, хотя солнце появлялось чаще и днём нагревало тротуары, топило сугробы и оставляло повсюду въевшиеся в снег песок и пыль. Тень пожалел, что выбрался в город в холод. Но в тёплое время это почти невозможно. Пётр не допустит. И не только он.
Позади что-то захрустело. Тень обернулся: посреди белого полотна ощетинился лёд, а миг спустя в брызгах осколков и пудре снега выросла высокая длинноволосая фигура. Её голову венчала ледяная корона, она вышла из проруби и направилась прямиком к Тени. Каждый шаг сопровождался шипением тающего льда. Глаза были бездонно черны. Её человеческие черты обрели что-то от древнего чудовища.
— Верни то, что забрал, — пророкотала Нева. К её платью, словно драгоценности, липли городские огни, отражавшиеся в нём, как в речной глади.
— Вам я ничего не должен, — пятясь, поклонился Тень, а затем, подняв голову, подул. Его дыхание превратилось в вихрь, это заставило Неву замедлиться, но не остановило. Отмахнувшись от ветра, словно от лёгкого бриза, она продолжала наступать.
— Что вам нужно? — спросил он, желая её отвлечь. Ответ он и так знал: ему не было места в этой реальности, а украденная сила в его руках настолько пугала Неву, что речная владычица сама прорвалась сюда в не положенное ей время. Нева сменила тактику: она пошла кругом, словно умелый хищник.
— Мой город, — ответила она, не сводя с него взгляда и плавно переступая. Её след дымился, и секунду спустя Тень понял: отрезав его на льдине, ей будет легче его потопить. В то же время, на берегу она почти бессильна — и уж точно она не проберётся в крепость!
Нева, возможно, подумала о том же самом, потому что они бросились бежать одновременно. Он бежал прыжками и постоянно спотыкался, а её несло на гребне снежно-ледяной волны, словно ледокол. Неужели Пётр не умел летать? К чему, в таком случае, все эти крылатые статуи? Тень разбежался и подпрыгнул, и снова, и ещё раз, и наконец-то стихия ветра подчинилась ему, подняла в воздух, но, не удержав, уронила.
Нева преследовала его неотступно, а до крепости было ещё далеко. Тень вдохнул побольше воздуха и дунул изо всех сил. Волосы Невы взметнулись подобно пламени свечи и потонули в чёрном небе, её отнесло назад. Он, не оглядываясь, бросился вперёд — снова оступаясь и едва не падая. В какой-то момент нога провалилась в снег и застряла, Тень дёрнул ею, но почувствовал ледяные пальцы вокруг щиколотки. Чтобы высвободиться из этого захвата, пришлось применить немало волшебной петровской силы, потому что само прикосновение быстро опустошало её запас. Он быстро огляделся, осознавая свою ошибку: стоило проявить бдительность. Невы не было на горизонте.
Она бесшумно появилась у него за спиной — выше и страшнее, чем прежде, с когтистыми пальцами, ровными рядами острых зубов и матовым мраком, наводнившим её глаза. Тень хотел вскрикнуть, но звук застрял в горле; он рванулся прочь, к спасительной крепости, оттолкнулся от снега и наконец-то воспарил достаточно высоко. Ветер нёс его порывисто, поступательно, и он выставил в стороны руки, чтобы балансировать в воздухе, отчего-то веря, что это поможет. Ещё немного, и можно будет упасть в снег, под которым таится песок, а не опасная вода! А лучше — сразу за каменную стену. Неве не по зубам гранит.
Почему-то мысль о камне и граните словно в десятки раз утяжелила его — он вдруг стремительно начал терять высоту. Чёрт с ней! Лишь бы добраться до берега. Но прямо под ним, как по команде, разверзлась ледяная, острозубая пасть. В последние секунды она исказилась в жутком подобии улыбки, а чёрная вода возбуждённо заволновалась и заблестела, чуя скорую добычу.
Закрыв глаза, Тень нырнул в мёртвый, водяной холод.

«Можно мне хотя бы один поцелуй?»
«Последний».
«Вы каждый раз так говорите».
«Без надежды надеюсь».
«Меня не истребить».
«Я вечна».
«Вы вечно будете меня ненавидеть?»
«Это не ненависть».
«Значит, ревность».
«Пф. Мальчишка. Совсем как он».
«Вам ли говорить о возрасте? По меркам реки вы довольно молоды».
«По меркам чьей-то тени вы слишком амбициозны».
«Кто-то из нас должен бы».
«Скромность — не порок».
«Вы обещали поцеловать меня, Нева».
«Я обещала вас убить».
«Это одно и то же. Я в вас влюблён и иду на всё, чтобы вас увидеть...»
«Не прикрывайтесь мной. Вы пошли на это, чтобы захватить власть над городом».
«Несущественные детали! Между тем, я ваш союзник...»
«Скажите спасибо, что вас остановила я. Кто-то другой был бы менее деликатен».
«Так это был флирт!»
«Думайте, что хотите. Вам осталось недолго».
«Что ж, до следующего раза, дорогая».

Пётр проснулся резко, рывком сел на кровати и поёжился. Ему снилось, как Нева, держа его за плечи, склоняется, чтобы поцеловать, и он никак не может увернуться. Он в чём-то провинился, его поймали — подумать только! — на воровстве; его упрекали за то, что он принял человеческую форму городского воплощения. Но какую же ещё?.. Он дёрнул головой, прогоняя сновидение, глянул в окно, из которого в комнату уже любопытно заглядывало солнце, и выбрался из постели.
Лёд на Фонтанке треснул, и тёмная вода пока что только-только омывала его, стремясь выбраться из оков зимнего сна. Тротуары, оттаивая и подсыхая, ещё блестели. Кто-то шёл без шапки; жмурясь и задрав хвост, вдоль набережной бежал полосатый кот.
Солнце расширяло свои владения, проникая в квартиру, — босым ногам совсем не холодно было стоять на нагретом паркете. Пётр раскрыл форточку, впуская свежий весенний воздух в сопровождении птичьей трели, с удовольствием потянулся и зевнул. Радостный ветерок сдул с крыш снег, пронёсся вдоль проспекта и рванул к пробуждающейся реке. Там, за стеной крепости, стремясь в голубое небо, ослепительной иглой сиял шпиль колокольни.