В один из редких солнечных дней я, прихватив книжку и термос и купив по пути пышек, отправился в крепость на пляж. Я разулся и с удовольствием вытянулся на песке, подложив под голову рюкзак. Первые полчаса я книгу не раскрывал, наслаждаясь плеском Невы, палящим солнцем и ветерком, приятно обдувавшим разгорячённую кожу. На противоположном берегу шумели машины, по мостам с одного берега на другой передвигались автобусы, над головой то и дело тарахтел вертолёт, но все это было так далеко — от города в воздухе повисало только далёкое эхо. Каждые пятнадцать минут мелодично играли колокола собора. Лучшего и не пожелаешь.
Позади меня справа и слева располагались другие горожане, точно так же жаждавшие солнца, как и я. Лёжа с закрытыми глазами, я только слышал шорох одежды и подошв вокруг. До меня изредка доносились голоса, уносимые тут же ветром. Ближе всех ко мне оказались двое: я различил звонкий, с лёгким намёком на бас голос мальчика и взрослый, мягкий тон кого-то постарше, возможно, не на один десяток лет. Этот второй голос был таким тихим, что я с трудом различал его на фоне шума речных волн. Насколько можно было судить по обрывкам фраз, мальчик приехал к старшему в гости, и я представил, что это почтенный дядюшка и его энергичный племянник, наведавшийся в Северную столицу на каникулы. Так или иначе, их соседство мне ничуть не мешало: от них не несло пивом или сигаретами, они не шумели и мою личную гармонию с миром не нарушали.
Сдвинув на лоб кепку, чтобы не жмуриться, я раскрыл любимую книгу и в который уже раз с улыбкой переживал приключения товарища Привалова в НИИЧАВО. Увлекаясь чтением, я вслепую нашарил бумажный пакет слева от себя, а термос — справа, сел поудобнее, чтобы не пролить и, устроив себе чаепитие, погрузился в повествование.
Ветер поутих, и я малость опасался, что перегреюсь, но немилостивое солнце скрылось за кучкой облаков. Голоса моих соседей стали слышны лучше.
— Как? И это всё? — с намёком на каприз вопрошал младший.
— Подожди, сейчас облака уйдут, — обещал старший, но его спутника это не успокоило.
— Знаю я твои облака...
Старший заговорил тише прежнего, полушёпотом.
— Всё для людей. А то перегреются.
— Ишь ты заботливый какой, — пробормотал младший.
Они сменили тему. Обсуждали биографию некой монаршей особы, с чьей историей оба были отлично знакомы. Я не прислушивался, пока младший, причмокнув губами, не сообщил:
— Хе! Издохла. Откушаем-с.
Я оторвался от чтения и обернулся, ибо я представить себе не мог, что могло на пляже сдохнуть, чтобы это можно было ещё и съесть.
Мы молча уставились друг на друга. Я замер с мягким кругляшком пышки во рту, разглядывая шахматную доску, по сторонам которой расположились мои соседи. Младший, застыв с белым слоном противника в руке, вытянул худые загорелые ноги и покачивал ступнями, на которые налипли песчинки. Старший оказался довольно молодым, но, пожалуй, для пляжа оделся слишком изыскано; впрочем, и из-под его брюк выглядывали босые ноги. Внешне они были похожи до такой степени, что, случись им быть одной комплекции или возраста, я бы легко принял их за двойняшек. Тем не менее их различия состояли в других вещах, не бросающихся в глаза.
Несколько долгих мгновений они разглядывали меня, будто чего-то ожидая. Они не моргали, претворяясь, что их там и вовсе не было. Я улыбнулся им, кивнул на шахматы, но ничего не сказал, потому что пышка так и свисала у меня изо рта полуколечком.
— Приятного аппетита! — пожелал старший с таким добродушием, словно он эту пышку сам испёк и самолично положил мне в рот. Младший только кивнул и легонько толкнул старшего в бок, еле различимо сказав: «Надо было пышек брать». Я справился с пышкой, сделал глоток чая и запоздало поблагодарил. Глянув в свой пакет, я подошёл и раскрытым протянул им.
Старший с доброй улыбкой отказывался, бесконечно говорил: «Спасибо, нет, ну что вы», а младший, коротко глянув на него, сосредоточенно и скупо выдал: «Благодарю», сунул руку в пакет и вытянул целых пять пышек, нанизав их на пальцы. Старший и я смотрели на мальчишку круглыми глазами, только вот меня всё это забавило, а он возмутился.
— Как тебе не стыдно, Петька?
— Предложили, — он пожал плечами, сделав вынужденную паузу между второй и третьей пышками. — Никак нельзя отказаться.
— Это просто вежливо, — зашипел старший, а потом, вдруг неузнаваемо сменив выражение лица, обратился ко мне. — Простите моего брата, он любит, когда его балуют. Хотите, я вам возмещу...
