Среди многочисленных знакомых, родственников и друзей Петра особое место в его жизни всегда занимала Нева. Общались они довольно редко, существуя рядом, как бывает у давно надоевших друг другу братьев и сестёр, которым просто некуда деться. Но Пётр, как правило, был ей рад, потому что плохо представлял, чем бы стал без неё. А вот Нева...

Неве было очень много лет, и она непоколебимо считала, что Пётр Великий не имел никакого морального права на строительство города на её прекрасных берегах, а облачать эти самые берега в грубый, равнодушный гранит — тем более. Всё началось почти триста лет назад, когда Пётр был совсем ещё маленький, но уже начинал проявлять свой непосредственный нрав. Вместе с младшим братиком Петей они всюду таскались за отцом, пока всемогущий папа — настоящий царь! — раздавал указы, ругал нерадивых и хвалил тех, кто старался.
Однажды братья остались без присмотра, но, ничуть не унывая, отправились гулять по берегу. Пётр хвастался: «Смотри, братец, вон моя крепость. А там папенькин дворец. А вот его лодки, на них он плавает и к тебе в Петергоф». Петя-младший смотрел на всё это круглыми, полными восторга глазами. Нева блестела рядом, с переливчатым звоном ударяясь о гранит, а потом вдруг стихла, перестала шуметь совсем и превратилась в настоящее зеркало.
— Погляди, погляди, братец! — Пётр указывал на реку, потянул Петю за руку вниз по ступенькам, чтобы спуститься к воде. Неву никогда не приходилось видеть такой спокойной.
— Дафай патыкаим, — шепеляво, ещё пока нескладно предложил Петя, и Пётр всецело поддержал идею. Они опустились коленями на гранит и на счёт «три» опустили указательные пальцы в холодную воду, ожидая, что по ней пойдут круги. Но вода оставалась недвижимой.
— Блатиц, у тибя вашебная лека! — восхищенный Петя потряс его своей маленькой ручонкой. Пётр был и рад, и не рад. Он уже многое знал об окружающем мире, и, например, вот этой вот реке не положено быть зеркально-гладкой совсем без волн. Но, с другой стороны, если река и впрямь была волшебной...
Залюбовавшись водой мальчики не заметили, когда на граните позади них появилась лужица, которая становилась всё глубже. Словно фонтан, за их спинами выросла, тихо журча, полупрозрачная высокая фигура, а потом обрела девичьи формы и черты лица. Братья, чуя неладное, разом перестали улыбаться и медленно обернулись, лицезря незнакомое водянистое создание. Она воззрилась на них с хладнокровным высокомерием в тёмных глазах.
— Ах ты, маленький паршивец! — прогрохотала вдруг она, махнула рукой, и за спинами мальчиков поднялась волна. Пётр схватил Петю и тут же потащил к лестнице.
— Беги, братец, спасайся! — он толкал младшего вперёд, но тот всё упирался.
— Я тибя не блошу, Петя!..
Вода хлестнула под колени, заставляя Петра упасть. Брат попытался поднять его, втащить на ступеньку выше, но никак не выходило. Река нетерпеливо ворочалась, возмущённо пенилась, обездвижила своим ледяным прикосновением. От обиды и бессилия, чуть не плача, но собрав в кулак волю, Пётр обернулся к ведьме и крикнул грозно:
— Не отпустишь — спрячем тебя в трубы!
Создание заклокотало смехом, наклонилось к маленькому бунтарю и тронуло щёку холодной, мокрой ладонью.
— Твой отец на это не способен.
— Я сам с тобой справлюсь! — он отпустил брата, пихнув его вверх по лестнице, рывком отлепил ледяные пальцы от лица и стал больно, крепко сжимать, со злым отчаянием глядя в чёрные бездонные глаза. Она нависала над ним, пристально рассматривая ещё юные, не тронутые тревогами черты, и прошептала так, как шипела бы змея:
— Ты пожалеешь, что появился на свет.
И с шумом водопада она, теряя форму и очертания лица, упала на гранит и утекла, став рекой.

Пётр с тех пор вырос, и детский кошмар превратился в простое воспоминание, в котором он слегка промочил штанишки, и не от страха, а потому что кое-кто по неопытности был не очень-то вежлив с ребёнком. Он ещё не раз и не два встречал Неву, и чем старше становился, тем радушнее относился к ней, а она, увидев, что он совсем её не боится и не собирается покидать её берега, свыклась с гранитной шалью и их постоянным соседством и уже очень редко напоминала ему про то, как «папа не имел никакого права». Чаще всего они виделись на набережных, но Нева иногда оказывалась у Петра дома. Как это происходило, никто из них не знал.
