День был хороший и ясный, но ветреный. Шпиль Петропавловского собора сверкал на солнце подобно золотой игле. Нева поглощала блеск его отражения, звонко разбивалась о гранит, слегка пенилась и, вообще, как-то нетерпеливо шумела.
Я прогуливался по Дворцовой набережной от Троицкого моста, с интересом разглядывая пришвартованные тут и там суда. Набережная была усеяна зазывалами с табличками, которые готовы были пойти со мной до Зимнего дворца, а, может, и дальше, лишь бы я согласился прокатиться на их катере. Честно говоря, река меня манила: я редко оказывался на воде, чаще зачарованно вглядывался в тёмную беспросветную глубину с мостов и набережных. Напустив на себя вид безучастной скуки, я стал приглядываться к катерам и их владельцам. Примерно на середине, прямо напротив Петропавловской крепости, мне на глаза попался миниатюрный тёмно-синий катер, на боку у которого скромно значилось: «Невский». На борту имелось десять сидений, на каждом лежало по сложенному пледу. Капитан возился у штурвала, его окружило облако пара от термоса: он налил чаю в синюю, под цвет катера, кружку. Он постоянно поглядывал в сторону берега, заметил меня, помахал, а потом поднял над головой небольшой плакат, который гласил: «Чай и печенюшки», и чуть ниже: «на борту». Я помахал в ответ, спустился на покачивающуюся пристань и добрался до «Невского».
— Доброго дня! Пожалуйста, располагайтесь, — капитан гостеприимно пригласил меня на борт. Он выглядел не старше меня, у него была очень примечательная фуражка-капитанка, пиджак того же цвета, что и лодка, и кружка, а на лацкане — маленький золотистый якорь. Я уселся назад; капитан закрепил свой транспарант на носу катера и обернулся ко мне с радушной улыбкой.
— Я только причалил, так что подождём ещё минут семь и отправимся, хорошо? Желаете чаю?
Катер покачивало, и даже тут, пока ещё у пристани, я ощутил, что на реке заметно прохладнее, а ветер, свободный от каменных оков города, порывистый и такой же нетерпеливый, как река. К нам в качестве пассажиров присоединились две девушки с цветными рюкзачками, две парочки, постоянно державшиеся за руки, и маленькая девочка, затащившая на лодку своего отца; видимо, слоган капитана и был рассчитан на молодёжь. Пледы оказались очень кстати и, сказать по правде, здесь было приятно просто так сидеть, никуда не уплывая, и пить чай, вдыхая свежий яркий воздух.
Катер загудел, завибрировал; капитан угостил чаем и печеньем всех желающих, свернул плакат, снял канат с пала и, поправив на голове фуражку, встал за штурвал.
Я зачарованно смотрел, как чёрные волны разбегаются в стороны, к гранитным берегам, как летят брызги слева и справа, изредка попадая на лицо. Ещё мне казалось, что чай покинет выданную мне кружку, когда мы начнём движение, но катер словно летел над водой, с лёгкостью разрезая полотно Невы, быстро, плавно и невесомо. Мы пронеслись под Троицким мостом, мимо Летнего сада, потом под Литейным, и воздух за ним стал холоднее, пронзительнее. Но, кутаясь в пледы, никто из нас ничуть не хотел на берег; мы салютовали друг другу кружками с чаем, смеялись, и наше маленькое путешествие всех нас приводило в восторг; капитан поглядывал на нас время от времени через плечо, он улыбался.
Мы стремительно огибали Смольную набережную, над которой белыми, украшенными золотом, куполами возвысился собор, утопавший в малахите деревьев. Мы обгоняли машины, другие катера и чаёк и затормозили только после моста Александра Невского, чтобы сделать плавный поворот; и снова понеслись вперёд. За изгибом реки, как будто в кино, перед нами открывалась красивейшая городская панорама, от вида которой захватывало дух. Городские шпили пылали золотом в лучах солнца; чёрный атлас Невы ослепительно искрился бриллиантами бликов; на берегах вспыхнули изумрудные сады; на мостах горели рубины речных светофоров. Усыпанный своими бесценными сокровищами, Санкт-Петербург сиял подобно императорской короне. В такие моменты, пожалуй, человеку свойственно считать, что именно вокруг него вертится остальной мир; нам, пассажирам нашей лодки, именно так и казалось.
У нас не было конечной остановки, и капитан высаживал желающих на любой пристани. Оплату он собирал на выходе в особый ящичек, на котором было написано: «На добрые дела»; каждый, не пожалев, отправил туда больше, чем капитан просил, и тот был смущён и тронут. Я остался последним его пассажиром — я попросил доставить меня в Кронверкский пролив, поближе к дому.
Мы переговаривались, по-моему, избрав темой разговора неожиданно ясную и довольно тёплую погоду. Я стоял рядом с капитаном, укутанный в плед, с очередной кружкой чая, и грел о неё руки, а ему и холодные брызги, и пробирающий ветер были нипочём. Мы разговорились, и он оказался довольно приятной личностью, тем более странно было видеть подобного человека в роли капитана маленького частного судна. Он рассказал, что деньги собирает и правда на добрые дела, и вот сейчас помогает приюту для животных. Может, я оказался слишком доверчивым, может, капитан умел пользоваться этим и расположить к себе, но я не сомневался в его словах и решил отдать всё то немногое, что найду в бумажнике.
