Зимний туман затопил безлюдные улицы. Тут и там высовывались крыши; площади и скверы увязли в безликой матовой белизне. Лишь река не подпускала к себе пелену. Она единственная двигалась в этом вымершем городе.
Одинокие чёлны носило вдоль набережной меж досок и щепок, то и дело дерево траурно стучало о влажный гранит. В чёрной воде покачивались утопленники, походившие на подобранные течением буи. Туман осел в их помутневших глазах. По реке степенно плыла лодка, оставляя после себя скоро гаснувшие волны. Длинное весло отталкивало одни тела и привлекало к борту иные. Два спутника молча созерцали посиневшие лица погибших. Река взяла город в кольцо, и лодка навеки стала её частью.
Лондон устало вздохнул, отложив бинокль, и плотно закрыл жалюзи на окне седьмого этажа.
— Вы должны были прекратить её кошмар, а не начать новый, — попенял он Аквальти.
— Здесь не всё зависит от меня, — прошипела она.
Отвлёкшись, он упустил из поля зрения Невского. Тот любопытно потянулся к ручке закрытой двери.
— Нет! Не открывайте!
Но было поздно.

Пётр Петрович, вздрогнув, очнулся в кресле перед нервно дышащим камином. Откуда-то со стороны послышались шаги, на плечо легла знакомая ладонь.
Патиш изумлённо заморгала, торопливо поставила на пол большую коробку — сквозь прорезь в ней засопел мягкий коричневый нос.
— Пьер? Что вы здесь?..
— Я должен вернуть вам кое-что.
— Правда? — она нахмурилась. — Но как вы оказались в доме Темсона?
Он и сам не знал.
— Э-э… Окольными путями.
— Между искуплением вины и искренним желанием помочь пролегает пропасть, — произнёс холодный голос. Оперевшись о каминную полку, Нуар разглядывал карманные часы. — Жаль, что вы, Пьер, не замечаете разницу.
Петра передёрнуло от того, как издевательски Нуар сделал акцент на его имени, с которым Патрис и Патиш всегда обращались бережно.
Захлопнулась крышка часов, и всё замерло: пылинки в воздухе, огонь и искры от поленьев в камине, Патиш, собиравшаяся задать ещё один вопрос. Пётр не успел среагировать — прямой взгляд Нуара причинил боль, раскалённые точки глаз прожигали разум, загоняя мысли в угол, подсвечивая всё, что нельзя было видеть посторонним… Обнаруженные там потаённая ревность, отсроченное до поры презрение, обида и злоба единой лавиной бросились на породившее их сознание… Стиснув зубы, Невский зажмурился, но внезапно пытка кончилась.
— Увы, не могу вас убить, — произнёс Нуар.
— Не можете?
— Сожалеете? Не стоит, друг мой. На случай если это не сон. — Он с интересом заглянул в камин. — Но, во-первых, ныне вас трое, и мне сложно сосредоточиться. Во-вторых, — Нуар театрально вздохнул, — она запретила вас трогать…
— Меня?
— Нет, только двух других. А вы — её любимчик, вас мне можно слопать.
Нуар дёрнул уголком губ, изобразив улыбку, и Пётр Петрович, сглотнув, вжался в кресло. Ну и шутки!
— Почему?..
— Осторожно, — предупредил Нуар. — Сон как сказка. Вы можете задать мне только три вопроса. Предыдущие два я, так и быть, прощу.
Одновременно напуганный и возмущённый, Пётр Петрович лихорадочно соображал. Выбрать из сумбурного вороха вопросов всего три было невозможно. Почему-то ему и в голову не пришло воспротивиться надуманному условию.
— Почему вы похожи на Патриса?
Помолчав, Нуар ответил:
— Видимо, вы хотите, чтобы моё лицо было знакомым.
— Вы тоже его забыли?
— Не представляю, о чём вы.
Второй вопрос был потрачен впустую; над последним Пётр думал тщательно. Он всё не давал ему покоя, особенно после того, как англичанин сказал: «это уже не важно».
— Почему она не просыпается?
— Она тоже ищет ответы. Пытается понять, когда оступилась, что сделала не так… — Длинным пальцем в перчатке Нуар снял с полки слой пыли; он не смотрел на собеседника. — А теперь я задам вам вопрос. Почему для вас так важно вернуть ей память, что вами движет? Но не торопитесь, подумайте.
Пётр Петрович вдруг представил, что разговаривает со сфинксом.
— Если вы знаете что-то, чего не знаю я, лучше скажите прямо, — с раздражением заметил он. — Своими загадками вы не помогаете делу, тень.
— Я… — Вскинув брови, Нуар поправил брошь в виде черепа, украшавшую галстук, и смахнул со смокинга пылинку. — Не тень.
Подобно хищнику, привыкшему играть с едой, он медленно приблизился к креслу и, оперевшись на изголовье и подлокотник, навис над Невским. Нуар некоторое время изучал его лицо, словно стараясь запомнить; сузившиеся зрачки остановились на глазах.
— Хорошо подумайте, Пьер, — повторил он.
В стене рядом с камином распахнулась потайная дверь.
— Вот вы где.

Темсон прошёл в гостиную, вытащил Невского из кресла и подтолкнул к двери. Оглядев опустевшую комнату, он заметил на полу часы на цепочке, проверил их и спрятал в нагрудный карман, после чего вернулся в шумную гримёрную.
Аквальти протянула ему чёрную маску с морщинистым лбом, огромным уродливым носом и открытыми щеками.
— Вы доктор Грациано.
— Какого?..
— Или же вам достанется роль Панталоне, — она указала на алые трико, которые штопала растрёпанная девица.
— Но накладной живот я не надену, — отрезал Лондон, забрав маску доктора, и отправился за своим костюмом. Заметив выражение на лице сбитого с толку Невского, Лондон едва удержался от сочувствия. Но на это не было времени — они наконец столь близко подобрались к де Лясен!
Костюм мешком повис на его сухопарой фигуре, на пухлом нестираном воротнике виднелись жёлтые разводы от пота, а банты на туфлях цеплялись друг за друга, вынуждая непривычно широко ставить ноги… Боже, зачем все эти подробности во сне? И куда опять подевалась Аквальти?
В ту же секунду перед Темсоном мелькнула кружевная маска. Дама с пышной грудью, стянутой корсетом не менее пышного цветастого платья, сделала старательный, но намеренно неуклюжий реверанс.
— К вашим услугам, доктор Грациано. — Он узнал голос Венеции. — Я Коломбина, ваша помощница. Позвольте нарумянить вам щёки…
— Чёрт с вами, — буркнул он, не спуская глаз с Невского, которому по иронии достался костюм Пьеро. Он путался в льняных просторных шароварах, пока помощница пудрила ему лицо. Впрочем, с его бледностью можно было и не тратить белила… С кем он разговаривал в гостиной? Была ли там Патиш? С этим маскарадом сновидение начинало походить на коллективное сумасшествие.
Закончив с Темсоном, Аквальти громко хлопнула в ладоши, призывая всех, кто находился в комнате, к тишине.
— Все знают свои роли?
— Нет, — тут же откликнулся Невский. — Не вполне понимаю, что вообще происходит.
— Это наш шанс встретиться с де Лясен и не дать ей уйти, — сказал Лондон прежде, чем Венера попыталась в очередной раз запутать мальчишку. — Мы — труппа театра импровизаций. Среди зрителей будет Патиш, нам нужно вовремя её заметить, а после представления пересечься с ней…
Аквальти перебила его, принявшись весело рассказывать об их ролях.
— Доктор Грациано — ворчливый старик-педант, влюблённый в молодую красавицу, но убеждающий всех, что это не так. — Темсон, шумно выдохнув, закатил глаза. — Коломбина — служанка доктора, помогающая устроить его личную жизнь, но больше заботящаяся о своей. — Она странно улыбнулась, глянув на Невского. — Пьеро — отвергнутый влюблённый, несчастливый соперник Арлекина в борьбе за сердце Коломбины.
Когда она покинула гримёрку, Невский, натягивая на голову берет, подошёл к Темсону.