Как-то раз Пётр собирался на прогулку. Он уже протянул руку к дверной ручке, когда почувствовал на себе чужой взгляд. Смотрели на него из зеркала.
— Я гляжу, ты любишь эффектно появляться, — он улыбнулся, даже не надеясь увидеть собственное отражение: в зеркале стояла Нева. — Здравствуй, моя дорогая! Давненько мы не виделись.
Нева, не имея способности стареть, с годами изменилась в ином ключе, переняв какую-то странную моду: она носила чёрное, под цвет шелковистых, длинных волос, любила тёмный макияж, и на её бледном лице, обведённые чёрным, выделялись блестящие глаза. На руках с чёрными длинными ногтями сверкали металлическими заклёпками кожаные браслеты, на шее висел кулон в виде черепа. Несмотря на общую мрачность, выглядела она таинственно и, пожалуй, даже торжественно.
— Как дела?.. Можно, я войду? — попросился Пётр, указав на зеркало, и, получив сдержанный кивок, переступил через раму, оказавшись в доме Невы. Жилище походило на большую квартиру, в которой обитал сам Пётр, только вот правое здесь сменялось левым, левое — правым, а иногда и потолок был перепутан с полом. Воздух казался густым, влажным; на подоконниках в длинных кашпо были высажены водоросли и мох. Пётр широко улыбнулся Неве, он раскинул руки для объятия, но тут послышались совершенно неприличные стоны из соседней комнаты, и он замер, от удивления не понимая, что и сказать.
— И вот так постоянно, — грустно прокомментировала девушка, как если бы смирилась с фатальным несчастьем. — Стучали в стены, притащили какой-то мусор, распугали уток. Теперь орут, — тихо и бесстрастно добавила она. — Помоги мне, Петя. У меня мигрень.
Пётр очень хорошо знал, чем заканчивалась головная боль у этой дамы, а парочку наводнений прекрасно помнил по сей день. Поборов смущение, он решительно одёрнул пиджак и направился к двери. Нева плыла следом, глядя в спину своему мужественному соседу.
Стоны стали громче, размножились, и Пётр даже подумал переждать вместе с Невой в его квартире, но потом отбросил сомнения и распахнул дверь. По комнате летали перья, попахивало и впрямь какими-то отходами. На спинке тёмного сине-зелёного дивана сидели чайки, кричали друг на друга, размахивая крыльями, отбирали еду из чужого клюва.
— Вот, — коротко резюмировала Нева, прижавшись к Петру и выглядывая из-за его плеча. Сам он был невозмутим, только вскинул брови: он ожидал чего угодно, но, пожалуй, не этого.
— Ты оставила открытым окно, — шепнул он, спустя минуту указав на развевающиеся шторы, — вот они и налетели.
— Ночью приятный ветерок, — тоскливым журчащим шёпотом ответила она и вздохнула.
— Не грусти. Я их прогоню, — он улыбнулся Неве и оставил её у двери, направившись к дивану. Запуганные утки сгрудились под журнальным столиком, но, завидев спасителя, вдруг радостно закрякали. Чайки смолкли, завертели головами и тут заметили Петра. Что тут началось!
Птицы захлопали крыльями, налетели на героя, пытаясь достать его клювами, но он, закрывая голову руками, понёсся вкруг по комнате, не разбирая дороги. Чайки не отставали, а одна, особенно наглая, уселась ему на плечо и больно ущипнула за ухо — Пётр сбил её, но она шлёпнула его по лицу лапами. Он перешёл в контрнаступление, и тут завязалась настоящая драка. Сперва казалось, что Пётр одержит победу: он раскидывал чаек в стороны, хватая их за ноги и за крылья, использовал вместо щита диванную подушку, коей оказалось удобно атаковать. Нева и утки подбадривали его ликующими возгласами и кряканьем. Но в схватке случился перелом: чайки, понимая, какой серьёзный и опытный у них противник, начали действовать прицельными группами. Одни пытались стащить с Петра брюки, другие вцепились в подушку в его руках, третьи плотно облепили плечи и голову. Пётр метался по комнате, громоподобно топал и даже рычал, пытаясь их стряхнуть, но затем, заметив колышущуюся штору, кое-как разбежался, оттолкнулся от подоконника и, под вопли чаек и пронзительный крик Невы, слившиеся в один звенящий звук, прыгнул в распахнутое окно.
