Была середина декабря. Снег накрывал вечерние улицы полупрозрачной предпраздничной фатой, но никто не обращал внимания — все спешили с работы домой и по своим делам. Иногда случайно сталкивались плечами, и тогда в шуме города растворялись извиняющиеся голоса.
У станции метро топталась старушка, то и дело переминаясь с ноги на ногу. Она прижимала к груди пакетик, а в руке держала тряпичную сумку. Как только из метро вышла очередная толпа пассажиров, она направилась им навстречу, но никто не задерживался, её вежливо обходили и не заговаривали с ней. Старушка отчаивалась: за всё время остановилась одна только девочка, но узнав в ней попрошайку, шустро ретировалась.

Пётр попрошаек недолюбливал. Видя их насквозь, он терял всякое сочувствие, поскольку большинство людей были горазды ломать себе судьбу самостоятельно — следовательно, при некотором приложении ума, могли её и исправить. А ещё, увы, во все времена человек горазд был обманывать, и Пётр, помня, как люди беспардонно пользовались его простодушием, далеко не во всех попрошайках видел людей бедствующих.
Он шёл мимо станции как раз вскоре после прибытия очередного поезда. Будучи при своих мыслях, он слишком поздно спохватился, и толпа несколько изменила его первоначальный курс. Случайно поравнявшись со старушкой, он отвёл взгляд, пытаясь обойти замешкавшегося мужчину.
— Сынок, купи книжку. Конан Дойл, я последнюю продаю...
Пётр, про себя удивившись этому предложению, успешно вылавировал на свободный участок тротуара. Надрывный от расстройства и разочарования голос остался позади.
— Животному на лечение! Помогите хоть кто-нибудь! Господи...
Он успел дойти до поворота, где мокрый снег и колкий ветер дунули ему в лицо, вынудив машинально развернуться в сторону метро. Маленькая старушка всё искала помощи у прохожих, но все, как и он, прошли мимо. Выдохнув большое облачко пара, подняв воротник пальто и вжав голову в плечи, он в нерешительности направился к ней; ветер нетерпеливо подталкивал его в спину. Она, ещё издали заметив Петра, засеменила ему навстречу.
— Сынок, дай бог тебе здоровья... Купи у меня книгу...
Пётр покачал головой, склонился к старушке.
— Вы сказали, что собираете для живо...
— Говори громче, милый, глухая я.
Он прочистил горло, щурясь от цеплявшихся за ресницы снежинок. Говорить громко было очень непривычно; ему как будто требовалось перекричать снег.
— Говорю, собираете на лечение? Что за животное? Кто заболел?
— Да кот! Кот заболел, — отвечала старушка и снова продемонстрировала книгу в прозрачном пакете. — Восемь книжек таких было, всё распродала. Конан Дойл! Достались мне по подписке...
Пётр, метнувшись к книге взглядом, смутно узнал старое советское издание.
— А вы далеко живёте? Давайте отнесём его в хорошую клинику. Это рядом, а я вам помогу.
— Ну а я уже носила, тут, на 3-ей линии... Мы там и в прошлом году были, хватило лечения на год... И вот опять поставили капельницу... Ты хороший такой, красивый... Ну купи книжку.
— Мне книжка не нужна, — твёрдо заявил Пётр. — Я хочу помочь вашему коту. Безвозмездно, бесплатно. Понимаете? — он говорил медленно, чтобы ни глухота, ни тревоги не помешали бедной старушке его услышать и правильно понять. — Просто так. Мне ничего не нужно. Что с вашим котом?
— Так почки же! Уже он старый. Год назад болел, вот снова. Под капельницей он, бедный...
Коту с больными почками под капельницей Пётр искренне сочувствовал. Наверное, болезнь двигалась к терминальной стадии.
— Сколько стоят лекарства? — спросил он, но старушка не расслышала и снова заговорила про книжку. Тогда Пётр предпринял довольно решительный шаг: взял из её рук книжку, выхватил сумку, книгу положил в неё и вернул сумку ошарашенной старушке; это подействовало, она сразу заговорила по делу, когда он повторил вопрос.
— Бывает, девятьсот. Иногда и тысячу сто, и тысячу пятьсот. Вот так просят.
— А что за лекарство? Как часто нужно?
— Каждый день. Лежит мой бедный Вася... Название не знаю, я же старая...
Пётр задумался: как ему спасти кота, если у него нет денег? Отнести в зоопарк? В приют? Позвонить брату, обожавшему животных, или сестре, у которой жил пёс? Марью такими звонками он бы отвлекать не стал... Может, найти Мартенбаума? У него было два кота... Но как отыскать март посреди декабря?
— Я совсем одна осталась... — на глаза за толстыми стёклами очков навернулись слёзы. — Двоих подряд похоронила в позапрошлом году... — Она залилась слезами. — Одна я, одна... Ох, Вася...
Пётр снял перчатку и сжал старушкино плечо.
— Я соболезную вам по поводу утраты. Но без кота мы вас не оставим. Мне приходилось лечить животных, а ещё я позову свою знакомую, она практикующий ветеринар. Хорошо? Мы вылечим его. Бесплатно.
Старушка, может, и хотела что-то возразить, но не смогла. С минуту она разглядывала Петра, потом утёрла слёзы и указала на здание в двухстах метрах от них.
— Я живу в том доме. Квартира двадцать четыре... Какой же ты хороший, храни тебя бог...
— Ждите нас. Мы у вас будем через полчаса.
Попрощавшись со старушкой до скорой встречи, Пётр срочно, почти что бегом, направился к набережной.