— Она специально такие роли нам придумала?
Лондон про себя порадовался, что это раздражало не его одного, хотя он не подал виду.
— Пока вы грелись у моего камина, мисс Аквальти удалось сконструировать сновидение, которое подсознание Патиш не стало отвергать.
— Кстати, я встретил… — начал было Невский, но тут Коломбина громко позвала всех на сцену, и артисты заспешили прочь. Темсон хотел пожелать ему удачи, но бросил лишь:
— Следите в оба.
Прожекторы ослепили его, так что поначалу было не разглядеть, кто сидит в зале. Грянули овации, артисты отошли к кулисам, на сцене остались лишь главные герои. Свет софитов выхватывал лица в передних рядах, перья в причёсках и блеск драгоценностей. Лондон осторожно приблизился к краю рампы, изучая зрителей. В середине партера расположился король Людовик XIV, он смотрел представление в золотой бинокль на ручке. Место рядом с ним пустовало, с другой стороны сидела фаворитка, он был окружён своими придворными.
— Доктор!
Его кто-то пихнул в бок: «Твой выход». Темсон совершенно не следил за происходящим на сцене. Он приблизился к женщинам, не понимая, что должен говорить, и метнул взгляд в Коломбину. Та не растерялась.
— Сеньоре требуется ваша помощь, доктор. Кажется, она подвернула ногу.
Актриса смущённо подняла подол, демонстрируя ножку в шёлковом чулке.
— Эта нога выглядит совершенно здоровой, — ляпнул Лондон.
— А эта?
Актриса показала вторую ножку. В зале раздался смех.
— Вполне симметрична первой. Но если вас беспокоят боли в ногах, необходим покой. Давайте присядем там, на террасе.
Указав на столик и стулья, Темсон взял актрису под руку и чинно провёл в ближний к зрителям угол авансцены. Наконец-то ему удалось спокойно понаблюдать за залом.
На сцене Коломбина рассуждала о том, что её ждёт свидание с возлюбленным, но вот незадача: вместо опоздавшего Арлекина пришёл Пьеро. К Аквальти присоединился Невский.
Наблюдение ничего не дало — среди зрителей не было Патиш. Тогда Лондон, уставившись в пространство, попытался уловить эхо её разума. Но и актёры, кроме Невского, и вся окружающая обстановка были плодом фантазии одной только Венеции. Темсон не мог не признать силу её воображения: она контролировала детально продуманное сновидение с несколькими участниками, в котором и сама играла далеко не второстепенную роль.
И вдруг он почувствовал присутствие Патиш настолько явно, словно она села рядом с ним. Он вперился в зрительный зал, но не увидел новых лиц. Тогда он обернулся к сцене. Там одиноко стоял Пьеро, рассказывая что-то о неудачной любви, как за кулисами его научила Венера. Мимо него парами прохаживались другие актёры. Коломбина шла под руку с Арлекином в трико с разноцветными заплатками, шапочке и полумаске, они остановились позади Пьеро, расцепили руки и, подкравшись к нему, схватили с двух сторон. Тот подскочил на месте, сердито посмотрел на Коломбину, а потом замер как вкопанный, уставившись на её спутника.
Вот оно! Арлекина же не было в гримёрке!
Темсон выбрался из-за столика и уверенным шагом направился к актёрам. В зале послышались заинтригованные возгласы.
— А вы, почтенный мой старик, вновь пришли упрекать юность в беспечности? — спросил Арлекин, импровизируя на ходу.
— Нет. Хотя и это тоже.
Темсон не до конца понимал, на кого именно смотрел. Коломбина заботливо погладила его по плечу.
— Доктор Грациано, позвольте проводить вас? Не стоит вам перегреваться на солнце.
Да почему она ничего не заподозрила?!
— Прости, дорогая, — прильнув к Коломбине, заговорил Арлекин, — но я никому не позволю отнять у нас эти минуты. Пьеро, проводи старика. Счастливо, доктор!
— Ну уж нет, — внезапно сказал Пьеро твёрдым голосом, выйдя из роли. — Довольно с меня этих глупостей. Коломбина, определитесь, кто вам милее, и покончим с этим.
Она вытаращилась на Невского, едва не разинув рот. Зрители восхищённо ахнули. Арлекин, в отличие от остальных, быстро нашёлся.
— Не старик перегрелся на солнце. Отнюдь! — он мягко усмехнулся и подтолкнул Невского. — Что ж, Пьеро, отдаю вас в заботливые руки доктора…
Но Лондон двинулся первым и схватил Арлекина за грудки, основательно встряхнув.
— Я тебя нашёл, — произнёс он, наблюдая, как щурятся серо-сиреневые глаза в маске. Публика возликовала и зааплодировала.
Арлекин стиснул ладонь Темсона и потянул его за собой между танцующих пар. Он иногда оглядывался, губы его обещающе растягивались в улыбке. Лондон с трудом осознавал происходящее: с потолка свисали дорогие люстры, зеркала и украшения отражали их свет, люди кружились по залу в красивых масках и богатых платьях. Он только что был на сцене театра импровизации?.. Нет, он просто замечтался, танцуя с юношей в костюме Арлекина.
Покинув зал, они вышли в галерею, между колоннами которой лодки качались на ласкавших канал волнах. По узкой набережной, обессилев от танцев и устремившись на свежий воздух, прогуливались пары. Пройдя галерею до конца, Арлекин свернул было на мост, но затем сошёл по ступенькам к воде. Музыка эхом разносилась над каналом, свет лился из зала тёплым заревом, отражаясь в окнах домов на другой стороне.
В голове начинало потихоньку проясняться. Арлекин стоял к Лондону спиной, долго смотрел в усыпанное звёздами небо. Затем он придвинулся, улыбнулся так, что сердце пропустило удар, и горячо поцеловал. Лондон одновременно опешил и неистово возмутился. Пальцы сами потянулись к лицу Арлекина, стащили с него маску. Отстранившись, Темсон увидел перед собой Патиш. Но не успели они сказать друг другу и слова, как фары выхватили их на фоне кирпичной стены. Мир стал чёрно-белым фильмом.

Венера охнула, вцепившись в приборную панель. Машина с визгом затормозила, водитель высунулся из окна.
— В машину!
Сбитый с толку Темсон послушно занял сидение за водительским креслом. Невский посмотрел на него в зеркало заднего вида, затем вручил шляпу.
— Что происходит? — спросил он наконец, одёрнув воротник плаща.
— Вас затянуло в воспоминания Венеры, — объяснил Невский и, переключив передачу, развернулся. — Думаю, лучше выбирать для этого сна не связанные с реальностью сюжеты.
— Простите, мне стоило быть осторожнее, — повинилась она.
— Четыре сознания в одном сне… Я удивлён, что нам до сих пор это удаётся, — успокоил её Невский, видимо, чтобы избежать упрёков со стороны Темсона. Но тот не стал ворчать и кивнул.
— Соглашусь. Мы не застрахованы от своих воспоминаний. Но для меня странно другое. Нуар до сих пор не явился.
Удобнее взявшись за руль, Невский прибавил газу.
— Я видел Нуара, — признался он. Венера вздрогнула, Лондон подался вперёд. — Он был другим, как будто более человечным, живым. Сказал, что ему сложно следить за нами тремя. И что Патиш запретила нас трогать.
— Что ж, нам это на руку, — пожал плечами Темсон.
Встретив вопросительный взгляд Невского, венецианка вздохнула, проведя пальцами в шёлковой перчатке по колье, украшавшему глубокое декольте.
— Я думаю, мы всё же на верном пути. Кошмар Патиш кончился. Мне стало гораздо проще управлять сновидением, — сказала она, отвернувшись к окну. — Правда, я чувствую, как она постоянно перехватывает над ним контроль.
— А Нуар защищал сон от вторжения. Но зачем?
В салоне воцарилась тишина, которую нарушали рёв мотора и стук начинавшегося дождя. Никто не готов был озвучить ответ.
