Два часа проторчав на солнце, я не выдержал и уступил в очередной раз победившему меня лету.
Ослепнув от света, оступаясь на камнях, я поспешил покинуть Заячий остров и свою любимую крепость. Я не очень-то понимал, куда пойти, а разум молил о пощаде и спасительной тени. Ноги провели меня по переполненному ветром мосту, и я вскоре очутился в оазисе — в Летнем саду. Фонтаны, многовековые деревья — свежесть и тень.
Уйдя в лабиринт сада, я нашёл тихое и безлюдное место, выбрал прохладный уголок и уселся. Я снял часы, и под ними оказалась белая полоска, кожа вокруг которой обгорела и зудела. Потирая запястье я, кажется, задремал, согнувшись и обняв рюкзак. Мне слышался только шум фонтана, шелест листвы, а во сне мерцали тени деревьев.
— Вы уронили часы.
Голос вырвал меня из объятий сна. Я с минуту приходил в себя, ёжась (я замёрз!), озираясь и пытаясь понять, откуда мне знаком этот самый голос.
— О-о, — протянул он, и я повернул голову в его сторону.
На другом конце длинной, зелёной, как и все вокруг, скамейки сидел молодой человек с раскрытой на коленях книгой. Он всматривался в моё лицо, словно узнавая после долгой разлуки, потом опустил взгляд.
— Часы.
Я вздрогнул и посмотрел под скамейку: часы валялись у моей ноги. Я спешно поднял их, нацепил и машинально посмотрел на время.
— Странно куда-то торопиться, не находите?
Я удивлённо уставился на своего соседа. То ли из-за сонного состояния, то ли ещё почему у меня плохо соображала заболевшая голова. Я подумал, что он обиделся на то, что я не поблагодарил его.
— Спасибо. Ну, за часы.
Он продолжал смотреть, только на мгновение — кратчайший в моей жизни миг! — показалось, что он самодовольно улыбнулся. Но он оставался невозмутим, взгляд у него был непонятный; он совсем забыл про свою книгу.
— Я и не тороплюсь никуда, — запоздало заметил я, разгибаясь и чувствуя, как затекли мышцы. Молодой человек оглядел меня с ног до головы, будто только заметил.
— Пожалуй.
Я достал телефон, зевая, читал сообщения, что-то кому-то отвечал, лениво водя подрагивающим пальцем по экрану. После этой нескладной и странной сцены стоило ретироваться, но ведь это я занял скамейку первым. Эта скамейка была избрана мной, когда никакого молодого человека с книгой на ней не сидело. Чем больше я об этом думал, тем меньше понимал то, что писал в телефоне.
— Мы с вами где-то встречались? — с напряжением спросил я не выдержав. Меня потревожило его «о-о» и это пристальное, внимательное разглядывание. А он будто ждал моего вопроса, с готовностью закрыл и отложил книгу — на обложке я даже не разглядел названия — и сел ко мне вполоборота.
— Да. Вот именно. Вы постоянно забываете меня, а я ваше имя.
— Вот как.
Я весьма удивился и его фразе, и тому, что она была длиннее всего, что он мне сказал до сих пор, но я старался держаться с таким же достоинством, как и он.
Вдруг он протянул руку.
— Пётр, — коротко представился он, но прозвучало это словно ода под торжественный звон военного оркестра. Я тоже назвал себя, но смущённо и невнятно. Он вытребовал моё отчество, и я, немного поскромничав, сдался. Я пожал его руку — прохладную, суховатую, будто у каменной статуи. И я был рад, когда рукопожатие кончилось. Все это было, повторюсь, очень странно.
— Как я могу «постоянно» вас забывать?
— Хотел бы я знать. У меня ведь та же проблема. Я всякий раз узнаю ваше лицо, но имя мне никак не вспомнить, и я даже не могу вас окликнуть. Вы, — тут он вставил мои имя и отчество, — очень уж быстро ходите! — это прозвучало как упрёк, хотя он улыбался. — Куда вы так вечно спешите?
Я опешил оттого, что какой-то незнакомый (хорошо, смутно знакомый) товарищ постоянно за мной следит, но все же неуклюже продолжал беседу.
— Ну, я так просто привык… Иначе я буду опаздывать…
Тут он задумался, потом кивнул.
— Да, это не дело — опаздывать… Откуда вы?
— Из Москвы…
Я долго и путано, но сжато изложил ему, где я родился, где вырос и почему живу совершенно в другом месте, и он снова улыбнулся.
— Вы даже и не москвич. — Я не понял, хорошо это или плохо. — Но первой вы назвали Москву, то есть, она для вас что-то значит.
Да, я там работаю, чтобы по выходным навещать Северную столицу, тратить зарплату и общаться с незнакомцами в летних садах, подумал я. Но ничего не сказал вслух.
— Ну и как вам она?
Я задумался. Пётр смотрел на меня с плохо скрываемым восторгом, словно предметом обсуждения мы избрали женщин, автомобили или, допустим, компьютерные игры. Его глаза блестели маниакально, и мне не захотелось его разочаровывать, как если бы он мечтал поехать в страну, которой не существует на самом деле. Я ответил:
— Ну, она своеобразная. Жить там сложно. Кому-то она очень даже нравится. А мне — нет.
Пётр молчал, и я не знал, что ещё сказать, а мне хотелось его подбодрить. Беседа сделалась совсем неловкой.
— С ней всегда так, — в пустоту произнёс он наконец. Я выждал вежливую паузу и решился вставить свой вопрос.
— Зачем вы за мной следите?
— Слежу за вами? — он перевёл на меня взгляд, отвлекаясь от своих мыслей. — А, вы про это. Ну, я за всеми слежу. Работа у меня такая, если хотите.
Я только собирался спросить, что это за работа, а он вдруг сменил тему.
— Как вам погода? Настоящее лето, а?
Я не согласился.
— Жарковато. Хотел спастись от жары, и…
— Все вам, людям, не слава богу. Летом и должно быть жарко. Хотя для подобных вам капризных персон есть вот такие сады. Вам тут нравится, — он это утверждал. Я кивнул.
— Да, очень. Но и вы, получается, капризная персона.
Теперь Пётр был удивлён, и немало. С минуту он молча смотрел на меня, потом отвёл взгляд и широко улыбнулся, когда свежий ветерок встрепал ему волосы.
— Да уж, пожалуй. С погодой мне точно не угодишь. — И снова сменил тему. — Вспомнил. В прошлый раз вы обещали приехать. А я сказал, что не люблю прощаться.
— Не помню такого. Вы меня с кем-то путаете.
Он снисходительно пожал плечами, взял книгу и встал со скамьи. Вроде бы он направился ко мне, но прошёл мимо.
— Передавайте Марье пламенный привет.
— Кому?
— Москве; я оговорился.
И, не простясь, а только таинственно улыбнувшись, он размеренно стал удаляться по аллее и скрылся из виду, свернув в конце. Книгу он читал на ходу.
Я проснулся, задремав в Летнем саду на скамейке, сидя, и шея затекла от неудобной позы. Охватившее меня чувство дежавю заставило повернуть голову, но рядом никого не было. Я расстегнул ремешок часов, чуть натиравших запястье, зажал их в ладони и, кажется, снова задремал.