На пороге двадцать четвёртой квартиры через полчаса, как он и обещал, Пётр стоял под руку с длинноволосой девушкой. Между ними было определённое сходство: похожий цвет волос, та же бледность, невысказанная печаль в глазах, только вот её взгляд был тёмным, бездонным, как чёрная речная гладь. Девушку звали Нева. Она была одета в нечто чёрное и многослойное, на шее висел маленький череп на цепочке, и у него таинственно блестели глазницы.
— Петя, — зашептала она еле слышно, — разве это хорошая идея? Я же не ветеринар.
Старушка суетилась в гостиной, освобождая место для самозванных врачей; она их, конечно, не слышала. Пётр отвечал тоже шёпотом.
— А есть идея получше? У нас денег нет, но, может, и деньгами ей нельзя помочь? Может, коварная лечебница трясёт с неё деньги и ради этого губит кота, понимаешь?
Нева в ужасе прикрыла рот, но не успела ответить — старушка пригласила их в комнату.
С первого взгляда стало ясно, что кот был плох. Несчастное животное лежало на боку, к его забинтованной лапе был присоединён катетер. Нева осторожно тронула тонкими пальцам его полосатые спинку и брюшко, кот шевельнул лапой, устало моргнул, но других признаков жизни проявлять не хотел. Было лишь видно, как вздымаются при дыхании рёбра.
— Давай снимем капельницу, — предложила она, и Пётр повиновался. Кота затем укутали в одеяло, Нева взяла его на руки и начала укачивать, как дитя. Она ушла на кухню, запретив следовать за ней. Там она открыла кран, а потом к шуму воды прибавилось её мелодичное негромкое пение.
Старушка недоумевала, но, поверив незнакомцам, не вмешивалась, и лишь иногда спрашивала о том, что происходило на кухне. Пётр и сам не знал, а потому говорил: «У неё свой, особенный метод».
Только часа через полтора Нева вернулась с котом в комнату и вручила его хозяйке.
— Он спит. Прижмите его к сердцу. Петя, возьми меня за руку и повторяй за мной.
Они встали в круг, взявшись с Невой за руки и положив старушке на плечи ладони. Нева прикрыла глаза и начала читать что-то вроде молитвы, которую она явно сочиняла на ходу. Звучало, впрочем, довольно складно и что самое главное, убедительно для самого Петра.

«Уж как ветер дует в поле!..
Вася, будь здоров!
Души вылечим людские,
Вылечим котов.
Месяц над рекой восходит,
Манит он кота.
Будь здоров же! Оживи,
Васина душа».

Несмотря на немного нелепое смысловое наполнение, Пётр был уверен в успехе как никогда. Молитва превратилась в напев, была произнесена не менее двух десятков раз. Наконец Нева замолчала, не расцепив рук, и они с Петром устремили взор на спокойно посапывающего во сне Васю. Старушка застыла в ожидании. И тут кот дёрнул серым ухом, приоткрыл один глаз, обозревая присутствующих, и вытянул лапу к лицу хозяйки, одновременно с этим зевая. Моргнув жёлтыми очами, он внимательно оглядел собравшихся ещё раз, а затем требовательно, серьёзно мяукнул, желая подкрепиться.
Так Вася был спасён. Старушка плакала теперь только от радости, поминутно благодаря своих спасителей вслух и про себя. А сытый кот, устроившись на ночь под её боком, перед сном рассказывал ей, мурча, свои сказки.


Опустившаяся на город ночь угомонила снег, утихомирила ветер. Пётр, прислонившись головой к большому гранитному шару, вглядывался в мерцающие огни на набережных. Нева жалась к нему сбоку, подавив зевок.
— Как это всё-таки вышло у нас?
— Магия.
— Вот! — Пётр даже вскинул в воздух указательный палец. — Я же говорил, что ты волшебница.
— Нет же, Петя. Ещё разок, ага? Ты волшебный. Я твоё отражение. Я могу то, что можешь ты, и не могу того, чего ты не можешь.
Пётр удручённо опустил палец и вздохнул.
— Вроде звучит логично. Но ты меня путаешь: ты же проводила какой-то обряд на кухне.
Нева медлила с ответом.
— Это очень старое колдовство, — нехотя призналась она. — Обряд избавляет от недуга, но сил не даёт. Он для... — она замялась. — Он очищает и успокаивает. Готовит к уходу. — Пётр не шевелился и не моргал, медленно выпрямившись и отстранившись от гранита. Нева мягко погладила его кулак в перчатке. — Но это ты его оживил, и никто другой.
Он тревожно глянул на Неву, ничего не ответив, а она ему скромно улыбнулась; отпустив его руку, она отступила к воде.
— Кстати, кот у старушки и впрямь очень старый.
— Сколько ему лет?
Нева лукаво блеснула глазами и отступила ещё на шаг.
— Почти столько же, сколько и тебе.
— Что?!
— Кота-та неспроста зовут Васей, — хитро заметила она и подчеркнула: — Василием. А живёт он на каком острове?..
Пётр, раскрыв рот, огляделся, вдруг осознав, где находился. А когда спохватился, чтобы ещё о чём-то спросить Неву, она уже растворилась в речной ряби и молча наблюдала за ним из-под воды, после чего исчезла в глубине.
Уходя со стрелки, он, ведя рукой по граниту, с улыбкой шепнул: «И впрямь, Вася. Будь здоров!»