— Может, ей необходимо пережить этот кошмар? Залечить ментальные раны? — задумчиво изрёк Темсон. — Мы точно не знаем, что ей снилось, и видели то, что нам позволили увидеть. В любом случае расслабляться не стоит. Она очень уж по-разному держится с каждым из нас. И всё ещё не идёт на контакт.
Дождь усилился. Автомобиль выплёскивал воду из луж к нагим тротуарам. Город было не разглядеть, не узнать, а улицы его не кончались: поворот, ещё поворот, долго по прямой, снова поворот…
— Куда мы едем? — спросила она.
— На встречу с клиентом, — ответил Невский. — Мы будем за дверью, вы пойдёте внутрь. Всё, что нужно, в этом конверте. Не открывайте его. По идее, на обратном пути мы встретим Патиш. Вы отправитесь на лифте, мы — по лестнице.
Венера спрятала конверт в лиф платья. Она невольно восхитилась тем, как Невский взял происходящее в свои руки, и внимательно всмотрелась в его профиль: чуть вьющиеся, посеребрённые сединой баки, прямой нос и тонкая линия решительного рта. Она недооценила его. Но как он был связан с Патрисом? Или с Патиш?.. Она одёрнула себя: посторонние мысли могли нарушить тонкий механизм сновидения.
С заднего сидения мистер Темсон протянул сигареты. Невский, сдвинув шляпу на затылок, склонился к Венере, и та помогла прикурить ему от спички. Все трое дымили в приспущенные окна машины. Они всё неслись по улицам безликого города. Нервные дворники плохо справлялись с ливнем, полоскавшим лобовое стекло.
Затормозив у неприметного крыльца, Невский покинул машину первым. Темсон тоже вышел и распахнул дверцу, протянув руку Венере. Она оглядела фасады, напоминавшие типичный османовский Париж. Нырнув в тёмную парадную, спутники разделились.
Она вышла из лифта на седьмом этаже и безошибочно угадала дверь квартиры, в которую ей предстояло зайти.
Комнаты пустовали; лишь в одной горел торшер. Фигура в плаще опиралась о стену над чёрным провалом незажжённого очага. Услышав шелест платья, человек чуть повернул голову и жестом пригласил сесть.
— Вы — клиент?
— А вы — знаменитая сеньора Венера Тевере, — печально протянул мужчина.
Она вздрогнула, услышав непривычное сочетание своего имени с фамилией Ромео, но больше ничем себя не выдала. Мужчина вытянулся, прямые плечи горделиво повернулись, и она едва не вскрикнула. На неё из-под шляпы смотрел Патрис.
— Моё имя Патрик Делейси, — представился он. — Рад знакомству.
«Что напридумывал Невский? Это уж слишком».
— Взаимно, — с трудом выдавила она, — Патрик.
— Полагаю, у вас есть то, что нужно мне.
Она невольно прижала ладонь к груди, и он, конечно, заметил этот жест. Сходство с настоящим Патрисом было поразительным… Она должна была просто отдать конверт. Но что, если это снова Патиш?
Так и не сев, она подошла ближе. Освободившись от перчатки, пальцы скользнули в бюст платья и замерли там, ухватив конверт за уголок. Венера всматривалась Патрису в глаза — такие же серые, как и всё вокруг. Ожидая, как в них вот-вот вспыхнет любопытство, она произнесла:
— Я могу дать больше, чем то, что в этом конверте.
Он склонил голову к плечу, пытливо рассматривая её лицо, потом бесстыдно воззрился на прикрытое несмелой ладонью декольте. Он привлёк венецианку за талию и поцеловал. Ей даже показалось, что конверт ему вовсе не нужен… Увы, лишь показалось.
Затем он шумно втянул носом воздух.
— Попалась.
Ледяные руки вцепились в неё мёртвой хваткой, сдавили рёбра, не дав вздохнуть. Аквальти умела за себя постоять и применила с десяток нехитрых приёмов, но ничего не подействовало. Она закричала.
Темсон и Невский ворвались в комнату.
— Вы сказали, ему нельзя нас трогать!
— А вы — что не стоит расслабляться!
Венеру крутанули на месте, она увидела тёмный угол комнаты и своих бедовых спутников, застывших напротив неё. Холодное дыхание коснулось уха.
— Благодарю, джентльмены. Сеньора осторожна, к ней нелегко подобраться… Но нуарный детектив. Вы серьёзно? Впрочем, ценю ваше чувство юмора…
— Отпустите её. Мы хотим помочь, мы не причиним зла.
— Расскажи, — прошептал Нуар на ухо. — Как она тебя разоблачила, как она научилась видеть сквозь твои маски. Как ты капризно топнула ножкой. Расскажи им, Ви.
— Ви, не слушай его.
Ещё одни руки сомкнулись у неё на животе, щёку знакомо щекотнуло каре. Патиш потянула её назад, прочь из комнаты, сквозь Нуара, превратившегося в чёрное клубящееся облако, куда-то во тьму. В нос ударил стылый сырой воздух. Под ногами больше не было паркета — только камень, присыпанный мелким песком.
Всё вокруг снова обрело краски. Молочно-белый тусклый свет очертил узкий туннель с низким сводом.
— Что происходит?
Крепко взяв Венеру за руку и ничего не ответив, Патиш потащила её за собой. Они прошли несколько развилок, затем оказались в просторной зале, стены которой были выложены бесчисленными костями.
— Сюда он не доберётся. Как минимум, не доберётся быстро. У нас есть время.
— Для чего?
— Скажи, зачем ты это сделала со мной?
Она молчала. Ей не хотелось смотреть на черепа и кости, но и взглянуть на де Лясен она не осмеливалась.
— Из-за Патриса?
— Да.
— А без него мы никак не справимся?
Сглотнув, Аквальти ответила:
— Я не люблю тебя. Совсем.
Но Патиш не разозлилась — на её лице мелькнуло озарение.
— Это многое объясняет! Хотя стоило сразу сказать мне. Прямо, именно этими словами.
Почему горечь правды не исказила её лицо, не обожгла сердце? После всего, что произошло с Венерой Аквальти наяву и во сне, полученное прощение казалось ей самым сюрреалистичным. Что будет с ней и Патрисом, когда он вернётся? Если он вернётся…
— Прости. Мне правда жаль.
Раскаяние, к удивлению самой венецианки, было искренним.
— Главное, что мы это выяснили. Я терпеть не могу ссоры, — Патиш потёрла друг о друга ладони, между ними замерцала люминесцирующая краска. — А теперь расскажи, что вы делаете у меня в голове.
Обмазанным в краске пальцем она коснулась своего лба.
— Мы собирались отвлечь тебя от кошмара, разбудить. И попробовать вернуть воспоминания… и Патриса.
— Что ж, с первой частью вы справились. Но Нуар не даст мне проснуться. Он не прощает так быстро, как я. — Патиш умолкла, прислушавшись к немой тишине. На её лице засветилась маска черепа. — Он приближается.
Де Лясен ухватила Венеру повыше локтя и повела в непроницаемый мрак туннеля. Череп причудливо плыл по воздуху, озирался и хмурился на развилках.
— О чёрт, я потерялась… Помоги мне найти выход, — тихо попросила Патиш.
Выставив руку во тьму, Венера самыми кончиками пальцев ощутила тонкую ткань сна. Она струилась во всех направлениях невесомым приятным холодком. Откуда-то потянуло сквозняком, Аквальти увереннее двинулась вперёд, и очень скоро нащупала шершавую дверную ручку.

Едва они протиснулись через узкий проём, Пётр возвёл матовый защитный купол.
— Полагаю, наш план изменился? — осведомился Темсон, и Аквальти потерянно кивнула, отпустив руку Патиш и оглядев пустое пространство.
— Нам всё равно пора просыпаться, — пробормотала она. — С кошмаром покончено…
— Не спешите. Кошмар — это только половина дела.
— Друзья, вы и так сделали всё, что могли. Отправляйтесь-ка домой, — попросила де Лясен.
— Не раньше, чем вернём тебе хотя бы часть воспоминаний, — отрезал Лондон. — У Невского есть идея, она вполне рабочая.