Мы шли со стороны Дворцового моста, когда впереди увидели горящий катер. Он был намного больше нашего, двухэтажным, и люди метались по верхней палубе, не представляя, как спуститься на воду без шлюпки или жилетов. На нижней закрытой палубе кто-то начал бить окна, и вместе с брызгами затенённого стекла повалил чёрный дым. «Невский» был ближе береговой охраны или любых других судов, мы попытались связаться с катером по рации, но, конечно, отвечать им было некогда — охваченные паникой люди, застигнутые врасплох между пламенем и водой, спасали свои жизни.
— Будьте любезны, возьмите управление, — сказал мне капитан, пристально глядя на горящее судно.
— Я умею плавать и вытаскивал утопающих, — возразил я, хотя плохо представлял что делать: мне приходилось спасать людей на тихом озере и не в таких пугающих условиях.
— Простите, но я лучше справлюсь. — Подумать только, он нашёл время извиняться! — Вода для вас холодная. — Я задумался, почему он выделил это «для вас» — а какой вода была для него? Капитан вдруг перевёл взгляд на меня, такой же внимательный и немигающий, каким он созерцал терпящих бедствие людей. Он всмотрелся в моё лицо, и я вдруг понял, как сам он прилагает немало усилий, чтобы оставаться собранным и спокойным, как он на самом деле напряжён и напуган. — Мне нужна ваша помощь здесь, на борту. Хорошо?
Я кивнул, хватаясь за штурвал, и вдруг всё вокруг закрутилось и ускорилось. Капитан, бросив фуражку и пиджак на пол, прыгнул в воду, отчего «Невский» закачался на волнах. Замедляя ход, я зачарованно смотрел на то, как этот совсем не атлетического вида парень мощно загребал воду, быстро и бесстрашно плыл к горящему судну, схватил сразу двоих и поплыл с ними в сторону нашего катера. Я подобрался как можно ближе и помогал им залезть на борт, хотя нас качало и постепенно относило в сторону. Он сосредоточенно бросился обратно, за следующей парой утопающих, и, подплыв ближе, крикнул что-то мечущемуся на верхней палубе человеку. Тот замер, уставился на него, а потом скинул на воду несколько спасательных кругов. Капитан тем временем успел доставить к нам на борт ещё четверых, а я, усадив их, старался удержать лодку на месте. На «Невском» скоро не осталось места. «Цепляйтесь!» — голос капитана прозвучал необычайно громко, перекрыв прочие крики и шум, и люди окружили спасательные круги нашу лодку. «Прыгайте!» — и оставшиеся на борту горящего катера пассажиры, переборов страх, попадали в воду. И вовремя: что-то внутри него гулко бахнуло, послышался звон стекла. Люди, держась за круги, друг за друга, за «Невский» и его капитана, в ужасе смотрели на почти моментально начавший тонуть катер. Тут подоспели спасатели, стали поднимать всех на борт, а их вторая бригада одновременно начала тушить уходящий под воду пожар. Капитан оставался в воде, пока не убедился, что всех вытащили; думаю, он был готов отправиться на тонущее судно и вывернуть его наизнанку, если бы обнаружились потери; и я был рад, когда наконец-то он протянул руку, чтобы я втащил его на катер. Спасатели сообщили нам, что погибших нет, нас благодарили за помощь, капитана хвалили за бесстрашие. Когда послышались сперва нестройные, а потом более уверенные аплодисменты, он помахал спасённым, смущённо улыбаясь, а мне командовал, почти не раскрывая рта, направляться к пристани. Сам он за штурвал не встал — устало сел позади, на пассажирском месте. Руки у него неистово дрожали, и я сильно сомневался, что бравый капитан замёрз. Он тихо подсказывал, куда рулить и что делать, и я слушался, но когда обернулся к нему, он смотрел в сторону горизонта, щурился, думая о чем-то своём, и словно был совсем не здесь.
Мы причалили к маленькой безлюдной пристани в Кронверкском проливе, сошли с качающегося катера. Капитан оставлял мокрые следы, с него сильно капало. Он сел на скамейку, я, поколебавшись, пристроился с краю.
— Вы сами-то как? Точно не замёрзли?
— Всё со мной в порядке.
— Вы настоящий герой.
— Пустяки.
— Никакие не пустяки! Вы сколько народу спасли!..
— Не уберёг! Потому и пришлось спасать.
Я поднял брови, решив, что он переохладился.
— И как бы вы их уберегли?
Он бросил на меня какой-то непонятный взгляд и мрачно уставился на колокольню Петропавловского собора, возвышавшуюся над крепостью.
— Вы меня не поймёте, — он покачал головой, а я открыл рот, чтобы ему возразить, но он тут же добавил: — И не надо.
Я разозлился и несколько обиделся — конечно, можно было понять его нервозность и волнение, но, вообще-то, мы, фигурально и буквально выражаясь, сидели с ним в одной лодке, и мне тоже было страшно за тех людей, совершенно мне не знакомых. Хотелось сказать ему что-то умное, чтобы развеять наведённую им самим ауру собственной важности, но я решил, что, пожалуй, и сам, перенервничав, мог ляпнуть что-нибудь не то.
— Вы уберегли самое ценное, что у них было, — их жизни. Я думаю, это главное, — сказал я и поднялся. — Счастливо оставаться.
Как и собирался, в ящичек «добрых дел» я вытряхнул из бумажника все, кроме мелочи. Я чувствовал на себе внимательный взгляд капитана, но больше не заговаривал и ушёл, а обернулся только на набережной — он все ещё смотрел на меня. Он несмело улыбнулся мне и махнул рукой, и я помахал в ответ, тоже улыбнувшись. Он стал готовиться к отплытию, а я отправился домой, невольно заскучав по чаю, пледу и приключениям на борту маленького тёмно-синего катера.