Снаружи было холодно и как-то неуютно. Город накрыли зеленоватые сумерки, вокруг всё стихло, будто все попрятались по домам. А Пётр парил в невесомости над дорогой, пока неведомая сила своевольно поворачивала его вокруг оси. Нева звала его, но удары его собственного сердца звучали в ушах громче её голоса. Он посмотрел на окно, из которого вылетел и с трудом смог разглядеть свою соседку: её силуэт искажали волны на поверхности...
А он, получается, находился в толще воды!.. Пётр поплыл к окну и скоро вынырнул обратно в комнату, заливая промокшей одеждой подоконник.
— Ну и погодка, — пробормотал он, принимая у Невы полотенце и накрывая им голову.
— Это было... круто, — она показала "козу", в неверии и восхищении разглядывая героя. — Но зачем ты прыгнул в окно?
Только теперь он понял, что город за окном был перевернут и наполнен доверху (или донизу?) водой — она тихо плескалась в оконном проёме, заполняя его целиком, но не проливаясь в комнату.
— Но надо же было избавиться как-то от чаек.
Нева поспешила выглянуть в окно.
— Ты ведь их утопил, — послышался её глухой голос из воды. Пётр, сделав глубокий вдох, тоже нырнул головой в окно. Он посмотрел вниз, туда, где виднелось светлое небо, и указал Неве на плавающие белые точки.
— Да нет, вон они, живы-здоровы.
Они оторвались от окна, и Пётр снова промокнул волосы полотенцем. К Неве поспешили утки, она уселась на разодранный чайками диван, и выводок облепил её со всех сторон, уютно устраиваясь на коленях, плечах и даже на голове.
Окно на всякий случай закрыли, а Пётр, сбегав к себе, принёс Неве пульверизатор, которым он опрыскивал цветы, и посоветовал в следующий раз стрелять из него по чайкам. Он оставил его на журнальном столике и уже собирался уходить, когда на ум пришёл старый вопрос, который он никогда не задавал соседке.
— Ты же волшебница, почему ты не прогнала их с помощью своих сил?
Нева в недоумении подняла глаза, утки, ластившиеся к ней будто кошки, тоже были весьма удивлены. Кажется, вопрос оказался неудачным, потому что Пётр снова почувствовал себя маленьким мальчиком перед могущественной владычицей реки. Она собиралась что-то ответить, но потом вздрогнула и достала из-за подлокотника большую рыбину, отчаянно бившую хвостом. Нева, не решившись открывать окно, выпустила рыбу в форточку.
— Петя, я не волшебница, и никогда ей не была, — ответила она, провожая рыбу взглядом. Цепочка с черепком на её шее звякнула, когда она вернулась на диван, забравшись на него с ногами. — Пока ты не появился, у меня была самая обычная речная жизнь. Скучная, — заметила она с улыбкой, которую Пётр впервые видел на её лице. — Конечно, твой отец не имел никакого права ничего подобного строить, — она кивнула на окно, а Пётр тяжко вздохнул. — Но мы не просто соседи, я очень многое от тебя переняла, посмотри. — Он оглядел комнату, которая походила, как он теперь понял, на его собственную гостиную: шкафчики с книгами занимали половину стены, а вторую — пластинки, и у окна на отдельном столике мостился проигрыватель. На стене за диваном — репродукции полотен Айвазовского, сбоку — небольшая скульптура Тритона, а обои украшал ненавязчивый, едва различимый узор из якорей. — То, что ты называешь волшебством, подарил мне ты сам, — сказала она, очутившись совсем рядом с ним. Она пригладила на его голове выбивавшуюся прядку, но та всё равно продолжала упрямо торчать, и Нева издала тихий смешок. — Это ты волшебник, Петя. Я лишь твоё отражение.

Отправившись гулять, Пётр остановился на Троицком мосту и, перегнувшись через перила, посмотрел в воду — чёрная глубина и зелень у поверхности, под неспешным плеском волн. Тогда он помахал рукой, и его колеблющееся отражение сделало то же самое, но тут из воды появилась тонкая белая рука с чёрными ногтями и кожаным браслетом на запястье. Она помахала Петру в ответ, затем пальцы её сложились в «козу», и рука скрылась под водой.