Тот принял скупую похвалу со смущением и, потерев переносицу, заметил:
— Нам ещё предстоит обсудить ряд деталей. Для начала мы должны понять, кто же такой Нуар.

Оглядев спящую компанию, Ньют Хадсон широко зевнул. Темсон поручил ему следить. Доверил ему наискучнейшее занятие из возможных. Несмотря на то что в Нью-Йорке сейчас давно перевалило за полночь, Ньютону, взбудораженному происходящим как после чашки кофе, оказалось физически тяжело сидеть без движения. Он перемещал по комоду подсвечники, сжёг коробок спичек и был близок к тому, чтобы разобрать и собрать обратно загадочный мнемопроектор Темсона. Правда, аппарат подключили к руке мисс Аквальти, но это бы не стало для него препятствием.
А следить было особо и не за чем. Шесть человек сделали просторную спальню тесной, при этом четверо из них заняли кровать, где мирно спали. Петербург даже чуть похрапывал, а Венеция время от времени очень печально и трогательно вздыхала. А картинка, которую они с Томом получали в режиме реального времени, постоянно пропадала или замирала, тем самым все попытки наблюдений сводя на нет.
Вообще-то, ему тоже хотелось поучаствовать, побродить по сновидениям, да ещё в такой звёздной компании. И, самое важное, помочь не раз выручавшей его Триш. Но он всегда безоговорочно соглашался на вторые и третьи роли, когда мог таким образом принести больше пользы делу. Лондон предупредил: если всё станет совсем плохо, а проснуться они не сумеют, вызволять их придётся Ньютону. Именно поэтому нужно было смотреть, как в позе йога, прислонившись к широкому изголовью, спит Темсон, как подрагивают его пальцы на висках Триш, и как на стене, будто теряя сигнал вайфая, появляются и исчезают в самых разных сценах одни и те же четверо сновидцев.
Сложно вообразить, что у Лондона могло что-то пойти не по плану — даже проигрыш он умел обернуть частью своего замысла. Оттого бдение казалось всё более скучным, хотя в серьёзности порученной задачи Ньют не сомневался ни на йоту.
Отдельным поводом для беспокойства служило состояние Тома. Он только единожды пожаловался на немоту во всём теле, и устало, сквозь полуприкрытые веки смотрел перед собой. Ему Темсон поручил присматривать, насколько возможно, за мыслями спящих. Но вскоре Том признал задачу практически невыполнимой, поскольку сознания ускользали от него, как и образы от мнемопроектора.
И вопреки темсоновским увещеваниям, что Том — тень, что в его истлевании нет ничего страшного и он реинкарнирует в следующий раз целым и невредимым, наблюдать за угасанием сверхъестественного духа оказалось не менее горько, чем за медленной смертью живого существа. Собственная тень Нью-Йорка была ему верным другом и напарником во множестве разнообразных дел, отчего он никак не мог принять несколько циничное хладнокровие Лондона в отношении доброго, безотказно вежливого Тома. Ах, если бы Темсон перенял добродетели своей тени!
Прошло не менее часа. Ньют начал замерзать и завернулся с головы до пят в один из пледов, притащенных из лондонского дома, прошёлся из спальни на лестницу и обратно, заглянув в гостевую спальню этажом выше, рассмотрев по пути картины в рамах. Водный баланс, всегда стремительно падавший после портальных прыжков, наконец восстановился, и Хадсон грустно поглядывал на машинально наполненный им стакан, который он таскал с собой. Жажда вовсе не мучала его — просто хотелось ощущать пальцами хоть что-нибудь, кроме сухого воздуха…
Размявшись и согревшись, он вернулся в комнату.
— Ты как? Слушай, может, тебе сделать чаю или кофе? Том? Том, ты где?
Табурет у проектора пустовал. В воздухе над ним догорали золотые искры. Тома не было.

Казалось, расспросы длились целую вечность, но у Невского вроде бы сложилась некоторая картина происходящего. Давным-давно Нуар был обычной тенью молодой и совсем неопытной Патиш. Поглотив дух реки Сены, он получил фантастическое могущество и привязал себя к царству мёртвых; почему и как именно, Пётр, впрочем, не понял. Когда же Патиш выросла и окрепла, она впитала тень как неделимую часть себя. «На самом деле, мы обменялись и уравновесили друг друга: я забрала немного его тьмы, ему достался кусочек моего света», — уточнила де Лясен. Она подтвердила предположение Темсона о том, что Нуар, прогоняющий посторонних из её снов, играл роль психологического иммунитета, а отсутствие памяти о Патрисе сравнила с травмой, которая и послужила сигналом для «пробуждения» тёмной стороны. А ещё добавила, что никогда с подобным не сталкивалась.
В её словах определённо имелась логика, но Невскому оказалось чрезвычайно тяжело уместить всё это в голове. Он только недавно, еле-еле осмыслил, как Патрис и Патиш могли сосуществовать, имея одно сознание и две личности. А присутствие второй тени, пусть и бывшей, излишне усложняло простую с виду концепцию весьма условного добра и зла. Он не стал задавать назревшие вопросы, лишь бы не запутаться окончательно. К тому же, к его плану они никакого отношения не имели.
— Воспоминания можно вернуть по оставленной ими пустоте, — неуверенно начал Пётр Петрович. — И наш сон всё равно будет смещаться в их сторону. Почему бы не поддаться этому течению? Мы оживим в памяти всё, что связано с Патрисом. Покажем, каким мы его знаем. Для этого не придётся сочинять сюжеты и конструировать сны — достаточно вспомнить.
— Нас всего трое, а у Патриса была уйма знакомых, — заметила Венера. — Мы знаем слишком мало из того, кем он был на самом деле.
— Справедливо. Но единственная альтернатива — не делать вообще ничего, — веско возразил Лондон. — Вряд ли наши воспоминания пересекаются. Я почти уверен, что мы знаем очень разных Патрисов.
— А что делать мне? — спросила Патиш.
Все четверо переглянулись.
— Представь, что смотришь кино. Сосредоточься на нём, — подсказал Лондон и кивнул Петру: — Я готов.
Позади них выросла сизая дверь с незатейливым узором на филёнках.
— Видимо, нам туда.
Он дёрнул тонкую чёрную ручку.
Вокруг зашумел город, в нос ударил пёстрый, архаичный аромат улицы. Пётр Петрович инстинктивно подался в сторону от шедшей прямо на него лошади, но та, задев его, не причинила вреда. В чужом воспоминании он был фантомом.
Он заметил мужчину в цилиндре. Тот заметно выделялся на фоне бедных горожан и детей-оборванцев. Хозяин каждого минуемого им заведения пытался зазвать представительного господина к себе. На повороте он остановился, заговорив с мальчиком, продававшим спички, и Пётр с удивлением узнал Темсона: чуть помолодевшего, с не тронутыми сединой волосами, в крохотном пенсне на выразительном носу. До него запоздало дошло, что воспоминание относилось к давно ушедшей эпохе.
Невский поспешил следом. За углом он столкнулся с Венерой и Патиш, которые взяли его под руки: «Так мы не потеряемся». Ускорив шаг, они нагнали Темсона. Тот с важным видом смотрел в витрину книжной лавки, затем решил зайти внутрь. В дверях он столкнулся с не менее импозантным господином. С минуту они таращились друг на друга.
— Барон!
— Маркиз? — кисло ответил Лондон.
— Но как вас занесло сюда?
— Могу задать вам тот же вопрос.
Де Лясена Пётр узнал только по кроткой, ироничной улыбке и характерному наклону головы. Современные черты не успели проступить в этой версии Патриса, и сам Невский вряд ли мог вспомнить Париж таким.
— Барон, это всё-таки мой город, я хожу где пожелаю.
— Что вы на себя нацепили?
Они были одеты словно под копирку: угольно-чёрные фраки, белые накрахмаленные воротнички, шёлковые шейные платки, перчатки, шляпы, трости…
— Для денди вы слишком вспыльчивы, мой друг, — ответил де Лясен, небрежным движением отодвинув полу фрака и продемонстрировав искусно расшитый бордовый жилет. Темсон, конечно, это заметил.