Петька на это что-то промычал, его щёки были такими же круглыми, как пышки. Я протянул пакет старшему.
— Не надо, — сказал я. — Это не из вежливости. Вы лучше и сами угощайтесь.
Поколебавшись, он вытянул одну пышку, взяв её двумя пальцами. Петька походил на довольного кота, которому на голову свалилась баночка сметаны; свои пять штук он уже слопал.
— Ну вот же, Петро, а ты мне возмущения... Хе!
Я указал на то, что они тёзки. Сделал я это в шутку, но выяснилось, что они братья и их в самом деле одинаково зовут.
— А, знаете, какова злейшая шуточка судьбы? — Петька охотно втянулся в беседу, завязавшуюся между мной и его братом, когда его рука снова погрузилась в подставленный мной пакет. — Наш papa тоже Пётр, представьте себе!
Петро смерил его взглядом.
— Ага. Только фамилии разные.
— Ну, Пётр Алексеевич в честь себя и город назвал, и летнюю резиденцию, — хмыкнув, ляпнул я в шутку и тут же замялся: Петро смотрел на меня с тревогой, а у Петьки изо рта выпала пышка прямо ему на шорты. Голос его дрогнул.
— К-какой Пётр Алексеевич?
— Который Первый, — я немало удивился и их внезапному ступору, и перемене в лицах. Мне, впрочем, будто померещилось — уже спустя пару секунд Петька отмахнулся, а Петро осторожно, ровно произнёс: «Да, довольно точное сравнение».
Младший брат развивал тему дальше: спросил, как меня зовут и с тоской заметил, что я не Пётр и не Петрович. Они продолжили играть, а я не уходил, и мы снова беседовали, поглощая мои пышки, и Петро, несмотря на то, что все ещё скромничал, брал угощение охотнее. Он спросил меня о моей книге, и мы начали обсуждать Стругацких. А потом Петька внезапно спросил:
— А вы любите рыб?
— Каких-то кушать, а на каких-то смотреть, — ответил я.
— А рыбачите?
— Нет, не моё...
— А в шахматы играть умеете? — перебил он.
Петро тревожно глянул на Петьку. Я ничего не заподозрил.
— Умею, а чт...
— Давайте сыграем на ваш термос!
— Прекращай, Петька, — необычайно строго сказал Петро. Петька не посмотрел на брата. — А то я сейчас нахмурюсь, и сухим отсюда никто не уйдёт.
Угроза мне показалась вполне суровой, а я-то тем более мокнуть не хотел, но не понимал, чем чужое нахмуривание грозило мне.
— Не хмурьтесь, пожалуйста, Пётр Петрович, — с надеждой поклянчил я. — Лучше скушайте пышку.
Это подействовало, Петро заедал стресс, а потом запивал чаем из моего термоса, на который Петька почти любовно смотрел. Потом он перевёл взгляд мне за спину, и глаза его расширились от волнения.
— Пе-Петро! Твои! Что творят!..
— Что творят?..
Я посмотрел в ту сторону, куда показывал Петька. Дети играли на песке, иногда пугливо приближаясь к воде, а затем с весельем и брызгами убегая от волны. Приглядевшись, я понял, что они пытались отправить в плаванье пару мужских ботинок.
— Петька...
— А?
— Мои ботинки вот тут стояли, рядышком. Никаких детей тут не было.
— Ах! Ты, братец, решил, что это я им вручил твои ботинки, чтобы пошутить да посмеяться над тобою?
Петро кивнул, и я тоже, потому что очень было похоже на то.
— А это не я, — с улыбочкой заявил Петька и уставился на меня. — А вот кто!
Тут задул дикий ветер, и у Петьки из-за спины поднялся чёрный парус с рукавами — больше всего он походил на свитер или пуловер. Кофту стремительно уносило прочь, и Петька, вскрикнув, вскочил и побежал за ней.
Петро коварно улыбался, лениво складывая фигуры в шахматную коробку.
— Я тоже пошутить люблю... — сказал он тихо, и мне внезапно стало как-то холодно и тревожно. Я прижал к груди термос.
Петро встал, с удовольствием потянувшись и подставляя лицо ветру. Щурясь, он оглядывал противоположный берег, будто это были его владения. Он обернулся на колокольню, затем посмотрел в ту сторону, куда убежал Петька, и засмеялся.
Петька носился в отдалении, держа кофту за рукав — вторым она стремилась к небу. Он что-то кричал, прыгал, но достать не мог. Хоть мне и было его жаль, зрелище я нашёл довольно забавным. А потом ветер поутих, и вышло солнце.
— Петька!
Он обернулся, Петро помахал ему коробкой с шахматами. Петька, обняв кофту, в ответ показал язык.
— Кажется, нам пора... — Петро лучезарно улыбался. — Пожалуйста, не перегревайтесь. До свидания!
И он, широко шагая босыми ногами по песку, ушёл вслед за братом.