— Безвкусица.
— Ну-ну, не сердитесь. Ваши модники сами приехали в Париж, а мне, право сказать, приглянулись их костюмы. Однако хочу заверить вас: безотрадно-серая гамма вам идёт как никому другому, её мы заимствовать не смеем. Мне же захотелось плеснуть в облик немного цвета.
Теперь он встал так, что на фраке был заметен лиловый муаровый отлив. Лондон, неподобающе статусу фыркнув, приподнял шляпу и отчалил. Париж самодовольно улыбнулся ему в спину.
— Знаете, я помню это, — озадаченно произнесла Патиш. — Но как-то туманно, будто было не со мной.
— Ну хоть что-то, — проворчал Темсон, снимая цилиндр. — Сейчас покажу эпизод посвежее.
Мир вокруг погас, а когда вспыхнул вновь, они стояли уже не на людной тесной улице старого Парижа, а посреди тихой ярко-зелёной лужайки, усеянной белыми шариками. Темсон сидел в тени навеса, побалтывая лёд в широком стакане с янтарным напитком. Патрис замахнулся клюшкой по мячу для гольфа. Ударив и проследив траекторию, он обернулся. Яркое солнце вынудило его зажмуриться.
— Неплохой удар, а?
— Новичкам везёт, — буркнул Лондон.
— Интересно, Земля сойдёт с орбиты, если ты хоть раз порадуешься за меня?
— Я позвал тебя для дела. В июне я еду в Россию.
— Счастливо! Постарайся не доконать Мари.
— Я хочу, чтобы ты поехал со мной.
Радушие покинуло де Лясена, уступив тревожному оцепенению. Он ждал, клюшкой гладя травинки газона.
— Ты умеешь найти подход к любому человеку, — добавил Лондон.
Отвернувшись, Патрис поставил новый мячик на ти и размахнулся так, что порыв воздуха сдёрнул с Темсона лёгкое льняное кепи. Удар зазвенел в ушах и бряцнул эхом из-под террасы.
— Полагаю, я должен быть рад, что ты хочешь моей компании и отвесил комплимент впервые за тысячу лет, — сдержанно промолвил он. — Но не втягивай меня. В прошлый раз твои махинации едва не стоили мне друзей.
— Я планирую купить кое-что у Невского. Для торгов.
— Для торгов? Музеи на такое не пойдут.
— Речь о его частной коллекции.
— У Пьера есть частная коллекция?.. — неверяще переспросил де Лясен. — Секундочку. С каких пор ты вообще занимаешься аукционами? Ты же знаешь, что я разбираюсь в этом, мог бы просто попросить меня!
— Так ты поедешь со мной?
Помолчав, Патрис поджал губы.
— Как бы я хотел сейчас превратиться в Патиш. В отличие от меня, она умеет тебе отказывать.
Патиш, зажатая между Венерой и Петром, рассмеялась.
— Ну всё, хватит! — замахал руками Темсон, прогоняя воспоминание. Лужайка растворилась во мраке. — Вот тебе другое.
Из темноты проступил прямоугольник света — сцена. Только что закончилось выступление: артисты балета принимали цветы и кланялись под аплодисменты зрителей. Темсон одиноко смотрел на них из балкона. Овации ешё не утихли, когда он покинул ложу.
Миновав коридор с роскошными люстрами и лепниной, он нырнул за неприметную дверку и быстрым шагом направился куда-то в закулисье. Пётр Петрович решил, что в реальности они бы не догнали его, не перейдя на бег. В узкое, загромождённое вещами и частями декораций пространство выходили двери гримёрок. У одной из них стоял с цветами высокий танцовщик.
Венера остановилась как вкопанная, удержав Патиш, а с ней и Петра на месте. Она смотрела в спину поклоннице, весело щебетавшей с артистом. Темсон, многозначительным взглядом окинув её с головы до ног, прищурился — вероятно, считывал мысли. Танцовщик заметил его, что-то тихо сказал девушке.
— Ничего-ничего, не переживай. Я задержалась ради выступления! Теперь точно пора, меня уже наверняка ждёт такси… Ты был великолепен, Пи! Чао!
Она звонко чмокнула его в щёку и быстро ушла.
До Невского запоздало дошло, что только что он видел Венеру и Патриса.
— Прекратите, — потребовала Аквальти. — Если вы собираетесь ещё раз напомнить мне о том, какая я плохая, то выбрали поистине безобразный способ.
Лондон отвлёкся от воспоминания, и оно, словно кинокадр, замерло и размылось.
— Моя единственная цель — напомнить де Лясен о Патрисе. Но так уж вышло, что вы частенько попадались мне вдвоём. А впрочем, как скажете…
Вновь упал занавес темноты. Затем их ослепил белоснежный песочный пляж. Солнечный свет растёкся по бескрайней глади спокойного моря. Жара была невыносимой. Темсон поспешил занять одинокий шезлонг под зонтом и раскрыл газету, Венера, Патиш и Пётр Петрович расположились неподалёку.
В стороне разговаривала шумная компания молодых людей. Некоторые устроились на лежанках, другие окружили вкопанный в песок миниатюрный столик с коктейлями и закусками. Они курили, смеялись и говорили наперебой. Один из них, смуглый кучерявый парень, кивнул на Темсона, переглянулся с какой-то девицей, и оба захихикали.
— Смотри-ка, твой дружок!
— Да! Вон там твой дружочек!
Теперь все лица были обращены к Темсону. Он получше спрятался за газетой.
— Это же…
— Брось, ты же не пойдёшь здороваться…
— Пойду! И к нам приглашу.
Компания завопила на разные голоса: «Нет!» и «Ни за что!»
— Кто учил вас гостеприимству?
— Знаешь куда засунь его себе, де Лясен?
— Маркес! Ты тоже, вообще-то, в гостях. У меня!
— Помолчи, Нико.
— Не затыкай её! Патрис, скажи ему… Патрис?
Приглядевшись, Пётр заметил, как к ним приближался де Лясен. Ему не слишком шли короткие зализанные волосы, зато тело украшал бронзовый загар. Подойдя, Патрис поздоровался и присел на край шезлонга.
— Никак не ожидал встретить вас, месье Темсон! Какими судьбами вы в Ницце?
Темсон посмотрел на де Лясена поверх газеты.
— По работе. У меня перерыв. Вышел проветриться.
— Не хотите присоединиться к нам? Я вас со всеми познакомлю. И Нико вам очень рада.
Темсон глянул в сторону улюлюкавшей компании, и та ненадолго умолкла, а затем взорвалась приступом хохота. Он нервно дёрнул газетой, вновь раскрывая её.
— Это плохая идея, мистер де Лясен.
— Тогда что скажете о прогулке на лодке завтра утром?
— Откажусь.
— В таком случае приглашаю вас отужинать со мной.
— Нет.
— Жаль. Хотел поделиться с вами парой случайно подслушанных секретов. Придётся оставить их для Карин, она обожает сплетни.
— Меня не интересуют подслушанные вами секреты, де Лясен, — огрызнулся Темсон. Петра передёрнуло от его тона, но Патрис выглядел добродушным. Он собрался уходить.
— О нет! Я помню… — Патиш приложила ладонь к губам.
— Конечно, не интересуют. Зачем утруждать себя ужином и прогулкой, когда всё, что нужно, можно прочитать прямо отсюда, — Патрис постучал пальцем по виску и обжёг ледяной улыбкой. Вот сейчас он очень сильно напоминал Нуара… Затем посмотрел на бокал коктейля в своей руке и вылил его прямо на Темсона. Не обернувшись, кинул ему напоследок: — Добро пожаловать в Ниццу, monsieur Mouchard.
Компания встретила де Лясена рукоплесканиями, смехом и криками.
— Чёрт тебя дери, де Лясен! А ты неплох!
— Беру пример с тебя, Аламер!
— Зачем было переводить на него хороший алкоголь?
— Понимаю, Тесси, для меня это невосполнимая утрата…
— Сделаю тебе новый кир.
— Спасибо, Ру!
— Я думала, вы друзья. Да мы все так думали…
На светлой рубашке Темсона расплывалось розовое пятно. Патиш в недоумении вглядывалась в компанию.
— Как странно. Я помню эти события, но как если бы кто-то рассказал мне о них. Как будто это было не со мной.
— Это было с Патрисом. Видимо, он — это не совсем ты, хотя ты все эти годы просила не делать между вами различий. Мы пытаемся вернуть личность или маску? Ещё одно воплощение Парижа, пусть их и не может быть два? Или, может, то, во что превратилась твоя тень?
— Нет-нет, Нуар тут ни при чём…
— Как видишь, здорово рассуждать о том, чего не знаешь. Но вряд ли кто-либо из нас до конца понимает, кем Патрис является для тебя.
— Вы надёргали образов из разных эпох и смешали их в кучу, ожидая, что она что-то из этого поймёт и вспомнит. Нашли что показывать! — фыркнула Венера. — Я помню его совсем другим. Идём.
Решительным шагом она проследовала к выцветшей бирюзовой двери, оказавшейся прямо посреди пляжа. Коснувшись латунной ручки, он расправила плечи и азартно улыбнулась.

Лондон пропустил спутников вперёд. Переступив порог, они окунулись в шум просторной гостиной: играла музыка, все разговаривали, курили и звенели бокалами. Не без труда в гуще людей нашлась Венеция.
— Ого, я помню и это, — призналась Патиш и пояснила: — Такое платье трудно забыть.
В чём-то она была права. Кружево облегало фигуру Аквальти, почти сливаясь с оттенком её кожи, и при случайном взгляде она могла показаться обнажённой. Наверняка такого вызывающего эффекта она добивалась нарочно. На талии платье меняло цвет: атлас, очертив бёдра, сияющим тёмно-фиолетовым водопадом спускался к полу… Опять эти ненужные детали, сколько можно? Это же сон, а не живопись. Темсон молча покачал головой, но никто не заметил.
— О, богиня, ты восхитительна! — воскликнул подлетевший Ромео Тевере. В смокинге он выглядел представительно, но медным блестящим пиджаком явно желал эпатировать публику. Венера, будучи на каблуках, возвышалась над ним, а потому чуть склонилась, позволив поцеловать себя в щёку. — Я хочу познакомить тебя кое с кем.
Он поманил кого-то из другого угла гостиной.
— Кто это?
— Мой друг. Мы решили проехаться по Европе.
— На поезде?
— На мопедах.
— И твой друг на это согласился? — не поверила Венера.
— Представь себе!.. А. Вот и он.
Француз в своём чёрно-синем смокинге как будто излучал сияние, подобно луне в тёмном ясном небе. Его улыбка была заинтересованной, но не назойливой, он скромно стоял позади Ромео, ожидая быть представленным. В эту минуту он казался центром вселенной…
Темсон вздрогнул как от озноба, прогоняя наваждение, и пощёлкал пальцами перед носом у зачарованных де Лясен и Невского.
— Не отвлекайтесь! Это память Аквальти, она полна её чувств и ощущений.
— В ваших воспоминаниях такого не было, — заметил Невский.
Иначе вы бы оглохли от какофонии мыслей, а заодно узнали, о чём подумала Аквальти при виде Патриса в балетном трико, хотел огрызнуться Темсон, но вслух пробормотал: «На ваше счастье».
— Венера, это Патрис, мой друг и единомышленник по части авантюр. Патрис, это Венера, моя невеста.
— Невеста? Не так быстро, Тевере, — усмехнулась Аквальти и протянула руку де Лясену. Тот невесомо коснулся её пальцев губами. — Скоро вы пожалеете, что связались с ним.
— Это малая плата за удовольствие познакомиться с вами, мадам.
— Ах, бросьте, — отмахнулась она, без труда отняв руку. Ромео в этот момент отправился за напитками. В его отсутствие Венеция и Париж молчали.
— Теперь мне ясно… — пробормотала Патиш. — Какой кошмар.
— О чём ты? — подозрительно прищурившись, спросил Лондон.
— Всё, что случилось сегодня ночью, её слова… Я не поняла, кому они были адресованы… Мне показалось странным, что я помню два разных знакомства с ней. Однажды она меня ненавидела, но сейчас, вот в этот самый момент, — она указала на Венеру, подчёркнуто не глядевшую в сторону Патриса, — влюбилась.
— Откуда ты знаешь?
Патиш посмотрела на него с невиданной проницательностью и хитро улыбнулась.
— Может, я не умею читать чужие мысли, но понимаю, когда ко мне испытывают чувства. Например, я уверена, в Ницце ты был рад, что я наконец-то показала зубы.
Сильнее хмурясь, Лондон намеревался выдать короткую опровергающую тираду, но не успел. Шум вокруг изменился: теперь они стояли посреди другой гостиной. Венера была в новом платье, она следовала сквозь веселящуюся толпу к большим окнам. Де Лясен, Невский и Темсон отправились за ней. На узком балконе в одиночестве курил Патрис. Он обернулся и протянул Аквальти портсигар, но та покачала головой.
— За дымом не видно человека.
Патрис выпустил дым и затушил сигарету.
— А теперь?
— Кто вы, сеньор Дюбуа?
— Неприкаянный мечтатель и искатель приключений.
— И за этим вы прячетесь от вечеринки?
— Нет. Но, кажется, моё приключение само нашло меня.
Аквальти держала себя в руках, ничем не выдав смущения и жара, захватившего разум, — зато их хорошо прочувствовали свидетели воспоминания.
— Мне не нравится то, к чему всё это идёт, — шепнул Невский Темсону.
— Будем надеяться, ваши воспоминания о Патрисе полны дружбы и целомудрия, — поёрничал он, хотя и ему стало не по себе. Сделав над собой усилие, Лондон смягчился: — Не волнуйтесь. Самое страшное нам не покажут.
Тут Патиш протянула руку к Венере, собиравшейся сменить антураж.
— Подожди-ка. Какой ещё Дюбуа?
В мыслях Аквальти Темсон прочитал жирный упрёк. Вот так новости…
— Я приняла его за… смертного. А он, не спеша развеять этот миф, представился как Патрис Дюбуа.
— Что?..
— Признайся он, и отношениям наступил бы конец. Ведь, как оказалось, мы уже давно были знакомы!
Лондон почувствовал, как за секунды на месте обиды созревает неистовый гнев. Он вложил в свои слова всё доступное спокойствие, пожалев, что не владеет даром внушения Невского.
— Это скверная история, но предлагаю разобраться, когда мы вернём Патриса.
— Скверная? Знаете, что скверно, Темсон? Сначала меня обманула женщина, убедительно изображавшая юношу, а потом на горизонте появился мужчина, который волшебным образом превращается в ту самую женщину, и — вот же скверно! — тоже обманывал меня несколько лет.
— Я не обманывала тебя, Ви. Мои чувства неподдельны.
— Ты играла моими чувствами. Видно, научилась у Темсона, который и теперь крутит тобой как хочет.
Не сумев сдержаться, Лондон съязвил:
— Здесь вы всех переплюнули, ведь для меня никто не снимал в вечное пользование номер в Ритц. Ещё я не устраивал драматичных сцен и не изменял своему партнёру с его другом!
— Не говори так с ней! — возмутилась де Лясен. — Ты ничего не понимаешь!..
Пусть он сам проявлял снисходительность к некоторым людям, потакание скандалистке и манипуляторше, коей являлась Аквальти, он понять не мог. Будучи ядовитым по натуре, он не смел отравлять беззаботную, счастливую жизнь любого из де Лясенов, но Патрис сумел найти ему на замену существо ещё более злотворное, чем Темсон! Чёрт возьми, он ни в коем случае не ревновал…
Пространство вокруг них закипело, тьма ожила, из неё выросла фигура Нуара.
— Это всё бессмысленно. Разбуди их, — сухо приказала Патиш.
— С радостью!
Нуар элегантно оправил манжеты и развернулся к Венере. Не успел он вцепиться в её горло длинными скрюченными пальцами, как бывшую тень обнял за ногу невесть откуда взявшийся Пи. Нуар не мог пошевелиться. Он посмотрел на дитя страшным ненавидящим взглядом, но ребёнок лишь отвернул головку и вжался сильнее.
— Какого дьявола? Скажи ему, чтоб отпустил!
Тем временем Лондон вытолкал Невского обратно в шумную гостиную, посреди которой возникла тёмно-синяя дверь.
— Вытаскивайте нас, пока план не полетел к чертям собачьим.
Невский пару мгновений — «Слишком долго!» — собирался с мыслями, затем взял Патиш за руку, отвлекая её.
— Знаете, я помню Патриса иным, — сказал он и распахнул дверь.

Они оказались в небольшой комнатке с высоким потолком и внушительным зеркалом.
Венера, пытаясь отдышаться от предыдущего видения, упала в ближайшее кресло. Сознание Патиш, освободившееся от пут кошмара, пугало её. Она постаралась об этом не думать.
Приглядевшись, она поняла, что воспоминание было довольно старым: стены украшали картины и расписной шёлк, старомодные вазы стояли по углам комнаты, наполняя её сильным запахом роз, на столике громоздилось блюдо с пирожными и кофейник с тремя чашками.
— Любопытно, — пробормотал Лондон. Она проследила за его взглядом: в центре комнаты стоял мальчик.
На вид ему было лет двенадцать. Сцепив ладони, он таращился на собственное отражение в огромном по сравнению с ним зеркале. Он был облачён в просторную рубашку и кюлоты, остальная его одежда покоилась на полу.
Раздались шаги; в комнате появились двое. В одном из них венецианка не без труда узнала Патриса: он выглядел даже моложе и нескладнее, чем денди из воспоминаний Темсона.
— Простите за опоздание, Пьётр Пьетрович, — сказал он мальчику и почтительно поклонился.
Обернувшись, мальчишка вытянулся в струнку и сложил руки по швам. Он молчал и, было видно, не знал, что ответить, как себя вести. Спутник Патриса снял растрепавшийся парик, расстегнул пару пуговиц камзола и рухнул в кресло рядом с Венерой.
— Полно тебе, здесь все свои, — хмыкнул он, проведя ладонью по волосам и вспотевшему лбу. — Это Патрис де Лясен.
Мальчик неуверенно пожал протянутую руку, оглядывая высокого француза снизу вверх. Де Лясен тут же встал на одно колено, чтобы оказаться вровень с мальчишкой.
— Наконец мне выпала честь познакомиться с вами лично. В последние годы я много о вас слышал.
Тот был поражён, но умело скрыл изумление за вежливостью.
— Сожалею, что не могу похвастать тем же в вашем отношении, месье де Лясен. Отец никогда вас не упоминал.
— О, мы подружимся и легко это исправим, — радушно улыбнулся Патрис. — У меня заготовлен для вас подарок. Адам попросил подобрать вам новый наряд.
Мальчик с лёгким укором посмотрел на мужчину, расслабленно устроившегося в кресле.
— Боюсь, не смогу принять ваш дар, месье де Лясен. Мне нечего предложить взамен.
— Вам не стоит беспокоиться об этом, вы у меня в гостях.
— У вас?.. Разве мы не в королевском дворце?..
Адам твёрдо кивнул.
— Ваше Высочество? — осторожно спросил мальчик, приняв его за дофина, и отступил, дабы соблюсти уважительную дистанцию.
— Хотя мне приятны ваши подозрения, я всего-навсего Париж, — скромно признался де Лясен и, поднявшись, отошёл к сундуку.
Темсон облокотился на спинку кресла, Патиш встала напротив мальчика и долго рассматривала его лицо, затем обратила задумчивый взгляд на большое зеркало в резной раме, обернулась на Патриса и на Адама.
— Этот мальчик — Невский? — спросила наконец Венера, справившись с удивлением.
— Любопытно, правда? — откликнулся Лондон.
Патрис вернулся к Невскому с разноцветным ворохом вышитой атласной ткани.
— Какой цвет вам нравится?
— Серый.
Де Лясен вытащил серый жилет, приложил к груди мальчика, подумал и отбросил в сторону — что-то ему не приглянулось.
— А кроме серого?
— Чёрный, — поразмыслив, ответил маленький Пьетро. Патиш улыбнулась, и даже Темсон не сдержал усмешку: взрослый Невский почти всегда носил чёрное.
— А что-то более… цветное?
— Назови что угодно, кроме чёрного, — полушёпотом подсказал Адам.
— Зелёный? — неуверенно сказал мальчик.
Нахмурившись, де Лясен покопался в кучке одежды, нашёл зелёное, снова примерил на глаз.
— М-м, нет. Нужно другое… Синий!
— С серебром, — добавил Адам.
— Да! И с холодным золотом.
Патрис снова присел перед маленьким Невским на колени, чтобы застегнуть стройный ряд крохотных пуговиц. Тот тихонько спросил:
— Чёрный — плохой цвет?
— Не существует плохих цветов. Но он слишком уж взрослый и серьёзный.
Мальчик недоверчиво покосился на Адама — у того и сюртук, и камзол, и даже чулки были чёрными, но он ухмылялся и серьёзно не выглядел.
— Вам бы подошёл чёрный, — заговорщически шепнул он де Лясену. Тот молчал пару мгновений, а затем улыбнулся, опустив взгляд.
— Душой я почти что ваш ровесник.
— Но ведь Париж…
В этот момент Патрис застегнул последнюю пуговицу.
— Готово!
Вместе с мальчишкой он развернулся к зеркалу, выправляя из-под жилета пышные рукава рубашки, и, будучи всё ещё на коленях, встал бок о бок с ним.
— Что скажете, месье? Синий вам по душе?
Мальчик оглядел себя в зеркале и, не сдержав восторга, часто закивал.
— Помня о том, что вы хотели мне отплатить… — начал Патрис.
— Мне правда нечем…
— Я знаю. Просто позвольте мне называть вас Пьер.
Невский моргнул от неожиданности.
— Конечно! — затем он спохватился: — Но и я буду называть вас по имени. Так будет честно.
Несмотря на совершенно невинное представление, Аквальти отчего-то позавидовала им. Как оказалось, и Адам тоже. Подавшись вперёд, он возмутился:
— Эй! А почему мне нельзя называть тебя Пейтером?!
Его голос потонул в вихре звуков и красок, комната распалась и вновь срослась в совершенно новую — скверно освещённую и прокуренную. Единственным неизменным предметом в ней было то громадное зеркало в резной раме. Всё вокруг плыло и качалось, Венеру и Патиш подхватил под локти Лондон.
На софе вытянулся Невский, рядом на полу сидел де Лясен, неуверенно держа в руке рюмку. На столике стояла наполовину пустая бутылка с изумрудным алкоголем.
— Боже, зачем я вас послушал…
— Вам так дурно, Пьер? — весело ответил Патрис. — Или так хорошо?
— Сам не пойму.
— Должен признаться, вы первый, с кем я выпил столь много.
— Не похоже на повод для гордости.
— Я просто вам доверяю.
— Польщён.
— Могу проводить вас до спальни.
— Я не встану отсюда до утра.
— Тогда давайте устроим спири… спирто… спиритотический сеанс?
— Спасибо, мне хватило и этого… сеанса.
— А хотите…
— Ш-ш-ш… — Невский прижал к губам палец, пару раз угодив им в ноздрю. Затем сказал: — Хочу. Утром.
Окружающее пространство вновь расплылось, и Венера была рада, когда тошнотворное головокружение сменилось новой комнатой — хорошо ей известной гардеробной.
Снова Невский и де Лясен стояли плечом к плечу перед зеркалом. Один был в сиреневом, другой в серебристо-сером. Они просто молча рассматривали друг друга в отражении, затем Париж, напоследок сжав его плечо, ушёл куда-то в темноту, и Петербург остался один, глядя приятелю вслед.
Пространство погасло, впереди замаячил свет лампы; кажется, они оказались в прихожей.
— Хм, а вот это было совсем недавно, — заметила Патиш, выйдя чуть вперёд.
— Патрис? — шёпот Невского нарушил тишину. — Вам тоже не спится? Не хотите кофе?
Патрис определённо спал минуту назад, но встряхнулся и посмотрел на Невского так, словно только и мечтал быть разбуженным — венецианка слишком хорошо знала этот взгляд. Он выбрался из-под тонкого пледа и успел схватить Невского за плечо, когда тот нырнул обратно во мрак коридора.
— Придётся вам вести, я совсем не ориентируюсь в темноте…
Это пустяковое замечание наверняка было неправдой, и у Венеры даже перехватило дыхание от возмущения. Она в очередной раз прогнала посторонние мысли…
Невский привёл Патриса на кухню, зажёг свет над плитой и стал раскручивать гейзерную кофеварку, которая плохо ему поддавалась. Де Лясен по-хозяйски достал из шкафа чашки и блюдца, затем вынул из ящика ручную кофемолку.
Действия их были так слажены, что приготовление кофе походило на некий ритуал, понятный лишь им двоим.
— Вам что-нибудь добавить? — тихо позвал Патрис, наливая в одну из чашек сироп.
— Нет, спасибо. Просто чёрный.
— Чёрный вам идёт…
— Это потому что я серьёзный?
— Не только.
— Взрослый?
Они широко улыбнулись друг другу. Венера ни к одной женщине не ревновала Патриса столь сильно, как сейчас — к Невскому.
— Сомневаюсь. У вас слишком хорошая память для взрослого.
— Вот как…
Кофейный пар окутал их лица, кухня съёжилась до крохотной каморки, Невский распахнул дверь, и вчетвером они дружно вывалились на пустынную площадку, с которой началось их путешествие по тропам памяти. Защитного купола больше не было.

Вокруг громоздко высились спрятанные под шёлковыми покрывалами бесчисленные рамы.
— Я ждал, — плотоядно улыбнулся Нуар и бросился на них. Пётр в последний момент успел создать небольшой барьер и ощутил вес тени, с чудовищной силой ударившей в него.
— Нуар, прекрати! — приказала Патиш, но тот больше не слушал её. К нему вернулся хтонический облик, его бесцветные глаза метались от одного лица к другому, он жадно скрёб по полупрозрачному щиту. К нему вдруг подскочил Пи, и поначалу это замедлило тень, но отнюдь не остановило. Дёрнув ногой, Нуар оттолкнул малыша и снова кинулся в атаку. Его зрачки вытянулись в вертикальные линии, когда он заметил Венеру Аквальти.
— Убью. По-настоящему.
— Нуар!
— Ты больше не проснёшься.
— Нуар!
Когда Нуар резко дёрнул головой в сторону, стало ясно, что Патиш навлекла его гнев на себя. Его рука крепко обхватила древко косы; он напоминал готовую к атаке кобру.
— Защищаешь? После всех капризов и скандалов? После унижения и лжи?
Невский выскочил наперерез, но Нуар не удостоил его взглядом. Он крутанул над головой страшное оружие, и Петра отбросило волной как от взрыва. Патиш, тоже упав назад, поползла к укрытию, а Венера попыталась втащить её за одну из рам. В этот момент на выручку поспешил Лондон, однако и он, ничем не сумев помочь, быстро оказался повержен; с его носа слетели очки.
— Ты уже догадалась, — продолжал Нуар, — она не поведала о вещем сне, в котором видела, как вы сражаетесь с тенями, как тебе стирают память. Впрочем, до Пьера мы ещё доберёмся… А она — легкомысленно верна Тевере и поддалась его влиянию. — Нуар навис над беззащитными Патиш и Венерой, он плотоядно растягивал слова. — Ах вот в чём дело!.. Ты всё ещё её лю-бишь…
— Это позволь уж решать мне, — весело произнёс из-под занавеса знакомый голос. — А я считаю, что каждый заслужил любви!
В ту же секунду взметнулись пологи, распахнулись двери и зеркала брызнули осколками стекла. Отовсюду вышли Патрисы — из разных воспоминаний и эпох, из разных снов: здесь был и вельможа в кучерявом напудренном парике, и заспанный Патрис в домашней пижаме, и денди, и загорелый купальщик, лихо подмигнувший ошалевшему Темсону. Рядом с Патрисом в синем смокинге виднелся мушкетёр в шляпе с пером, напротив них встал рыцарь и, сняв шлем, тряхнул светлой волной волос. Они полумесяцем окружили Нуара и оттеснили его от Патиш.
— Меня нельзя убить, — огрызнулся он.
— Это и не нужно, — рассудительно заметил чёрно-белый Патрис, сдвинув на затылок федору.
— Хотя для профилактики стоило бы! — заявил Патрис-пират.
— Ты очень уж злопамятный, — пожурил Патрис-художник.
— Верно! Из-за твоего сопения над ухом ей тяжелее было меня вспомнить, — самодовольно пожаловался купальщик. — Понимаешь?
Нуар был сбит с толку. Он всё ещё ждал нападения, его очи горели гневом. Протиснувшись между Патрисами, вперёд вышла Патиш. Она легко отстранила от своего лица длинное лезвие и коснулась щеки Нуара.
— Что ты творишь? — прошипел он.
— Мой милый Нуар. Моя персональная тьма. Мой друг. Ты защитишь меня от чего угодно. — Плечи Нуара опустились, поддавшись ей, он закрыл глаза. — Но кто-то же должен защитить от тебя?
Через окружившую их толпу пролез Пи. Он обнял Нуара за ногу и потёрся о колено словно котёнок.
— Пойдём, — позвал он. — Нас ждут дела.
Белокурое дитя обратилось шариком света, покорно взлетевшим в протянутую длиннопалую ладонь. Нуар сунул огонёк в фонарь, пристёгнутый цепью к поясу. Последний раз окинув взором поистине странное сборище, он медленно отступил и растворился в окружающем мраке. Патрисы махали ему на прощание и тихо переговаривались между собой. Наконец послышался далёкий, степенный плеск воды, рассекаемой лодкой…
Патиш вглядывалась в лица, сравнивала их, словно кого-то искала. А когда нашла, на её глазах выступили слёзы. Патрис помахал ей из толпы, и она, помахав в ответ, что-то беззвучно произнесла.
— Что там происходит? — кряхтя, подал голос Темсон, поднимаясь на ноги. — У нас получилось?
— Мы на пороге пробуждения, — беспокойно отозвалась Аквальти.
Пётр знал, что она права, и чувствовал, как гравитация реальности всё сильнее даёт о себе знать. Но сначала они должны убедиться, что к де Лясен вернулась память!
— Что ж, мне пора…
— И мне!
— Чао, Лондиниум!
— Счастливо!
Патрисы бросились в разные стороны. Пётр, поддавшись порыву, рванул вслед за одним из них, но в движущейся толпе он постоянно терял цель, его едва не сбили с ног. Он врезался в накрытое зеркало, шёлк взметнулся как от порыва ветра и тяжело скользнул вниз.
Де Лясен в зеркале обернулся. Это был тот самый, настоящий, которого узнала Патиш, реальнее, чем во всех воспоминаниях Лондона, Венеры и самого Петра вместе взятых. И уж точно его живые глаза не принадлежали Нуару; отчего-то Невский всё ещё опасался, что план не сработал…
Улыбнувшись, Патрис ласково посмотрел на Невского и переглянулся с остальными поверх его плеча. Затем наполовину вылез из зеркала, словно из окна, и это было столь неожиданно, что Пётр не успел вздрогнуть, почувствовав прикосновение губ к губам и ладони на затылке. И даже не слишком удивился, запустив собственные пальцы в шелковистые светлые волосы.
На них все смотрели; Невский услышал возмущённый вздох Венеры и ёмкую брань Темсона, но, в конце концов, это был сон, и смущение настигло его не раньше, чем поцелуй закончился.

— Мы ещё увидимся, — сказал Патрис, вернувшись за гладь зеркала, и добавил — так, как умел только он: — Пьер.